Медиум - Александр Варго

– Эй, ты где, сосед? – потряс его Качурин.

– В океане сомнений, – неохотно выдавил Вадим.

– Ты думаешь, шли на тебя? – обрадовался сосед. – Знаешь, Вадим, я сам до конца не уверен, что пасли меня, хотя теория вроде стройна, и дело ясное. Но еще папаша Мюллер говорил, что ясность – одна из форм полного тумана.

– Вот именно, Димон, – вздохнул Вадим. – Желать моей смерти вроде некому. Хотя…

Мужчины озадаченно уставились друг на друга. Пища для размышлений, что ни говори, имелась, причем обильная. Одно неясно – если ждали Вадима, как заморыш, сидящий в подъезде, мог их разглядеть, крадущихся вдоль дома. Впрочем, он мог получить сигнал от кого-то извне…

– Ты не думай, что я обрадовался, – бормотал Качурин. – Мы с тобой прекрасные соседи, и если тебя пришьют, я не описаюсь от восторга. Хочешь, приставлю к тебе человечка?

– Не нужно, – поморщился Вадим.

– А кто тебя будет охранять? – удивился Качурин. – Доблестные органы? Им самим нужна охрана. С персоналом договорюсь, не волнуйся. Парня зовут Боря – будет торчать у палаты. Докучать не станет, обещаю. А как выпишешься, охрана автоматически снимается. А я, от греха подальше, куда-нибудь из города смоюсь. Имеется давнишняя мечта – бросить всё, улететь в страну, где много, много диких обезьян… Обменяю баксы на крузейро…

– Крузадо, – машинально поправил Вадим.

– Чего? – не понял коммерсант.

– Деньги такие. В стране диких обезьян. Если ты имеешь в виду Бразилию. Ладно, сосед, дерзай, Бог тебе навстречу…

Сознание меркло. Он опять не помнил, как убрался посетитель, что он говорил на прощание, и что звучало в ответ. Телохранитель по имени Боря оказался милым, интеллигентным молодым человеком в огромных черных очках, которые не снимал даже в темных помещениях. Под очками был синяк, об этом поведала при очередном посещении медсестра и очень странно на него взглянула. «Какой ни есть, а VIP», – подумал Вадим. Он снова валялся в забытьи. Собрался консилиум, включили свет, склонились мудрые головы.

– Очень любопытный случай, коллеги, – вкрадчиво вещал Леонид Захарович Воровский. – Мозг пациента был полностью отключен минут пятнадцать. А сейчас – полюбуйтесь на снимки – все вернулось к норме. Смущает только вот это неопределенное пятнышко…

– Фотограф был пьян, – прошептал Вадим, но его никто не слышал.

К черепу подключали какие-то провода с клеммами, следили за показаниями невидимых приборов, сделали больно и не извинились. Задавали глупые вопросы, наивно полагая, что проводят тест на интеллект.

– А что вы скажете о Бенджамине Франклине, любезный? – лисьим голосом вопрошал профессор. – Как у нас по президентам?

– Не был Бенни президентом, – устало отвечал Вадим, – вопреки популярному заблуждению. Он был одним из авторов Декларации независимости и изобрел громоотвод…

– Да что вы говорите? – изумилось светило. – А вот последний факт науке неизвестен.

– Бросьте вы, – поморщился Вадим. – Многие из великих занимались побочными открытиями. Эдисон корпел над электрической ловушкой для тараканов, а получился электрический стул. Галилей изобрел градусник, Платон – будильник, Леонардо да Винчи – салфетки, хлеборезную машинку, танк… и тоже, кстати, будильник, который тер спящему ноги. Профессор, хватит заниматься глупостями. Клиническая смерть не повлияла на интеллект. Не прибыло, не убыло. Золото растворяется в царской водке, от обилия росы зависит жаркость предстоящего дня, а «Голубой поток» – это вовсе не орды гомосеков, хлынувшие на Русь. А еще я знаю, что такое обсценная идиоматика – могу толкнуть по случаю тройку-другую хрестоматийных примеров…

Воцарилось недоуменное молчание. Кто-то из несведущих прошептал:

– А что такое обсценная идиоматика?

– Ненормативная лексика, – скупо объяснил знающий коллега.

