Пять граммов бессмертия (сборник) - Аркадий Неминов

В следующий момент темнота как будто отступила, и картина, представшая перед глазами, вновь поразила Спеца: у самого входа в проем обнаружился самый настоящий пластиковый зеленый стол со стулом из той же серии. На столе разместилось все то, что любой усталый и голодный путник не мог вообразить себе даже в самых сладких мечтах.

В центре стола возвышалась большая пластиковая бутыль с темной жидкостью, а вокруг разместились: восхитительный шашлык на шампурах и свежая зелень с овощами на тарелке, дымящаяся плошка с ярко-красным борщом со сметаной и большая краюха черного ноздреватого хлеба. Кроме этого на длинной тарелке благоухала копченая рыбина, а рядом стояла ваза с фруктами. Спец сглотнул слюну.

– Ну, бабуся, ну удружила! – простонал он и ринулся к угощению.

Наконец, насытившись, Петрович отвалился от стола. За едой он совсем позабыл про благодетельницу-блоху, и ему захотелось отблагодарить ее за праздник души, который она ему устроила. Спец огляделся, но блохи нигде не было видно. Темнота как-то внезапно сгустилась, накрыв и лужайку перед входом в пещеру, и ржавые кусты по краям, и даже стол с объедками и недопитой бутылью с квасом. Его взгляд снова остановился на проеме. Внутри явно было светлее, чем снаружи, и, повинуясь скорее древнему инстинкту, нежели любопытству, Спец побрел на огонек.

Шагнув в пещеру, он убедился, что слабый свет, увиденный снаружи, не мираж, а реальность! Мириады светляков, облепившие все своды маленькой пещеры, образовывали как бы гирлянды нежно-зеленого свечения, и это было так красиво, что вполне примиряло нынешнее его положение с пугающей действительностью… И еще. Он, оказывается, уже успел соскучиться по сварливой старухе-блохе, так некстати его бросившей. И только он об этом подумал, как откуда-то из темноты позади себя он услышал знакомое дробное цоканье. «Блоха!» – радостно выдохнул Спец.

– Касатик, а касатик! – раздался знакомый призыв. – Ты там не уснул, часом? Нельзя, милок, здеся спать, никак нельзя – сгинешь! – Блоха подошла вплотную. – Пока вы кушать изволили, – язвительно заметила она, – я все разведала и разузнала, и даже лаз нашла! А чтобы тебе посветлей было, ступай-ка к столу да принеси мне бутыль. Квасок-то скусный, а? Ядреный! Сама на хлебаках настаивала! Ну, иди, иди с Богом!

Спецу стало безумно интересно, каким это образом можно заставить квас, пусть и на хлебаках, сделать источником освещения. А оказалось, все очень просто: по указанию блохи он вылил остатки действительно очень вкусного кваса и поставил пустую бутыль вплотную к одной из стен. Не успел отойти, как словно по мановению волшебной палочки, к бутыли устремилась светящаяся река из светлячков, тоже, видимо, любителей бабкиного зелья. В мгновение ока бутыль превратилась в яркий фонарь неиссякаемого мягкого света.

«Здорово! – восхитился Спец бабкиной сметке. – Ай да блоха! Кому-то рассказать – ведь не поверят!» И тут же поймал себя на мысли, что почему-то именно это, по сути, простое и объяснимое с точки зрения физики и биологии явление, вызвало у него гораздо больший восторг, чем все, что ему довелось увидеть до этого.

– То ли еще будет ой-ой-ой! – важно ответствовала подкованная в области культуры блоха, видимо, все же не решившись пропеть слова известной песни голосом Аллы Пугачевой.

Тем временем мэр не находил себе места. Шагая по кабинету взад-вперед и беспрерывно теребя себя за ухо, он никак не мог успокоиться. Вызвал секретаршу и осведомился: не было ли звонков от зама по спецвопросам. Получив отрицательный ответ, помрачнел, уселся в кресло и забарабанил по столу пальцами.

Он был хорошим руководителем и болел душой не только за дело, но и за людей, его окружавших. Петрович был для него не просто замом, но еще и другом. Он не сомневался, что, если Спец сказал «сделаю», то за результат можно не беспокоиться. Но мэр все-таки беспокоился, и не столько за результат, сколько за жизнь своего зама, понимая, что того остановит только сама смерть.

Потеряв всякое терпение, вновь вызвал секретаршу.

– Сколько времени прошло с тех пор, как Андрей Петрович не выходит на связь?

– Три дня, – отвечала секретарша, – да вы не волнуйтесь так, Пал Палыч! Может, у него с телефоном что или зарядка кончилась… а, может, он вообще его потерял.

– Лучше уж телефон, чем голову… Вот что, Лидочка. Вызови-ка ты мне начальника охраны, да и чайку сделай покрепче!

Через минуту в кабинет мэра негромко постучали:

– Можно, Пал Палыч?

