Иван V: Цари… царевичи… царевны… - Руфин Гордин

Эта история была еще свежа. О ней говорили в гостиных, жалели Христину, ужасались, негодовали. Ей к этому времени было чуть больше тридцати, она была умна и хороша собой. Но вот что сотворили отнюдь не северные страсти, бушевавшие в ее груди.

Все это я услышал на второй день пребывания в Стокгольме. И теперь обозревал детище преступной королевы, замок, который чуть было не стал ее обиталищем.

Вместо нее на престоле был ее внучатый племянник Карл XI — мальчишка. Правил не он, правили за него. Ему едва исполнилось восемь лет, и он только входил во вкус своего положения, а пока учил арифметику, географию, историю своего королевства и играл в солдатики.

Я без труда проник в замок. Стражи тотчас признали во мне знатного иностранца и развели алебарды. Я вручил свои бумаги обер-шталмейстеру и уже собирался отправиться восвояси, как почти столкнулся с изящным господином.

Он отступил на шаг, давая мне дорогу. Потом сорвал шляпу и представился с поклоном:

— Маркиз де Помонн, к вашим услугам.

Я ответил ему низким поклоном.

— Готов служить вашей милости, — и перешел на латынь, потому что не владел французским. Маркиз отвечал на чистейшей латыни, как видно, не составлявшей для него труда.

Мы отошли в сторону. Я был рад нежданному знакомству. Тем более, что мой новый знакомец с первого взгляда вызывал живейшую симпатию. Все в нем было соразмерно. Глаза на удлиненном лице, заканчивавшемся эспаньолкой, светились живым умом, речь отличалась легкостью и непринужденностью.

По-видимому, и я пришелся ему по душе. Маркиз покончил свои дела, и мы спустились вниз, продолжая живой разговор. Во дворе маркиза ожидала карета. Ступенька была спущена, дверца отворена, и он пригласил меня сопровождать его.

Счастливое знакомство! Маркиз был посвящен во все обстоятельства здешнего двора. Швеция претендовала на роль ведущей европейской державы. Войны, которые она почти непрерывно вела, были счастливыми для шведского оружия. Особенно преуспел отец королевы Христины Густав Второй. Он присоединил Эстляндию, Лифляндию, Карелию, Ингерманландию и многие другие земли. В его правление Швеция преумножила свое благосостояние. Законность, промышленность, просвещение — все процветало. Христина пошла по его стопам, и если бы не раздиравшие ее пагубные страсти, Швеция выдвинулась бы в первый ряд, подобно Франции». Но нынешнее регентство, похоже, готово расшатать королевство. Оно потакает алчному дворянству, грабившему народ, расстроило финансы вконец и продолжает вести разорительные войны то против Франции, то в союзе с ней…

Я откровенно рассказал о цели своего приезда, о том, кого я представляю. Он рассмеялся — такова была его первая реакция.

— Соправители симпатичного мальчугана сочинят от его имени любое послание, какого угодно содержания, лишь бы заявить о себе. Они подпишут его именем короля Карла Одиннадцатого. От имени мальчишечки, который увлеченно играет в солдатики…

— Когда-нибудь он будет играть живыми солдатиками, — заметил я.

Маркиз рассмеялся:

— Для этого ему надо войти в возраст и в разум. Но я готов участвовать в любой игре — лишь бы насолить туркам. Их экспансии надо положить предел. Их надо наконец остановить, иначе они пожрут всю Европу. Кто знает, как отнесется к прожекту вашего патрона мой король. Он непредсказуем. Женщины могут подвигнуть его равно и на войну и на мир. Он не любит турок, но готов покровительствовать им во имя блага Франции. С другой стороны, он опасается расшевелить это осиное гнездо — их тьмы, турок и татар. Варвары по-прежнему куда более многочисленны, чем цивилизованные народы. Однако я готов содействовать вам. Хотя они представляются мне бесплодными, — заключил он.

Я был всецело согласен.

— Только чувство долга руководит мной. И дух бродяжничества, обеспеченного деньгами.

Маркиз расхохотался. Взаимная симпатия росла. Беседа текла плавно и непринужденно, подогреваемая бургундским и изысканными яствами.

— Я предвижу конечный неуспех вашей довольно-таки фантастической миссии. Правда, наша внешнеполитическая служба не успевает следить за переменами в княжествах Молдавии и Валахии. Князья там меняются с непостижимой для европейца быстротой. И может статься, ваш патрон еще числится в действующих. Хотя о присвоенной им казне турки наверняка успели оповестить большинство европейских столиц. Но это столь мелкое событие на фоне всех европейских пертурбаций, что на него вряд ли обратили внимание. Войны и междоусобицы вошли в кровь и плоть европейской жизни. Для того чтобы счесть годы мира, достанет пальцев на одной руке.

