Игра по своим правилам (СИ) - Романов Герман Иванович

— И как ты выжил в этом… ужасе?

— По грехам и награда, — генерал помрачнел, и нехотя ответил. — Каша и хлеб, квашеная капуста — на огороде сам ковырялся. Я ведь для крестьян помещик их бывший, не обижали, в избе-читальне уроки вел. Супруга меня давно оставила, сына Алексея большевики в двадцатом году расстреляли, хотя он химик, а никакой не царский офицер. Двое внуков с невесткой потерялись в лихолетье гражданской войны — так и не нашел их. Почему меня не казнили — не понимаю, ведь я для победивших большевиков приверженец «старого режима». Наблюдали постоянно, но и только…

— А ведь ты говоришь о том, как о пережитом времени, а не о наваждении, и как бы сам жил в столь устрашающем прошлом, которое ведь грядущее для нас всех. Не хотела бы — но поневоле поверишь, я ведь тебя давно знаю, а такого ужаса не придумаешь, в нем долго пожить надобно.

Княгиня говорила тихо, голос у нее чуть охрип, подсел как-то. Оживленное прежде лицо осунулось, искрящиеся глаза потухли, словно сама жизнь перестала играть всеми красками — наступило «хмурое утро», если так можно назвать то, что сейчас он видел. Сейчас они перешли на доверительное «ты», что иногда делали до войны — супруг Зинаиды Николаевны в таких случаях именовал их в шутку «заговорщиками».

— Я сам уже не знаю, и места себе не нахожу — вроде я там жил, чуть ли не каждый день «Смуты» могу вспомнить, даже что ел. И как в лицо плевали и прикладом по спине били. Не могло же это все за час просто так предвидеться, пока по льду Байкала возок ехал, а я задремал. Но ведь судьба «Петропавловска» и «Рюрика» отнюдь не случайна, и императрица скоро родит смертельно больного наследника, которого нарекут Алексеем. А ведь их потом всем семейством расстреляют — ужасную кончину все примут…

Генерал осекся, понимая, что подробности приводить не стоит. А он знал — встретился случайно в двадцать третьем году с очевидцем, тот даже похвалялся, что двух царевен штыком добил, в грудь втыкая — а из-под порванного платья жемчужины от ожерелья посыпались, спрятанные. И можно было подумать, что лжет этот негодяй, нет, кои какие детали указал, что явно свидетельствовали о сказанной правде. Пусть даже в нее поверить трудно, в здравом рассудке пребывая.

— А какая у нас судьба будет, ты не знаешь?

— Покинете Россию в восемнадцатом году, это все что до меня доходило — во Францию уедете, и сын Феликс с вами с супругой княгиней Ириной Александровной, дочерью великого князя Александра Михайловича…

— Так она еще ребенок, ей девять лет всего!

— Так перед войной с Германией повенчались, за полгода. Внучку тебе родила, тоже Ирину, а там меня командующим фронтом назначили.

— А старший мой сын Николай? Что ты глаза отводишь? С ним что-то случилось — большевики казнили?

— Нет, — обманывать княгиню ему не хотелось, но и правду говорить не стоило. Но все же нужно сказать, иначе доверия не будет.

— Видишь ли, твой Николай скоро влюбится в старшую дочь флигель-адъютанта графа Гейдена…

— Марину? Ей ведь еще пятнадцать, а разговоры уже пошли с «душком», сам знаешь, на поведение смотрят. Я решительно против такой партии, думаю, мой Николай сделает неправильный выбор.

— Он безумно влюбится, они будут тайно встречаться. Но так как против брака была не только ты, но и мать Марины, ее выдали замуж за графа Арвида Мантейфеля, конногвардейца. Но твой Ники продолжал тайно с ней встречаться и получил вызов на дуэль от оскорбленного мужа — это произойдет через четыре года, день в день — получит пулю в легкое и умрет в муках.

— Гадина! Гадина! Женщина, если любит, никогда не поставит дорогого ей мужчину под пулю! Слышишь — никогда! Она отомстила ему, мерзкая тварь! Двоих под погибель подводила, сука! Потому-то замуж за графа вышла, и грех прикрыть, и натравить!

