Солнечные зайчики - Морис Леблан

Барон не дрогнул. Он приблизился к Люпэну и молвил с прежней невозмутимостью:

— Кто Вы такой?

Люпэн рассмеялся.

— Какое это, при данных обстоятельствах, может иметь значение для Вас? Предположим, что я — посланец судьбы и явился из мрака безвестности, чтобы Вас погубить.

Он резко поднялся, схватил барона за плечо и бросил ему в лицо прерывистыми словами:

— Либо чтобы спасти тебя, барон. Послушай же. Три миллиона баронессы, почти все драгоценности княгини, деньги, которые ты получил сегодня за свои конюшни и недвижимое имущество, — все это тут, в твоем кармане или в этом сейфе. Ты готов к побегу. Там, за портьерой, виден твой чемодан. Бумаги на твоем столе в порядке. Этой ночью ты должен исчезнуть на английский манер — не прощаясь. Этой ночью, тщательно загримированный, неузнаваемый, со всеми мыслимыми предосторожностями, ты должен присоединиться к своей любовнице — той, ради которой убивал; и это, несомненно, Нэнси Дарбель, та самая женщина, которую Ганимар задерживал в Бельгии. Есть одно лишь препятствие — внезапное, непредвиденное, — полиция, двенадцать полицейских, которых под твои окна привели разоблачения Лаверну. Ты сгорел! Так вот, я тебя спасу. Один звонок по телефону, и к трем или четырем часам утра два десятка моих друзей устранят появившуюся на твоем пути преграду, выведут из игры двенадцать агентов префектуры, — и дело сделано, мы смываемся без лишнего шума. В качестве условия — пустяк, для тебя малозначащий, — раздел миллионов и драгоценностей. Идет?

Он наклонился к барону и внушал ему это с неодолимой энергией. Тот прошептал:

— Начинаю понимать. Это шантаж.

— Шантаж или нет, называй как хочешь, любезный, — надо поступать так, как я решил. И не думай, что в последнюю минуту я сломаюсь. Не говори себе: «Это джентльмен, которого страх перед полицией заставит призадуматься. Если я рискую, отказывая ему, он тоже рискует — ему грозят наручники, камера, все беды мира, ибо на нас обоих идет травля, как на диких зверей». Ошибка, господин барон. Я всегда сумею выпутаться. Так что речь теперь единственно о тебе. Либо — все пополам, либо — эшафот. Идет?

Резкое движение. Барон высвободился, выхватил револьвер и выстрелил.

Но Люпэн предвидел нападение, тем более что черты барона утратили свою уверенность и постепенно, под воздействием страха и ярости, приняли свирепое, почти скотское выражение, которое свидетельствовало о приближении до сих пор сдерживаемого взрыва.

Барон выстрелил дважды. Люпэн вначале отскочил в сторону; затем бросился ему под ноги, схватил и опрокинул. Резким усилием барон снова высвободился. Противники схватились врукопашную; борьба стала жестокой, упорной, яростной.

Вдруг Люпэн почувствовал боль на уровне груди.

— Ах, проклятый! — заорал он. — Так было с Лаверну! Булавка!

Он в отчаянном напряжении скрутил барона и схватил его за глотку, побеждая, окончательно овладевая положением.

— Болван! Не раскрой ты свои карты, я мог бы еще отказаться от партии. У тебя, черт тебя побери, такое честное лицо! А какие мускулы, господи! Был момент — я уже подумал… Но теперь ты в моих руках. Давайте, друг мой, свою булавку… А теперь — улыбочку… Ну нет, это просто гримаса, может быть я слишком вас прижал? Мсье может и дуба дать? Спокойно, спокойно… Теперь — веревочку на запястья… Вы позволите?.. Боже, какое между нами теперь согласие! Я просто тронут!.. Сказать по правде, у меня к тебе возникает настоящая симпатия… А сейчас, братец, мой, внимание! Прошу тысячу раз прощения!

Он наполовину выпрямился и изо всех сил нанес барону сокрушительный удар под диафрагму. Тот захрипел, потерял сознание, затих.

— Вот к чему приводит отсутствие логики, милый друг, — сказал Люпэн. — Я предлагал тебе целую половину твоих богатств. Теперь ты не получишь ничего… если только что-нибудь выпадет на мою долю. Так что главное — в этом. Куда этот сукин сын спрятал свои деньжонки? В этот сейф? Черт возьми, найти будет нелегко. К счастью, впереди у нас — целая ночь…

Он обшарил карманы барона, взял связку ключей; убедившись в том, что чемодан, спрятанный за портьерой, не содержит драгоценностей и бумаг, он направился к несгораемому шкафу.

Но в эту минуту остановился: где-то слышался сильный шум. Слуги? Невозможно, их мансарды находились на самом верху здания. Он прислушался. Грохот доносился снизу. И он вдруг понял: услышав оба выстрела, полицейские ломились в парадную дверь, не ожидая более утра.

