Короли Альбиона - Джулиан Рэтбоун

— Полагаю, вы и есть Али бен Кватар Майин, торговец, прибывший с Востока? — продолжал он.

Я кивнул.

— Насколько мне известно, вы являетесь также членом тайного братства, в котором вы носите имя…

Но тут уж я забеспокоился и вытащил кинжал так, чтобы незнакомец мог его видеть.

— Не смейте произносить имя вслух, иначе это будет последнее ваше слово! — пригрозил я.

— Отлично. — Его узкие губы растянулись в улыбку, выражавшую и насмешку, и удовлетворение. — Имя это сила, оно заслуживает уважения. Тем не менее я должен дать вам понять, что пришел к вам в качестве члена подобного же братства, разделяющего большинство убеждений вашей секты. Я рискую жизнью, признаваясь в этом, но таким образом я надеюсь завоевать ваше доверие. Я прошу вас оказать нам услугу. Быть может, это в ваших силах, а может быть, и нет, но никто другой с этим поручением заведомо не справится.

Я молча ожидал продолжения.

— Моим собратьям принадлежит дом на северо-востоке Ингерлонда. Его местонахождение держится в тайне. Среди нас есть человек, который, как и вы, явился издалека, с Востока. Это было много лет назад. Он младший брат князя некоей восточной страны, князь послал его за границу с определенной миссией. Ныне он хотел бы вернуться, однако не может пуститься в путь во-первых, потому, что обе его ноги отрезаны по колено, а во-вторых, в силу принятого им обета. Этот человек поручил мне разыскать путешественника из его краев и передать ему вот это…

Незнакомец протянул мне пакет. Длиной он был с растопыренную ладонь, от ногтя большого пальца до ногтя мизинца, а в ширину немного меньше; толщина его была вдвое меньше толщины большого пальца.

Пакет был обернут в черную промасленную ткань и перевязан кожаными ремешками, по цвету напоминавшими ржавчину.

— Что это? — прохрипел я. Я преуспел в качестве разведчика торговых путей главным образом благодаря ненасытному, как у кошки, любопытству. Говорят, любопытство погубило кошку, но ведь Аллах благословил эту тварь девятью жизнями. Из своего резерва я уже восемь истратил.

— Я не вправе ответить, — сказал мой гость. — Вскрыть этот пакет может лишь тот человек, которому он адресован, или его наследник. Более того, брат Джон так называем мы этого человека, поскольку мы не в силах выговорить его подлинное имя на его родном языке, — заклял страшным проклятием всякого, кто посмеет развязать эти ремешки. Судя по весу и размеру послания, я предполагаю, что в нем содержатся листы пергамента, то есть некое важное сообщение или завещание. Вы возьметесь его доставить?

К этому моменту, невзирая на лихорадку и прочие описанные мной симптомы, не говоря уж о жестокой боли в коленях, роковое мое любопытство уже пробудилось, как хищный лев — или, скажем скромнее, как кошка.

— Прежде всего скажите, кому предназначено это послание, — потребовал я.

Глаза незнакомца загорелись еще ярче, язык быстро облизнул краешек губ. Он был уверен, что я попался на крючок. Он не ошибся.

— Князя, которому вы должны доставить это послание, зовут Харихара Раджа Куртейши.

Я был знаком со своим собеседником считанные минуты, но все же предпочел не возражать против категорического «должны», хотя сразу же заподозрил, что, того и гляди, соглашусь на куда более дальнее путешествие, чем входило в мои планы. Откашлявшись, я проглотил мерзкую слизь, забивавшую мне горло.

— Где его страна?

— Он живет в Виджаянагаре. Этим царством правит двоюродный брат Джона, великий император Малликарджуна Дева Раджа.

Я со вздохом откинул голову на зловонный валик. Пах он не лучше собачьего дерьма.

— Виджаянагара это другой край света. Дальше этой страны только Катай, — проскрипел я. — Проделав путь в полгода длиной, я доберусь до страны, где я родился, — вы называете ее Святой землей. Оттуда мне придется ехать еще столько же, пока я достигну Виджаянагары.

— Один венецианец побывал в Катае, и многие одолели этот путь вслед за ним. Кажется, он даже заглянул на обратном пути в Виджаянагару.

— Марко! — фыркнул я. — Он приехал туда вместе со своим отцом Никколо, когда ему едва сровнялось двенадцать, а вернулся человеком средних лет. Мне сейчас столько же лет, а то и больше, сколько было ему, когда он возвратился.

