Необыкновенные приключения Геннадия Диогенова - Яков Вилькин

Генка протер глаза, но все осталось по-прежнему. Красная бабочка вспорхнула с цепляющегося за кусты вьюнка и перелетела на белый цветок. Неподалеку, в просвете между серыми стволами, желтела залитая солнцем полянка.

Все еще не веря глазам, Генка неуверенно шагнул к бабочке. Бабочка взлетела, покружилась над головой и куда-то исчезла.

Генка протянул руку к цветку и только тут ощутил в сжатой ладони круглый предмет, похожий на карманные часы. Длинная медная цепочка волочилась по земле. Он посмотрел на цепочку, перевел взгляд на часы и вдруг, словно с памяти слетела какая-то пелена, вспомнил все. Еще не осознанная тревога сжала сердце. Размахивая цепочкой, он пробежал под веерообразными листьями, пробрался через колючий кустарник и выскочил на поляну.

С безоблачного неба жарко палило солнце. Ноги тонули в упругой зелени, воздух был наполнен немолкнущим треском кузнечиков. Стайка узкокрылых птиц стремительно пронеслась над землей и скрылась в лесу.

Раздвигая высокую траву, Генка перешел поляну. Он находился на невысоком холме. Сразу же за поляной начинался спуск, и дальше, до самого горизонта, тянулось море дремучего леса. Сколько Генка ни вглядывался, ни крыши, ни дымка, ни светлых полосок дорог не было видно.

— Го-го-го! — во всю силу легких заорал он, но голос — увы — безответно затерялся в зеленом просторе.

Генка вытер со лба холодный пот, ничего не соображая, провел руками по лицу, зачем-то ущипнул себя за нос, побежал назад, к лесу, снова пробовал что-то кричать, но из скованного страхом горла вырывался только жалобный, хрипловатый стон.

Наконец Генка без сил упал на краю обрыва и, обхватив голову руками, надолго застыл в тоскливой растерянности. Временами ему начинало казаться, что он спит, что стоит поднять голову — и он очутится в знакомой комнате на улице Обувной. Тогда Генка делал усилие, приподнимался на локтях, осматривался. Но… перед ним по-прежнему были только узловатые кусты с мелкими глянцевитыми листочками и дальше, за холмом,- курчавые макушки безмолвного леса.

Он уже потерял представление о том, сколько времени лежит здесь, на краю этого незнакомого обрыва, как вдруг сзади послышались тяжелые шаги, ветви раздвинулись и Генка ахнул — на поляну вышел огромный слон!

Следом за первым появился еще один, поменьше, рядом с которым едва виднелась из травы бурая спина слоненка. Слоненок капризно похрюкивал и тыкался круглой головой под брюхо второго слона. «Слониха,- тупо подумал Генка.- Значит, это семья».

Задрав хобот, слон сорвал с дерева ветку и деловито отправил в рот. Генка услышал, как она захрустела на широких желтых зубах. Слон сорвал еще одну ветку, и Генка с изумлением обнаружил, что бивни у этого слона торчали не у основания хобота, а свисали, словно гигантские клыки, с нижней, сильно вытянутой губы. Переведя взгляд на слониху, Генка увидел у нее такие же клыки.

Мысли бессвязно возникали в голове и тут же исчезали, но Генке казалось, что он где-то видел таких животных. Генка напряг память и вдруг вспомнил. Конечно, он уже видел их! В той толстой книге «По путям развития жизни». Это не слоны, это — динотерии! Динотерии, которые вымерли очень давно. Значит, Диоген не врал, и Генка, так необдуманно крутнувший одну из головок этой ужасной машины, действительно перенесся в давнее-давнее время!

Генка представил себе на минуту геохронологическую таблицу и вспомнил: время, когда жили динотерии, называлось периодом миоцена. После него должны пройти еще миллионы лет, прежде чем вообще появятся на земле первые люди. Генка попробовал прикинуть, что такое несколько миллионов лет, и ему стало страшно. Как же он вернется из такой невообразимой старины?!

Словно в тумане Генка увидел встревоженную маму, озабоченное лицо отца. Неужели он никогда больше не услышит глуховатого отцовского голоса: «Ну, герой, как дела в школе?» Неужели Клавдия Семеновна так и не дождется его в учительской, Валерка не скажет: «Эх, Диоген, Диоген!» и кто-то другой будет играть вместо Генки на левом краю в школьной футбольной команде?