— Дьявольщина! — воскликнул он, — я попался! Эти милые господа являются в ту минуту, когда мы должны были пожать плоды наших добросовестных трудов! Спокойно, спокойно, Люпэн, сохраняйте хладнокровие. В чем задача? За двадцать секунд открыть несгораемый шкаф, запоры сейфа, секрет которых тебе неизвестен. Потерять голову из-за такого пустяка? Давай, надо только найти секрет. Сколько же букв в этом слове? Всего четыре?

Он продолжал размышлять, разговаривая, но также слушая передвижения, происходившие снаружи. Заперев на два оборота дверь в прихожую, он вернулся к сейфу.

— Четыре цифры… Четыре буквы… Четыре буквы… Кто мог бы, черт возьми, малость подсобить? Самую малость? Кто?.. Да Лаверну, черт возьми! Бедняга Лаверну, который принял решение, рискуя жизнью, воспользовался оптическим телеграфом. Боже, какой я болван! Ну да, ну да, теперь мы у цели. Дьявол, я чересчур волнуюсь. Люпэн, надо считать до десяти и унять слишком быстрые биения твоего сердца. Иначе работа не будет успешной…

Сосчитав до десяти о совершенно успокоившись, он опустился на колени перед несгораемым шкафом и начал с пристальным вниманием раскручивать рукоятки запора. Перебрав ключи в связке, выбрал один, затем — второй, и безуспешно пытался ввести их в замок.

— На третьей попытке приходит успех, — прошептал он, пробуя третий ключ. — Победа! Третий действует! Сезам, откройся!

Замок щелкнул. Дверца пришла в движение. Люпэн потянул ее на себя, одновременно высвобождая ключи.

— Миллионы — мои, — сказал Люпэн. — не сердитесь, господин барон!

Но тут он одним прыжком отскочил далеко назад, издав крик ужаса. Колени его подогнулись. Ключи со зловещим бренчанием сталкивались в его дрожащей руке. И двадцать, тридцать секунд, несмотря на грохот, поднятый внизу, на отчаянные звонки, раздававшиеся во всем особняке, он стоял, окаменевший, выпучив глаза, глядя на представшую ему ужасную, невероятную картину — полуодетый женский труп, согнутый вдвое в шкафу, втиснутый в сейф, как слишком большой, с трудом вмещавшийся тюк… И светлые волосы, свисавшие с головы… И кровь…

— Баронесса! — пролепетал он. — Баронесса! Ах, чудовище!

Стряхнув оцепенение усилием воли, он плюнул в лицо убийце, пнул его несколько раз ногой.

— Получай, скотина! Получай, каналья! Будет тебе эшафот… Будет тебе корзина с отрубями!…[2]

В это время, однако, с верхних этажей, в ответ на призывы полицейских, стали доноситься громкие крики. Слышался топот людей, сбегавших вниз по лестнице. Пора было подумать об отступлении.

Люпэна это тревожило мало. Во время разговора с бароном по спокойствию противника он успел понять, что в особняке существует незаметный выход. Разве барон вступил бы с ним в борьбу, не будучи уверен, что сможет ускользнуть от полиции?

Люпэн прошел в соседнюю комнату. Она выходила в сад. В ту самую минуту, когда слуги впустили агентов, он перелезал через перила балкона, соскользнул вниз по водосточной трубе. Он обошел вокруг построек. Впереди оказалась стена, обсаженная кустарниками. Он вошел в пространство между ними и стеной, отыскал калитку, которую отпер ключом из связки. Осталось только пройти еще двор, пустые комнаты какого-то флигеля и, несколько минут спустя, он был уже на улице Фобур-Сант-Оноре. Полиция, конечно, не предусмотрела существование этого выхода.

— Так что же Вы скажете о бароне Репстейне? — воскликнул Люпэн, поведав мне обо всех подробностях той трагической ночи. — Бог ты мой! Какая страшная личность! И с каким недоверием надо порой относиться к внешности! Могу поклясться, у него был вид вполне честного человека!

Я спросил:

— Но… как же насчет миллионов? Драгоценностей княгини?

— Они были в сейфе. Хорошо помню, я видел тот пакет.

— И что же?

— Там они и остались.

— Неужто!

— Честное слово там и остались. Я мог бы сказать, что испугался полиции, что мне помешала вдруг совесть… Действительность более буднична… Более прозаична, что ли, друг мой: это слишком скверно пахло.

— Что-что?

— Да, уважаемый, дело было в запахе, который шел от этого несгораемого шкафа, от этого железного гроба… Нет, я не смог. Закружилась голова… Еще секунда — мне стало бы плохо. Идиотский случай, не так ли? Смотрите же, перед Вами — все, что я добыл в своей экспедиции, — булавка для галстука. Такая жемчужина стоит не менее пятидесяти тысяч франков… Тем не менее, должен признаться: я дьявольски разочарован. Какая неудача!