В этот миг на первом этаже и внизу, под окнами, на узкой улочке раздались крики. Отблеск факелов проник сквозь щели слухового окна в мою маленькую комнатку. В те времена я знал английский язык гораздо хуже, чем нынче, но смысл этих выкриков, коротких, отрывистых команд, был совершенно ясен: в гостиницу вломились вооруженные люди и возглавлявший их офицер объявил хозяину, что в его доме скрывается подлый безбожник, отъявленный еретик, прикинувшийся бродячим монахом.

Пришелец побледнел как смерть. Быстрым движением он сунул черный пакет под мою подушку и бросился к окну. Не успел он отодвинуть ставни (полагаю, их не открывали с лета и потому их заклинило), как в комнату ворвались трое мужчин в кольчугах и стальных шлемах на шлемах у них были такие ободки, вроде как на тазиках цирюльников — и схватили его. Правда, я-то могу только догадываться, что они его схватили: на всякий случай я спрятался под вонючими простынями, накрывавшими огромную кровать. Даже кошки иной раз способны подавить в себе любопытство, чтобы остаться в живых.

Я пробыл в Кале дольше, чем собирался. Сперва нужно было избавиться от инфлюэнцы — «влияния звезд», как называют эту болезнь венецианцы, затем, когда я вознамерился продать московских соболей, я обнаружил, что они трачены молью.

Понадобилось время, чтобы найти ингерлондца, который показался мне глупее обыкновенного и которого я сумел убедить, что в Московии эти дыры в большой моде и придают цену мехам. На самом деле провел-то он меня: всучил мне в обмен тюки шерстяной ткани с такими же точно отверстиями: «Английские кружева, китаеза!» — и похлопал меня по спине.

В итоге прошел целый месяц, прежде чем я смог продолжить свое путешествие. У меня не было ни малейшего желания отправляться на южную оконечность Индийского полуострова, но я все-таки спрятал в своем багаже завернутый в черную ткань пакет.

Я направлялся в Брюгге и потому выйти из города должен был через восточные ворота. Когда я проходил через площадь, там как раз раскладывали костер. Мне не хотелось становиться свидетелем подобного варварства, но толпа напирала со всех сторон, и пришлось дожидаться конца зрелища. Как вы, наверное, уже догадались, жертвой был мой лжефранцисканец. Его привязали к столбу, высоко над толпой, так что я видел его раздавленные пальцы (руки ему сковали спереди) и понял, что он подвергся пытке на колесе. Тем не менее в изломанном теле еще теплилась жизнь и сознание происходящего: этот человек плюнул на распятие, которое норовил прижать к его губам доминиканец, призывавший покаяться. На шее «преступника» висела дощечка, гласившая: «Сознавшийся, но не раскаявшийся брат Свободного Духа».

Вспыхнул огонь, поднялись клубы дыма, и мне показалось, что глаза, по-прежнему блестевшие умом и таинственным знанием, встретились с моими, я увидел в этом взгляде напоминание о нашем договоре и последнюю надежду. Мгновением позже монах вдохнул всей грудью дым, повисший у него над головой, глаза его закатились и все тело обмякло. Я распознал приметы экстаза, высшего из всех переживаний, дарованных человеку, — экстаза смерти, единения с заключенным внутри нас божеством.

Запах горящей плоти еще неделю преследовал меня.

Глава третья

В следующие три дня Мангалор музыкой, танцами и фейерверками отмечал брак Богини, Царицы Моря, с Вишну[4]. На четвертый день я возвратился в большой дом Али, уселся возле него в саду, и он продолжил свое повествование, словно и не прерывал его.

В последующие два года я неуклонно смещался к востоку, словно душа моя превратилась в кусок намагниченной стали, а притягивавший ее магнит располагался на том конце земли. Отчасти причиной этого был наш договор, я купец, и для меня обещание имеет силу подписанного контракта, — но еще сильнее действовала духовная связь с тем францисканцем. Братья Свободного Духа, отвергающие и Бога и Дьявола, по своим убеждениям сродни той исламской секте, к которой я принадлежу. Я учился у ног последователей Горного Старца, Хассана ибн Саббаха, я считаю себя адептом этой веры или, скорее, неверия — и потому обязан помогать тем, кто разделяет наши убеждения, независимо от того, происходят ли эти люди из среды мусульман, христиан или индуистов.

В этот момент Али заметил наконец мое беспокойство и умолк, вопросительно приподняв над здоровым глазом изогнутую, словно черный полумесяц, бровь. Я решился задать вопрос.

— Итак, ты ассассин?[5] — неловко пробормотал я.

Большим и указательным пальцем здоровой руки Али раздавил орех и уцелевшими пальцами пострадавшей руки тщательно выбрал мякоть.