Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж - Генри Олди

– Да.

– Как вас зовут?

– Генрих Константинович.

– Генрих Константинович, можно вас буквально на пару минут? Вы понимаете, у нее в детстве была травма головы…

За дверью палаты, угорев от смеха, хрюкают «девочки».

Анне Ильиничне я позвонил с мобильника, прямо из такси. Чудо-заклинание «Я с сотового!» действует на Танькину свекровь безотказно. Слово «сотовый» ассоциируется у нее со словом «мед», тот, в свою очередь, тянет за собой «рынок» и «драть три шкуры», а дальше цепочка достраивается до «оплата разговора». Такие ассоциации Анна Ильинична уважает. Местами даже благоговеет. Посему отделался я от говорливой свекрухи быстро. Утешил, ободрил и откланялся.

– Приехали, шеф.

Хлопнув дверцей, выхожу в туман, мутный, как буряковый самогон.

У подъезда топталась «сладкая парочка»: знаменитый меж гражданами бомж Горец и его закадычный дружбан, спившийся котельщик Федор Михалыч. На вид – два сапога, одинаковых с лица. «Я, красавица, не сексуальный маньяк, а алкаш-собеседник!» Но если котельщик ничем, кроме имени-отчества, примечателен не был, то Горец свое прозвище оправдывал со старательностью идиота. Однажды его пустили погреться на сеанс в видеозал («точку» все равно на днях закрывали за неуплату аренды), и фильм с Кристофером Ламбертом потряс беднягу до основания. Бомж уверовал и проникся, при каждом удобном случае пересказывая сюжет всем желающим. Вплоть до собак и кошек. В его пересказе средненький «холливуд» делался эпосом древности: там царил гений, парадоксов друг. Особенно мне запомнился взрыв АТС, когда в бессмертного Ламберта, наполняя энергией, вместо молний лупили обрывки чужих разговоров. Я прям-таки обзавидовался фантазии Горца. Также бомж полюбил орать по поводу и без: «Остаться должен только один!» Здесь крылся тайный смысл, ибо неуязвимость бомжа была под стать его кинокумиру. Дважды горел в им же устроенных пожарах, попадал под грузовик-мусоросборник, огребал тяжелыми предметами по голове, страдал в зубах ротвейлеров с питбулями, травился дустом и крысиным ядом, на спор залпом выпил бутылку метанола… И всякий раз не просто оставался жив: несокрушимость его здоровья вошла в список легенд нашего района. Даже участковый Поросюк, редкой души мент, при встрече с бомжем ласково ронял: «Когда ж ты сдохнешь, падлюка?»

«Падлюка» безнадежно икала, разводя руками.

– Ы-ы-ы, Володя… – сипло поздоровался Горец, с тоской взирая на новенький кодовый замок. Плети дикого винограда, черные и сухие зимой, свисали с балконов, их вид погружал душу в пучину меланхолии. Ощутив приступ милосердия, я ткнул в нужные цифирки. Замок ответил за распальцовку, щелкнув затвором трехлинейки.

Люмпен-приятели мигом просочились следом, в теплое нутро подъезда.

– Мы тово… погреться. Зябко там, Володя. Мы ж, значит, культурно. Если чево, и налить можем…

Интересное предложение. А что? С кем вы, мастера культуры? Надо быть ближе к народу. Сесть на грязную ступеньку, тяпнуть из горла «ряженки», занюхать хлебцем из мусорки. Красота!

– Спешу, Горец. В другой раз.

– А… ну, спеши, быстрей жизнь минет…

Хрен с ними. Пусть греются. Лишь бы в подъезде не гадили. Хотя нет, Горец – аккуратист. Блевать непременно во двор уползал, в любом состоянии.

Запирая за собой дверь квартиры, слышу умиротворенно-риторическое:

– Стаканы взял?

– Обижаешь! Эти… одноразы…

А я, наивный, – «из горла»! Аристократический нынче бомж пошел. Рост благосостояния масс. Бокал «Губернаторской», ломтик сосиски, полуденная сиеста в гранд-подъезде… Аж завидки берут. Лечь, что ли, самому? Придавить часок-другой? Подскочил сегодня ни свет ни заря, от зевоты в такси чуть челюсть не вывихнул…

Разумеется, телефон сразу откликнулся на эту идею гнусным мявом. Словно на шнур ему, гаду, наступили. Межгород, однако.

– Алло!

– Владимир Сергеевич?

– Да, я слушаю.

– Здравствуйте, дорогой! Это вас беспокоят из «Аксель-Принт». Заместитель главного редактора по особым вопросам.

Судорожно пытаюсь вспомнить, как зовут моего собеседника. Я-то в издательстве большей частью с завредом по фантастике общаюсь. Нормальный парень, мы с ним давно на «ты», безо всяких «Сергеевичей».

– Здрасьте… Простите, не помню…

Он словно чует мои судороги:

– Зовите меня просто: Антип Венецианович! Вы слышите?

– Слышу, конечно!

– Владимир Сергеевич, дорогой, вы на «МакроНомиКон» собираетесь?

– Да, конечно. Я вам утром ответ по Интернету послал.

– Ну, сами знаете: почта – дело ненадежное! Я хотел лично убедиться…

Откуда такое внимание к моей скромной персоне? Премию решили на конвенте вручить? Ага, Нобелевскую! Раскатал губы!

– Знаете, нам нужно будет подписать бумаги. Ведомости по январским выплатам, контракты на допечатки… Дорогой мой, вы в курсе, что доптираж «Имперцев» стоит концом марта?

Далось ему это – «дорогой»! Пусть я и впрямь недешевый, но так вот грубо намекать, в лоб…

– Да, в курсе. Спасибо, Антип… э-э-э… Венецианович.

– Чудненько! Вот и оформим на «МакроНомиКоне». Так вы точно будете?

Банный ты лист, зам по особым!

– Точно! Уже билеты купил.

– Я и говорю: чудненько! А как ваш новый роман продвигается?

– Нормально.

– Ни дня без строчки?

– Ага… Ни дня.

– Весной закончите? Хотя бы к маю месяцу?! Тут читатели весь сайт письмами завалили. Торопят. И дилеры боятся в летний спад угодить. А так мы сентябрем и тиснем, на подъемчике! Значит, май? Или апрель?

– Ну-у… не знаю. Боюсь загадывать.

– Может, имеет смысл заключить авансовый договор?

– Не имеет. Понимаете, Антип Венецианович…

– Да-да, я понимаю!

Понимаешь – тогда зачем спрашиваешь? Не шибко я принципиален меж собратьев по перу (верней, по клавиатуре), но бумаг на будущие тексты не подписываю. Обжегся однажды. На заре карьеры подмахнул договорчик на только-только начатый романец. Очень уж по читателю тосковал. И бабок срубить хотелось. Срубил, мать его за подол: текст уперся рогом, забуксовал, сроки поджимали, издатель торопил, – я в итоге финал кукишем скрутил, а книга в свет так и не вышла: издательство обанкротилось. С тех пор зарекся. Между прочим, в «Аксель-Принте» о моем суеверии прекрасно известно. Или он надеется, что все-таки передумаю?

– Да, еще одно дельце. Помните, у вас в девяносто первом выходила повесть в сборнике «Тиран Нозавр»?

– Помню.

– Первая серьезная публикация?

– Дебют.

– Какой там был тираж, не подскажете?

– Сейчас.

Иду к полке, извлекаю пухлый томик. Клыкастый рептилоид ехидно скалится с обложки: «Гюльчатай, открой личико!», холст, масло. Сливочное.

Лезу в выходные данные.