Свет истины. Хроника вторая - Игорь Недозор

Этот бывший настоятель монастыря лишился всего и угодил в ссылку за море за какие-то неведомые грехи — то ли за неподобающий интерес к молоденьким послушникам, тот ли за столь же неподобающий интерес к монастырской казне.

— Как ты это все смог провернуть?

— Да так, — усмехнулся Рагир, — потолковал тут кое с кем, что они сделают вид, будто обороняются, а мы — что взяли ужасно жестоким штурмом этот курятник…

— Ну, ты ловок, слава Эллу! — Антис осенил себя святым знамением, и Рагир повторил за ним.

Йунус удивленно посмотрел на своего вожака, но потом, подумав, сделал то же самое.

Рагир лишь пожал плечами, глядя на душевные муки соратника.

Сам он давно уже без напряжения поминал Элла и всяких святых, тех, кого прежде звал язычниками и неверными.

Как говорят сами фаранджийцы: в чужой монастырь не ходят со своим уставом. К тому же — у него теперь иной владыка.

А крещенных танисцев хватает, что в Эгерии, как их ни прижимают, что по другую сторону Неретейских гор и даже за морем. В конце концов, прежде немалая часть его соплеменников придерживалась именно этой веры, пока с востока не явились полчища всадников под синим знаменем с серебряной луной.

Слава… Эллу, тут в Дальних Землях никто с тебя не потребует свидетельство о крещении, а даже и потребуют — найдутся те, кто его охотно продаст.

И вообще, Рагиру очень нравились строки великого хойделльского поэта Вальгима Вальгера, слышанные в одном из кабаков Кадисты:

За веру пусть осел безмозглый бьется,Кто ж правильно живет — не ошибется!

К ним подбежал Маноло, чуть склонив голову, попросил у Рагира внимания.

— Ну? — осведомился корсар, отойдя на дюжину шагов. — Как тот человек поживает? Он еще может пригодиться…

— Я… — нерешительно начал эгериец, — скажите, капитан, этот Готье был очень вам нужен?

Морриганх отметил, что матерый головорез-эспадачин явно смущен и растерян.

— Что там, не тяни! — буркнул маг. — Наши ребята успели его прирезать?

— Нет, капитан… Он это… сам себя порешил. И всех своих — жену, дочек, даже кошку зачем-то. Я прихожу, а их уже мухи едят. Это ведь точно не наши, — зачастил Маноло. — Прямо во сне, видать. Они в кроватях — горло перехвачено у всех, да чисто так, в один удар — так и атаману моему прежнему, старому Барбариго бы не сработать. Не наши, наши бы девок не стали… сразу. А он прямо во дворике… Кишки себе выпустил, покруче, чем хэйянец. Кордом, три раза по брюху до рукояти, вот…

Сын Смерти с сомнением уставился на Маноло — с того сталось бы, пожалуй, прикончить старика и домашних, чтобы присвоить данное Рагиром вознаграждение. Он, сосредоточившись, мысленно произнес заклятье Света Истины. Нет, Маноло не врал. И, похоже, был искренне испуган.

— Главное, кошка… — продолжил Маноло, почему-то отводя глаза. — Кошку зачем было? Да главное, не со зла, а так аккуратно: связал и голову снес на колоде кухонной. Кошку-то, кошку — это что ж за дела?

Рагир припомнил, что Маноло из мисрийских горцев, а те полуязычники до сих пор, говорят, украдкой чтят Великую Госпожу-Кошку, а уж обидеть самую завалящую мурлыку для них куда как более немыслимое дело, чем перерезать десяток глоток.

— Я так думаю, рехнулся старик, а может, совесть замучила, — закончил он. — Кошку вот… жалко…

— Ладно, можешь идти, Маноло, спасибо за работу.

Не обращая внимания на веселящегося Антиса, капитан направился скорым шагом по улице.

Маноло проводил взглядом атамана, вполголоса выругался.

Как тот глянул — аж сердце сжалось! И Маноло почти что уж совсем приготовился повиниться, что украл из смердящего кровью дома кошель с золотыми побрякушками — платой за измену.

…Улицы вокруг дворца пожар пощадил. Капитан Морриганх шел по мостовой, мимо пепелищ и камней почерневших стен на месте домов, построенных из кедра, ныне ставших грудами дымящейся золы. Кое-где трупы убитых горожан скалились в небеса.

Над сгоревшими улицами все еще колыхались клубы дыма, наполняя воздух едким запахом паленого.

Несколько корсаров рылись в золе, ища расплавившуюся драгоценную посуду.

Но Рагир мало внимания обращал на это. Магия его оказалась не такой уж сильной, как думалось — треклятый Сомир ушел от него, ушел! Нити, наброшенные на его разум, оказались непрочными.

Обогнув угол рухнувшего склада, капитан наткнулся на еще одного пирата, который поспешно сунул что-то в карман.

Морриганх остановился, уставившись на струхнувшего корсара.

— Что у тебя в кармане? — справился он.

— Ничего, мой лорд… совсем ничего…

— Покажи, что у тебя в кармане! — Рагир ткнул ему в грудь острием сабли.

— Да ничего, мой лорд, только маленький крестик. Я его нашел…

И он вытащил усаженный алмазами золотой крест.

— Это для моей жены…

— Так ты женат?

— Да! Да!

— Жаль! Ты знаешь, как наказывается сокрытие добычи?

Тот посмотрел на клинок в смуглой руке, и его лицо посерело.

— Мой лорд, мой лорд, пощадите… — начал он придушенно.

И тут его словно стиснули невидимые гигантские пальцы. Руки вытянулись, прижались к бокам, рот вяло приоткрылся, глаза потускнели, остекленели. Губы покрыла пена. Тело задергалось, как в судорогах у бесноватого. Выгибаясь, с посиневшим лицом рухнул он на землю, рот ощерился в последнем безумном оскале…

Побледнев, долго стоял Рагир над бездыханным телом.

Пираты праздновали победу. В самый большой из уцелевших дворцов прикатили десятки бочек вина. Середину помещения очистили от тюков и ящиков, и там началась буйная пляска. Туда пришло немало женщин — еще вчера жен и дочерей богатых и знатных господ. Теперь же…

Они кружились и прыгали под завывание рогов и писк флейт, бесстыдно встряхивая распущенными волосами.

— Погляди вон на ту! Как тебе ее ляжки, а?

— Нет, вот та донна! Что за вымя!

— Тысяча и одна бесовка!!

— Ну и ляжки!!

— Эй, да сними ты с себя платье, ты и без него хороша!

— Уплыви-ка ты со мной, сеньорита, тут тебя все равно никто замуж не возьмет теперь, а мне как раз баба нужна! Будешь жить как королева, всю добычу тебе отдавать буду, Эллом клянусь!

— Хой! Хой!

А вокруг бушевала пляска, и воздух вонзался в уши пронзительной мелодией флейт.

Рагир Морриганх извлек из груды сокровищ золотую чашу, удивительно тонкую, изящную, с длинными изогнутыми ручками и серебряным ободком.

Снаружи по ней гнались друг за другом четыре зверя — леопард, волк, медведь и змея, а внутри, на дне, обнаженная девушка вздымала руки в чувственном экстазе. Капитан повертел чашу в руках и затем небрежно кинул ее в сияющую всеми огнями пирамиду изумрудов — их хозяин, наверное, уже кормит рыб в гавани или трясется от страха где-то в подвале. Камни рассыпались с сухим шорохом, как горошины. Рагир Морриганх встал, прошелся взад-вперед…