Провал «миссии бин», или Запись-ком капитана Вальтера - Владимир Иванович Партолин

— Без моей команды домну не запускать! — отрезал я. — Всем в строй!

Сбегал, проверил умывальники, посудомойку в вагоне-ресторане, забежал в казарму проверить отопительные батареи — везде обыкновенная вода. После только успокоился и разрешил взводу разойтись умыться и побриться.

За завтраком, помяв в посудине (ел прапорщик из таза) черпаком пюре, Лебедько попросил:

— Разрешите выдать спирта из личных фляг. Маются мужики и хлопцы. Самогонку вчера всю прикончили, а выгнать, брага ещё не подоспела. Впрочем, для поправки можно и бражки, какая есть, тяпнуть. Разрешите.

— Не мужики и хлопцы, прапорщик! Марские пехотинцы спецназа ОВМР, — поправил я Лебедько. А посмотрел на ковырявшихся в пюре солдат, распорядился: — Дежурный, выдать по сто грамм. После завтрака всем на прополку. Я — на КП. И часовому налей, сменится, повар с обедом подаст. Стоп! Вчера на именинах рядового Милоша весь личный состав взвода за столом сидел, сорок восемь человек. Кто на вышке нас охранял? Разболтались!..

Вечером в каптёрке, мешая «молодой киселёк» со спиртом, я согласился с предложением Лебедько отменить воинские уставные отношения. Звания упразднили, имена и фамилии заменили на прозвища, обращаться друг к другу стали «мужик» или «хлопец». Брумель в память о погибшем друге за прозвище себе взял его спецназовский позывной «Брут». Збарек Крашевский назвался именем возлюбленной — Крыся; Коба (позывной «Чук») в память о названном брате старшем сержанте Кобзоне — Геком. Меня оруженосец Тонако назвал Председателем, я не возразил. Других восьмерых старожилов острова: Лебедько, Комиссарова, Хлебонасущенского, Чона Ли, Селезеня и троих солдат его разведотделения звали прежними прозвищами — Силыч, Камса, Хлеб, Чонка, Селезень, Мелех, Крынка, Пузо Красное. Ну, и в чём настоял бывший каптенармус, теперь завхоз, Силыч, КП переименовали в «колхозное правление», казарму в спальный барак, каптёрку в продсклад, столовую в столовку, медчасть в больницу, гальюн в нужник.

С того дня пять лет минуло.

В тёплые летние ночи я спал в правлении колхоза, да и в осенние прохладные случалось. Сейф сторожил. И не пацанов мирянских уже боялся — своих хлопцев: а ну как, пока я в бараке буду ночевать, залезут и наставят в журнале себе «галочек» в графе начисления трудодней. Со временем опасался уже другого: за «валюту»********. Это, когда мои полеводы принялись похаживать на свиданки к мирянским бабам и девушкам. Женщины и девицы, гуляя в сопках, сидя на завалинке у купола, дышали в гражданских респираторных масках, мои полеводы через эту самую валюту, «макарики» на спецназовском сленге. Зазнобе дал две таблетки в нос, и хоть песни пой, хоть целуйся. Ещё за ножи спецназовские тревожился, когда зимой завхоз навешивал на столовку вывеску «ПУСТО» и запирал колхозный амбар до лета. Стащат и пойдут «гулять» по другим деревням острова. А во времена, когда завхоз не вылезал из продсклада неделями, в колхозе голодали и «Отраду» на валюту друг у дружки меняли, я правления не покидал и зимними ночами. Киселём только запасшись. Топинамбура всегда навалом было, но варили кисель только завхоз Силыч да кашевар Хлеб: только у них было на чём, в чём, во что разлить и где хранить. У меня в правлении и хранили. Завхоз подносил, кашевар на ходулях в жерло отвода жбаны пропихивал, я принимал и под стол на дверцу сейфа составлял. После под стеной круговой закапывал. По сторонам сейфа были схоронены и две мои походные фляги, две комиссара роты и четыре нелепо погибших разведчиков. Заначку я долго, пока совсем уж не припёрло, не трогал. Кашевар, душевный парень, тайком от Силыча носил мне ночами спецназовский котелок (сплющенный, в оконце пролазил) с кипячёной водой, ею я и разбавлял кисель, чуть подлив спирта из моей фляги, — для вкуса.

И так изо дня в день, все пять лет.

Островную ягоду ели не только столчённой в пюре, но и так. Хлопцы сбегают на «Дальнее поле», накопают, мужиков угостят, жуют на нарах и рассказывают, с каким удовольствием съели бы сейчас ход-дог или гамбургер из кораллов цвета булочки, говядины, майонеза и кетчупа. Я лежал в своём председательском закутке за занавеской, слушал и слюни глотал.

Не знал я, чем все обернётся. Силыч знал, но молчал, гад! У нас зубы выросли на треть, и подвернулись, образовав щербины. Хрящи ушей набухли, а мочки «серьгами» повисли. Как у старожилов острова — Силыча, Камсы, Хлеба, Чонки, Селезня, Мелеха и Крынки. Пузо Красное — исключение, оскомину ел только, когда с голоду начинал пухнуть, у него на островную ягоду аллергия: живот красной сыпью покрывался.

Начали себя не узнавать, я укрепился в своём подозрении винить во всем Силыча. Странности нас преследовали сразу после похорон дяди, его солдат и отрадновцев. Не без основания я считал, что провоцировал напасти завхоз. Расскажу о том, но прежде об острове Бабешка.

Дружбы завести с островитянами из других двух деревень на острове Мироное и Быково никак не удавалось. Я с жителями Мирного впервые увиделся только когда пришёл со своими зимой в деревню за дарственным жмыхом. С жителями Быково вообще ни одного контакта не было. Невзлюбить нас было за что: всё же мы, хоть и защищались в стычке с прусским взводом, — виновники гибели прусских солдат и поселян-отрадновцев.

Появление на острове Бабешка государства Пруссия — я знал, дело тёмное.

Когда после Хрона создавались первые марсианские военные базы на Земле в Антарктиде, Русь застолбила остров, расположенный посередь Тихого океана. Откуда он появился, никому неведомо — на картах не отмечен. Остров небольшой, круглый, площадью не более четырёхсот квадратных километров. Представлял собой каменное образование, покрытое песчаными сопками, без растительности. Не водились здесь, ни звери, ни гады, ни насекомые, и птицы сюда с континентов не прилетали. Долго не заводили островитяне и домашних животных. Ключевая вода была в пяти только местах. Кстати, по числу ключей намечалось построить на острове пять поселении, потому-то в Мирном и остались храниться два дополнительных комплекта башен. Дождевую воду не пили — понятно: занесена с материков через океан заражённой.

Если не брать в расчёт песчаные сопки, плато острова по всей площади было ровным, но заметно накренённым по отношению к уровню океана. В месте, самом низком, на сушу накатывала волна, тогда как с противоположной стороны берег обрывисто