Перед мэром появился большой и важный начальник охраны. Если бы кому-нибудь пришло вдруг в голову сравнить этих двух людей по внешнему виду на предмет их подчиненности друг другу, то ни у кого не возникло бы ни малейшего сомнения, что лысый здоровяк в дорогом черном костюме при белой рубашке с галстуком – это руководитель, а неприметный коротышка в мятой одежде – его подчиненный!

– Вызвал я тебя вот по какому делу, – всматриваясь снизу вверх в лицо начальника охраны, сказал мэр. – Есть у меня подозрение, что Петрович наш в беду попал. На звонки, понимаешь, не отвечает, да и сам на связь не выходит. А уж почитай неделя как уехал. А самое главное – не сказал куда, где его теперь искать! Есть соображения по этому поводу?

Начальник охраны задумался:

– Имеется у меня одна мыслишка на этот счет. Но надо ее проверить.

– Вот и проверяй, а завтра доложишь. Свободен! – Мэр встал из-за стола, подошел к окну и закурил.

А в это самое время Спец примерялся к бутыли-фонарю, соображая, как бы половчее его нести, чтобы светляки в кучу не сбивались.

– Ты, Андрюшенька, – увещевала блоха, – запомни только одно: держись все время правой стороны, сколько бы развилок тебе ни повстречалось. А когда пойдешь обратно – левой! Уразумел? – старуха говорила, а сама при этом усердно копошилась в углу пещерки, в самой темной ее стороне.

– Это еще надо обратно вернуться! – пессимистично проговорил Спец, подмечая, что блоха уже перестала копаться в углу.

– Не боись, все будет тип-топ! – не удержалась блоха от молодежного сленга. – Слушай дальше. Когда дойдешь до дверки, откроешь ее вот энтим ключиком… да подойди ты поближе, Андрюшенька.

Спец понуро приблизился к блохе и увидел в самом углу, на разрытой блохой земле, старинный ключ, весь покрытый бурым налетом.

– Серебряный! – не без гордости сообщила блоха. – Энтим самым ключиком ту дверку-то и откроешь. Да, чуть не забыла! Хлебака-то не потеряй. Он тебе еще пригодится в казематах-то.

– Да я на сто лет ухожу что ли? – вскричал Спец.

Старуха-блоха невозмутимо продолжила:

– Делай, что говорю! Так вот. Как в комнатку-то войдешь, не пужайся, если увидишь страсти какие. А оглядись вокруг: нет ли поблизости ларца али сундучка какого. Может, старец где и припрятал его. Пошуруй там. И учти, без ларца не приходи. Все одно не получится! – блоха как будто бы усмехнулась.

Тут Петрович уже не выдержал:

– Да что ты о себе возомнила, старая карга?! Я тебя не боюсь! Захочу, пойду за твоим проклятым ларцом, а нет – пошлю и тебя, и ларец, и всю твою деревню к чертовой матери! Только вы меня и видели.

Блоха невозмутимо выслушала и вдруг заговорила, будто смущаясь, голосом Пал Палыча:

– Петрович, да плюнь ты на все! Вертайся взад. Я ей-богу не осерчаю! Ну его, этот треклятый зоопарк. Как-нибудь перезимуем и без него! – и тут же закричала Юр-киным голосом: – Ну, что, огузок, сдрейфил? Я так и думал, мечтатель хренов, что слабо тебе!

Юрка называл его огузком только в моменты сильного раздражения или обиды. И хотя друзья, сидя за одной партой с самого первого класса, ссорились нередко, Юрка все же позволял себе применять это малоизвестный термин лишь в самых крайних случаях. Почему его закадычный друг выбрал именно такое, обидное для Спеца прозвище, тот, вероятно, и сам не знал. Это только потом, много позже, Спец, со смехом и удовольствием вспоминая школьные годы, только разводил руками, удивляясь, почему название бедренной части говяжьей туши вызывало у него, маленького, такие неприятные ассоциации.

Но не Юркины подначки умерили пыл Спеца, который никогда не ловился на «слабо», – именно слова Пал Палыча, как ни странно, задели его за живое, вернули прежний задор и решимость во что бы то ни стало довести начатое до конца. Видно, старуха была еще и неплохим психологом.

– То-то же! – удовлетворенно произнесла блоха, без труда уловив позитивную перемену в Петровиче. И, как ни в чем не бывало, продолжила: – А не сможешь ты выйти без ларца потому, что не простой тот ларец. Это он тебя не выпустит, коли не возьмешь его. Планида его такая – отдаться в руки только тому, кого старец назначил.

– Вот те и кочерыжка! – Спец чуть не поперхнулся. – А я-то здесь причем? Каким таким боком?

– Дурень ты все ж таки! – не удержалась блоха. – Неужто до сих пор не скумекал, что только тебе и дозволено за энтим ларцом спуститься. Ладно, расскажу, слушай.