Дочь Востока. Автобиография. - Беназир Бхутто

Хотя тогда я этого еще не знала, но рождение Асифы оказалось последним прибавлением в моей семье. Вскоре, 24 октября 1993 года, ПНП добилась переизбрания. Нечестивая цикличность властной чехарды в Пакистане привела к антидемократическому смещению правительства в 1996 году, моего мужа Асифа арестовали. К сожалению, когда его освободили в 2004 году, я уже оказалась слишком старой для деторождения.

Не знала я и того, что состояние моей матери скоро резко ухудшится. У нее развивалось слабоумие, напоминающее болезнь Альцгеймера. Причиной возникновения этой болезни мы считаем жестокие увечья, нанесенные ей 16 декабря 1977 года прихвостнями генерала Зии в Лахоре, когда по пути на крикетный матч на нас напали с дубинками. Мою мать жестоко избили, она получила серьезные раны головы. После этого она резко изменилась. Но теперь болезнь быстро прогрессировала, и я с болью в сердце воспринимала ухудшение ее здоровья.

Эффектная красавица, грациозная, чарующая, она слабела, превращалась в дряхлую старуху. Сильная, смелая женщина, бросавшая вызов военным диктаторам, активный борец за права женщин, теперь она едва узнавала близких и не могла управляться с речью, не могла даже сказать, что она проголодалась или что у нее что-то болит. Мне больно было на нее смотреть. Но все равно я чувствовала себя увереннее даже от простого факта ее присутствия. Она — живая связь с поколениями предков, воплощение непрерывности жизни, ее радостей и печалей, взлетов и падений.

Семья наша болезненно переживала изоляцию Асифа. Дети оказались отрезанными от отца в решающие для формирования их характеров годы. Ничто не может компенсировать эту потерю. Кроме того, его заключение — еще один пример неравноправия полов в пакистанском обществе. Ведь никто не стал бы на восемь долгих лет бросать в тюрьму без всяких доказательств вины жену в качестве заложницы, в наказание за политическую активность мужа. А мужа наказали за то, что он якобы отвечает за действия жены. Вскоре после освобождения из тюрьмы Асиф пережил сердечный приступ, едва не стоивший ему жизни.

Внимательно следя за своей страной извне, из-за границы, я сознаю, что значение ее в мировом сообществе отнюдь не уменьшилось. Наоборот. Я убеждена, что, если Запад продолжит поощрять военных правителей Пакистана, душителей свободы и демократии, то за Талибаном и «Аль-Каидой» появятся новые поколения террористов, которые, прикрываясь исламом, нападут на выпестовавший их Запад. В восстановлении либерального, демократического правительства в Пакистане заинтересован не только народ этой страны. Восстановление демократии в нашей стране должно стать целью всего мира, иначе не избежать пресловутого «конфликта цивилизаций».

Пишу я это в Лондоне, но жизнь, трудная и интересная, закидывает меня в разные уголки света. Живу «на чемоданах», разъезжаю по свету, читаю лекции по исламу, выступаю в университетах, женских объединениях, политических и деловых клубах на темы женского равноправия, борьбы за демократию. Не упускаю возможности нажать на британскую палату общин и на конгресс США. Я по-прежнему председатель Пакистанской народной партии. Навещаю мужа, который лечится в Нью-Йорке, готовлю детей к экзаменам в Дубае. И веду объединение демократических сил Пакистана к свободным и справедливым выборам, объявленным, согласно конституции, на 2007 год. Возможно, слишком уж полна коробочка, но такова моя жизнь, и я принимаю ее. Далее в книге последует отчет, как я дожила до настоящего момента. Последняя глава, «Премьер-министр — и позже», описывает мою жизнь после выхода в свет первого издания.

Я ощущаю гордость, ощущаю благословление. С Божьей волей я вернусь на родину и поведу силы демократии в борьбе против власти диктаторов, генералов, экстремистов. Такова моя судьба. Как сказал однажды Джон Кеннеди, «я не уклоняюсь от ответственности, я приветствую ее».

Беназир Бхутто

Лондон

апрель 2007

1

УБИЙСТВО МОЕГО ОТЦА

Они убили моего отца глухой ночью 4 апреля 1979 года в Центральной тюрьме Равалпинди. Меня с матерью заперли в нескольких милях от тюрьмы, в заброшенном полицейском лагере в Сихале. Я ощутила момент смерти отца. Вали-ум, который я проглотила по настоянию матери, чтобы заснуть в эту напряженную ночь, не помог. Ровно в два ночи меня подбросило на койке.

—Нет! — вырвался мой крик из сдавленной горьким комком глотки. — Нет! — Я не могла дышать, я не хотела дышать. Папа, папа... Меня бил озноб, несмотря на жаркую ночь, меня трясло. Чем мы с матерью могли утешить друг друга? Медленно тянулся час за часом, мы сидели, обнявшись, в голой полицейской казарме. Наутро нам предстояло сопровождать тело отца к древнему семейному кладбищу.

—Иддат не позволяет мне никого принимать, выйди к нему, — мрачно сказала мне мать, когда прибыл тюремщик. Начались четыре месяца и десять дней траура, в течение которых вдова живет изолированно.

Я вышла в облупленную комнату перед спальней. Здесь воняло гнилью и плесенью.

— Мы готовы сопровождать тело премьер-министра, — сказала я явно нервничающему младшему тюремному чиновнику.

— Его уже забрали, — сообщил он. Мне показалось, что он меня ударил.

— Без близких? Даже ваши преступные генералы должны знать, что наша религия требует, чтобы близкие сопровождали тело, молились за усопшего, видели его лицо перед погребением. Мы обращались в инспекцию тюрем...

—Его уже забрали, — попугаем повторил он.

—Куда?

Он молча ежился, пожимая плечами.

— Все было мирно, спокойно, — «утешил» он. — Я при нес, что осталось.

Он вручил мне жалкие пожитки, оставшиеся в камере, в которой отец дожидался смерти: шалъвар хамиз, длинную рубаху и свободные шаровары, которые он носил в качестве политического заключенного, не желая надевать форму уголовников; коробку для пищи, которую он отказывался принимать в последние десять дней; сверток постельного белья, которое ему разрешили лишь после того, как сломанная сетка тюремной койки расцарапала ему спину; его чашку для питья...

—А где кольцо?

—У него было кольцо?

Под моим взглядом он развернул бешеную активность, обшаривая мешок, карманы. Наконец вручил мне перстень отца, в последние дни все время норовивший соскользнуть с его исхудавшего пальца.

— Мирно... Очень спокойно... — бормотал он. Мирная процедура — повешение. Спокойная...

В помещение вошли Башир и Ибрагим, наши слуги, сопровождавшие нас в тюрьме, потому что питанием администрация нас не обеспечивала. Башир узнал одежду отца и побелел.

— Йа Аллах! Йа Аллах! Сахиб! Они убили его! — завопил он, неожиданно схватил канистру с бензином и облил себя. С помощью выскочившей на крик матери, мы остановили его.