– Ну что ж, любезный, – пытался сгладить впечатление профессор. – Понимаю, вы устали, не смеем больше вас задерживать. До новых, так сказать, встреч, – погасла голубая луна, говор сделался приглушенным, каталка, поскрипывая ходовой частью, куда-то поехала…

Ночью его терзали видения, в которых не было никакой конкретики. Личности без глаз и волосяного покрова, но в белых хирургических масках, склонялись над больным, изъяснялись на птичьем языке. Блаженный старичок бесцеремонно лез в квартиру, объясняя, что ходит по домам и собирает средства на отправку губернатора в космос, причем дают немного, но многие. Алкоголик дядя Гога, размазывая пьяные сопли, жаловался, что угораздило же родиться на единственной планете, где нет ему житья. Комья грязи летели из-под дворницкой метлы. Хлопала форточка, за которой разнузданно стреляли молнии. Бились ноги в клетчатых бабушкиных носках – вспорхнуло одеяло, красиво улеглось на пол…

Он проснулся среди ночи с жутким желанием обкуриться. Выбрался в коридор, разбудил мрачноватого, но интеллигентного Борю, оказавшегося, по счастью, заядлым курильщиком. Болтали о чем-то, но содержание беседы утром полностью выветрилось из головы. Очень странно, что утро все-таки наступило.

– Ужас, ужас, – вошла в палату и раздернула шторы, привстав при этом на цыпочки, Елизавета Павловна (Вадим залюбовался буйным смешением непристойности и высокой эстетики). – Две новости, Вадим Сергеевич – одна хорошая, другая плохая. По случаю субботнего дня вас решили оставить в покое – это хорошая. В восточном крыле – а там у нас отделение для состоятельных сердечников – кажется, что-то произошло. Главврача вызывали, вернулся бледный. Милиция обложила отделение, говорят, убили кого-то…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Всё текло своим чередом. Не было ни одного лишнего события. Отъезд жены, обворованная девушка в супермаркете, покушение, «смерть», Качурин, предвидение номер один, предвидение номер два. План чрезвычайных ситуаций для отдельно взятого Гордецкого был составлен загодя и утвержден во всех инстанциях. Здоровье позволяло вырваться из лапок медсестры и раствориться в лабиринтах больничных переходов. Шлепая тапками, он добрел до восточного крыла, спустился на второй этаж. В здешней юдоли скорби все было как у белых людей – евроремонт, мраморные колонны, в нишах между палатами африканские джунгли, на которых неплохо смотрелись бы дикие обезьяны. Предчувствие не обмануло. У палаты под номером двадцать девять толклись люди с характерными лицами. Милиционер в звании сержанта преградил дорогу.

– А вы еще куда? – недоверчиво уставился на «антилихорадную» простынку, обмотанную вокруг Вадима.

– Подумаешь, простынка, – буркнул Вадим. – В Древней Греции люди постоянно носили простыни, потому что ночевали, где попало.

– Ты что, псих? – напрягся сержант.

– Имею право, – буркнул Вадим. – Вообще-то, я Джон Батлер, генеральный инспектор Скотланд-Ярда. Не будем нарываться, сержант. Кто тут у вас командует?

Странные нотки в голосе «инспектора» предостерегли сержанта от решительных милицейских мер.

– Майор Румянцев. Никита Афанасьевич, – поведал он с неприязнью.

Не обмануло предчувствие, ох, не обмануло…

– Так зови Никиту Афанасьевича, чего ждешь? – начал раздражаться Вадим. – Скажи, Гордецкий снова в строю.

У майора Румянцева – невысокого крепыша с большими ушами – были красные от недосыпа глаза, мятый пиджак и бездна нереализованного сарказма.

– Покойничек явился, – забормотал он, протягивая руку. – Ладно, сержант, не ломай ему крылья. Но на будущее учти – этого парня проще не пустить, чем потом выгнать.

Они сидели у окна в стороне от людей и нервно курили.

– История продолжается? – угрюмо спросил Вадим.

– И как ты догадался? – Никита впихнул бычок между плитками паркета. – Полный мрачняк. Всё необъяснимо, загадочно, и кровь привычно стынет в жилах. Извини, что не навестил. Прослышал о твоем несчастье, и даже навел справки, в какой ты больнице… Серьезно, закрутился. Говорят, ты с того света вернулся?

– Пустяки, – отмахнулся Вадим. – Головой ударился, ничего страшного. Умнее буду.

– Да куда уж умнее, – покосился Никита. – А знаешь, вот ума не приложу, почему ты оказался в той самой клинике, где грохнули этого бедолагу. Да еще и сам пришел.

– Так это я его, неужели непонятно? – удивился Вадим. – Могу признание написать, по всем правилам протокольного искусства – только заранее объясни, кого там грохнули… Ужасно выглядишь, Никита. Не могу представить, кого однажды труд сделает из человека. Убили-то кого?

– А тебе зачем? Ты же у нас сугубо гражданский. Вольный хлебопашец с шишкой на затылке.

– Стариной решил тряхнуть.

– Смотри, отвалится старина. Хорошо, слушай. Погибший – Семен Борисович Белоярский, известный художник, почетный житель нашего города и страны в целом. Украшение, так сказать, отчизны. Имя на слуху. О нем слышали все, и даже ты…

– Слышал, – подтвердил Вадим. – Но, честно говоря, не думал, что он еще живой и проживает в нашем городе…