Никогда Алексей Николаевич не видел княгиню в такой ярости, с блестящими от гнева глазами, в которых стояли слезы. И все прекрасно понимая, неловко поклонился и молча вышел из салона, уйдя в предоставленные ему апартаменты, что занимали три обычных купе, и состояли из спальни и кабинета. Стащил китель, приказал не беспокоить до утра, уселся в кресло и впервые в жизни много, взахлеб курил, пока не нагрянули сумерки короткой летней ночи. И вздрогнул, когда неожиданно открылась дверь. Повернулся и обомлел, не зная, что сказать. В купе стояла Зинаида Николаевна, сбросившая с плеч домашнее одеяние — через прозрачный пеньюар просвечивалось нагое тело, крепко сбитое и тугое, которое нисколько не испортили многократные роды. Княгиня сохранила девичью красоту стана — недаром считалась в свете лучшей плясуньей.

И тут донесся звук закрываемой задвижки, и услышал тихий прерывистый голос Зинаиды Николаевны:

— Молчи! Ни слова — теперь мы с тобой одной веревочкой связаны. А потому у меня не должно быть для тебя тайн, даже саму себя должна отдать. Я тебе нравлюсь, знаю — ты всегда на меня смотришь. А теперь иди же ко мне, обними и прижми. И молчи, ни слова…

Княгиня З. Н. Юсупова на костюмированном балу в предвоенный 1903 год — представление костюмов времен царствования Алексея Михайловича…

Глава 4

— Ты хочешь узнать, кто сейчас в столице желает нам поражения в войне⁈ Таких много, и в первую очередь банкиры — ведь они уже сняли доходы, предоставив казне одни убытки от тех средств, что мы дали Китаю в заем, а те этими деньгами заплатили японцам контрибуцию. И в нас сейчас стреляют снарядами и пулями, за которые мы сами предупредительно заплатили. А Дальний с южной веткой Маньчжурской дороги — не частный капитал их оплачивал, твой Витте по локоть руку в казну запустил, оттого такие безумные траты. И он живот свой положит, лишь средства французских и английских банков не только уберечь, но и хороший такой процент по ним выплатить, с мужиков недоимки всячески выколачивая. Учти, те средства, что им вложены в авантюры, на которые ты мне в прошлом году сетовал, примерно равны всем военным ассигнованиям. А ведь есть еще проценты, что ушли нашим заимодавцам, а они отнюдь немалые.

Княгиня раскраснелась от сдерживаемого негодования, она великолепно знала многие вещи, и порой те из них, что для него были тайной за семью печатями. Кругозор Зинаиды Николаевны был необычайно велик, а познания глубоки, и генерал мысленно радовался, что она, как и Алексеев, составили альянс. А ведь их двоих связывает определенная близость к трону, к тому же княгиня входит в тесный круг родовитой аристократии, а наместник, так сказать, родственно связан с Императорским Домом.

— Насколько я знаю, у нас только два банка имеют чисто русский капитал, и оба умышленно пытаются разорить. Поговори с их владельцами, многое поймешь — особенно узнаешь про тех, чьи интересы замешаны. Я приглашу к себе владельцев, а ты с ними встреться. У тебя есть возможности заказов, и поверь, деньги будут потрачены куда разумнее, как и те миллионы, что собрал на закупки в Германии великий князь Александр Михайлович. Поверь мне на слово — мы ему дали сотни тысяч и проверили — к рукам ничего не «прилипло», у нас люди отнюдь не легковерные.

Алексей Николаевич давно внимательно и напряженно слушал княгиню — и это характерное «мы» сказало ему о многом. Юсупова входила в ближний круг московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, дяди императора Николая, с которым они были женаты на родных сестрах. С великой княгиней Елизаветой они были близкими подругами, и популярность среди московского дворянства и именитого купечества приобрели благотворительностью. А это многое значило — вот уже два века как Москва крайне неприязненно взирала на чопорный столичный Петербург. Теперь понятно, кто это были те самые «мы», что тряхнули мошной.

— А где много наших врагов в одночасье найти можно — так сходи в Английский клуб. Очень известные персоны туда ходят и влиятельные — вот тебе списочек. Вот тут банкиры, а вот те сановники, что их интересы защищают. А вот список членов Английского клуба — трогательное у них царит единство, ты не находишь, Алексей Николаевич?