— Я говорил об этом моему патрону, предрекая провал его усилий. Но он беспочвенный фантазер, подогреваемый столь же беспочвенными надеждами и оказавшимися в его руках большими деньгами. А деньги, как известно, строят не только замки, подобные шведскому, но и воздушные замки.

Маркиз был настроен благодушно. Отчего бы нет? Он был устроен, почитаем, обеспечен. Будущее не страшило его. Мое же будущее представлялось туманным. Каково мое предназначение в этой жизни, где я в конце концов преклоню голову?

Я был молод, крепок, довольно-таки самонадеян, кочевая жизнь была мне по нраву, несмотря на все ее трудности, опасности и непостижимую медленность передвижения. Нетерпение, свойственное молодости, гнало меня вперед и вперед. Я торопился жить. Торопился видеть, чувствовать, надеяться и познавать мир.

— Долго ли мне дожидаться письма-послания от имени короля, как вы полагаете? — полюбопытствовал я, когда мы перешли в кабинет маркиза. — И будет ли око благоприятным?

— Предоставьте это мне, я обо всем позабочусь, — отвечал он. — Им решительно все равно, что будет содержать эта бумага, лишь бы дать о себе знать. Тетя паче подпись короля-мальчишки ни к чему не обязывает. Он уже научился подписывать бумаги не глядя, и это занятие доставляет ему удовольствие. В его возрасте марать бумагу — безразлично, как и чем, — рисунками или подписью — доставляет удовольствие. Со своей стороны, я дам вам письмо к мсье Кольберу. После смерти кардинала Мазарини он пользуется большим влиянием у короля и может склонить его прислушаться к призыву вашего патрона. Хотя его величество Людовик Четырнадцатый после кончины кардинала сильно воспрял. Он уже успел упиться властью и даже провозгласил, как говорят, «государство — это я». И не морщится, когда придворные льстецы называют его «король-Солнце». Хотя, по правде сказать, он не светит и не греет. Но, однако же, быстро восходит; а с ним и Франция. Наша армия стала при нем едва ли не самой сильной в Европе, а науки и искусства задают тон.

— А что господин Кольбер? — поинтересовался я.

— О, вот это истинное светило, поднявшееся из низов, — он всего лишь сын купца. Но какой ум, какая проницательность! Кардинал Мазарини возвысил его, а перед смертью сказал королю, что видит в нем своего преемника. «Жан Батист достоин занять мое место», — сказал он. Это без преувеличения финансовый гений, он наполнил пустую казну и вообще заставил французов поверить в величие нации.

— Примет ли он меня? — засомневался я, слыша такую аттестацию.

— С моим письмом? О, не сомневайтесь. Он доступен и прост в обращении, как выходец из простонародья. В нем нет дворянской спеси. В нем — достоинство человека, выбившегося из низов к вершине власти благодаря своим способностям. Правда, он чересчур прямолинеен, и некоторые принимают это за гордость. Но он просто говорит то, что думает. Согласитесь, это достоинство, которого лишено большинство сильных мира сего.

— Пожалуй. — Я уже мог предвидеть, какой прием окажет мне министр и как ответит на послание моего патрона.

— Скажите-ка без утайки, — неожиданно обратился ко мне маркиз, — отчего мне кажется укороченным ваш нос? Это природный дефект?

Я отвечал с полной искренностью:

— Претерпел наказание: нос был урезан. А восстал я против произвола господаря княжества Молдавии Штефаницы. По молодости лет и по свойственному молодости легкомыслию я присоединился к боярам, желавшим ограничить его непомерную жадность и столь же непомерную глупость. Оправившись после столь унизительного наказания, я бежал в соседнее княжество Валахию, а оттуда уже с дипломатическим поручением и урезанным носом — в Константинополь. Так начались мои странствия. А что, сильно бросается в глаза?

— Заметно. Однако же можно принять и за врожденный дефект. Могу сказать, что облик ваш, как это ни странно, почти не пострадал.

— Мне это уже говорили. Заросло. Мой духовный отец и покровитель патриарх Досифей призвал константинопольского еврея-целителя. Он дал мне глиняный сосудик с волшебной мазью и велел мазать ею по утрам оконечность носа. И вскоре грубый шрам исчез, и нос даже как бы обрел естественный вид.