Мир вместо защиты - Николай Иванович Курдюмов

развитой техники. Дёргаясь в петле неурожаев, чего только не понавыдумывали — от «закона убывающего плодородия» до механизации, химизации и трансгенеза. Ёжику понятно: всё это не поможет. Сыпать удобрения, гонять технику и напрягать компьютеры — вовсе не восстановление плодородия.

«Собирая обильный урожай и не возвращая почве всю возможную органику из этого урожая, мы совершаем преступление против потомков, а жизнь на земле превращаем в бессмыслицу. Интенсивные технологии без интенсивного воспроизводства плодородия — путь в небытие. Наше хозяйственное мышление поистине парадоксально: для наших потомков лучше, если мы сегодня соберём плохой урожай, чем хороший» (О. В. Тарханов).

Помните сказку про курочку Рябу? Была у деда с бабой курочка Ряба — почва. Снесла она золотое яичко — плодородие. Дед—Тэер гадал–гадал — не разгадал. Баба—Либих кумекала–кумекала — не раскумекала. А природа без всяких напрягов, только хвостиком–фотосинтезом махнёт — вот и весь секрет. Только дед с бабой на неё по глупости внимания не обратили. Ну, тогда вот вам яичко простое, вас достойное: пашите, удобряйте, боритесь, вкалывайте в поте лица, и платите, отдавайте две трети за то, чтобы снова вкалывать и платить — и собирайте свои мизерные урожаи.

Пока мы не уясним, что наша цивилизация непосредственно зависит от плодородия почв, пока не признаем в микробах экономически равных себе, а фактически — господствующих над нами партнёров по сельхозпроизводству, пока не начнём честно платить им за их труд их валютой — так и будем ходить по краю, нагнетая мировую напряжённость. Осталось, впрочем, недолго — третьи страны выпахать, и всё. (Ну, очень хочется вякнуть нечто выспренное, типа: «Поистине бездонны глубины антропоцентристского кретинизма!»)

А теперь рассмотрим детальные доказательства сего пламенного доклада.

Для чего почве органика

Мы железным конём все поля обойдём!

И гори они синим огнём…

Распаханная целина не виновата в том, что её распахали. Хотим мы того или нет, но, как и миллионы лет до нас, степная почва привыкла ежегодно получать всю органику, что родила степь.

Но, как выясняется, агрономия странным образом обобщает и путает понятие органики. Видимо, из–за привычки к агрохимическому анализу почвы. В нём есть только одно органическое вещество: то, что сгорает в муфельной печке — то есть всё без разбору. Ну, и гори она синим огнём — органика и есть органика!

На самом же деле мёртвая органика находится в двух противоположных энергетических состояниях: 1) гумус и 2) неразложившиеся, свежие органические остатки (далее, как и ранее — органика). Для учёных, может, одно и то же, а вот для растущих растений — «две огромные разницы»!

Гумус — продукт глубокого, конечного микробного распада органики. Энергетически — уже почти ноль, ни углеводов, ни белков. Микробам тут есть больше нечего, и никакой активной биохимии тут нет.

Свежая органика — наоборот. Тут заряжена вся энергия, вся активная биохимия для микробов и червей = для круговорота веществ = для плодородия = для выращивания пищи = для экономики. Напомню: в средних широтах — до 4 000 ккал/кв. м в год, в тропиках — ещё впятеро больше. Мощнейший поток энергии!

Максимум двадцать пятая её часть закрепляется в виде нейтрального осадка — гумуса. А вся остальная энергия идёт на интенсивную биотрансформацию органики, то бишь почвенный труд: многоступенчатое поедание корма и друг дружки, растаскивание, рытьё и строительство, размножение, выделение, разложение и синтез сотен веществ. Почвенный персонал ест, множится и вкалывает! Зачем? Затем, что сам процесс этого распада и есть наилучшие условия для роста и продуктивности растений. Работая на растения, микробы и черви работают на себя. Мудро! Мы, учёные агрономы, так не додумались.

Распад органики — взрывной биологический процесс. Он идёт в сотни раз быстрее накопления гумуса: 90% растительных остатков сгнивает за первое лето. Органика рождает новую органику не потому, что в ней есть «питательные вещества» — они прилагаются побочно. На самом деле, энергия воспроизводит энергию. Плодородие есть энергия органики. В глобальном смысле, сколько прошлогодней органики в почве сгнило, столько её на будущий год и вырастет.

Что и видим.

Десятилетиями мы изливаем на поля массы энергии в виде горючего, химии, техники и бессмысленного труда, страдаем от дороговизны (а как же!) и дефицита пищи, и всё почему? Потому, что всё время отнимаем у поля прошлогоднюю энергию солнца. А отняв, пытаемся восполнить её всякими суррогатами, от которых почва не получает энергии — только истощается.

Может, наука всё же права, и всё дело в питательных веществах? Рассмотрим этот вопрос детальнее. Он того стоит.

Гумус

С началом нового тысячелетия человек должен вступить в новую фазу развития: Гумо сапиенс.

В начале девятнадцатого века Альбрехт Тэер увидел и всем «доказал»: растения всегда тем пышнее и развитее, чем больше в почве находят гумуса. Вообще–то он здорово дал маху: в почвах тропических джунглей гумуса — ноль, а органики наращивается впятеро больше, чем в самой гумусной степи! Но с тех самых пор гумус для почвоведов — идол. В итоге агрономия не видит практической разницы между гумусом и прочей органикой — растительным опадом, компостом, навозом. Для чего вносится навоз? И мы без запинки: чтобы «повысить гумус» и «питательные элементы»!

Результаты налицо: в опытах по гумусу можно не учитывать растительные остатки (как когда–то Тэер!) или до предела разлагать компост и удивляться, что на нём ничего выдающегося не растёт (чем долго занимался и ваш слуга покорный). Парадокс: среди тысяч исследований последней сотни лет найдётся едва ли десяток работ, сознательно учитывающих роль растительных остатков.

И всё же они есть. Первым начал войну за свежую органику академик В. Р. Вильямс. С самого начала коллективизации он рьяно пропагандирует травопольную систему земледелия — введение в севообороты многолетних трав. Он первым заявил о кормящей роли почвенных микробов. Через двадцать лет его система была признана, но была не столь «очевидной», как агрохимия, и требовала непривычного агромышления. А главное, борясь за органику, Василий Робертович также рьяно боролся и за глубокую пахоту, сводя роль трав, по сути, к структурированию почвы. Да и контролировать травополыциков было труднее, и спорить с ними напряжно: урожаи–то хорошие! Борьба была не научной, а политической, и победила агрохимическая школа Д. Н. Прянишникова.