Ему стало так жаль себя, что он неожиданно заплакал. Большой динотерий перестал жевать, внимательно посмотрел на Генку, качнул хоботом и сделал шаг в его сторону. Вскрикнув, Генка нырнул под развесистую пальму, кубарем скатился по пологому склону и чуть не полетел в ручей, струящийся под зеленой крышей из переплетенных ветвей и лиан. Уже падая, он ухватился за кусты, удержался и, не переводя дыхания, юркнул под корни поваленного дерева.

В голове звенело, перед глазами плавали розовые круги. Сжавшись в комок, Генка долго лежал на влажном песке, но топота динотериев не услышал. Только однообразно журчала вода и в дремотной тишине гулко стучало Генкино сердце. Почувствовав наконец сырость, Генка устало сел и обреченно уставился в воду.

Все случившееся было так неожиданно и необъяснимо, что казалось кошмарным сном.

Однако сон не проходил. Синие стрекозы мирно кружились в теплом воздухе и присаживались отдохнуть на лакированные лепестки водяных кувшинок. Серебряный паучок раскачивался на невидимой паутинке, и его крохотная тень бегала по светлому песку. Однообразно журчал ручей. В прозрачной воде деловито сновали пескари, такие же, как те, которых

Генка ловил как-то в Свислочи, когда они выезжали но воскресеньям всей семьей за город.

Генка вспомнил, как отец пек этих пескарей, заворачивая их в мокрую газету и закапывая в раскаленный костром песок.

Некоторое время он разглядывал беззаботных рыбешек, затем снял рубашку, завязал ворот и рукава, сбросил ботинки и, подвернув до колен штаны, шагнул в воду. Вода была прохладная, по-видимому, родниковая. Чистый песок приятно покалывал ступни.

Пескари спокойно сновали у ног. «Непуганые»,- удовлетворенно подумал Генка и, погрузив в воду рубаху, плавно повел ее по течению навстречу рыбной стайке.

Ему повезло на первом же заходе. Когда он поднял рубаху и выплеснул воду на траву, в ней испуганно забились три темно-серебристые рыбки. Генка сломал гибкий прут и насадил на него пескарей.

Следующим заходом он поймал еще двух, потом сразу четырех рыбешек, а через полчаса прут уже изрядно оттягивал руку.

Генка повеселел. Нащупав в кармане увеличительное стекло, он сунул ноги в ботинки, наскоро выкрутил рубаху и стал искать подходящее место для костра.

В ямке, под вздыбленными корнями поваленного дерева, Генка сложил свой улов. Тут же наломал сухих ветвей, нащипал ножом растопки, и вскоре под его увеличительным стеклом закурился голубой дымок, мелькнул красный язычок огня, окреп, затрещал в ворохе лучины и наконец взметнулся жарким пламенем.

Едва дождавшись, пока костер прогорит, Генка палкой разворошил угли и уложил в образовавшуюся ямку завернутых в мокрые листья рыбок. Потом опять ждал, нетерпеливо помешивая раскаленные угли, а когда пескари, по его мнению, испеклись, забыв обо всем, усердно принялся поглощать разварившуюся, горячую, слегка пахнущую водорослями рыбу.

Миоценовые пескари по вкусу ничем не отличались от своих потомков, которых Генка ловил в Свислочи. Рыба как рыба. Генка даже немного разочаровался.

Насытившись, он почти успокоился и стал размышлять. Итак, это необъяснимо, но факт. «Диогеновы часы» действительно оказались чудесной машиной времени, которая перенесла Генку на десять или пятнадцать миллионов лет назад. А может, и на все двадцать? Точно Генка не знал, но ему это, по правде сказать, было безразлично. Что значили в его нынешнем положении несколько лишних миллионов лет! Он — единственный человек на земле. Пройдут сотни веков, пока появится первая обезьяна. Потом должно наступить великое похолодание. Огромные ледники поползут с севера и погонят перед собой стада животных. Потом опять пройдут тысячи лет, ледники растают. На освобожденных полях вырастут новые леса, и вот тогда в какой-то счастливый день среди этих лесов раздастся голос первого человека.

Впрочем, почему первого? Ведь первый человек по воле случая он, Генка!

— Геннадий Алексеевич Диогенов — первый человек на Земле! — торжественно провозгласил Генка и сам испугался своего голоса. В диком лесу человеческий голос прозвучал слабо и неуверенно. И — ни звука в ответ. Только ручей равнодушно тянул свою однообразную песенку, вымывая из-под скрюченных корней серый песок.

На миг Генке опять стало жутко, и тогда, чтобы преодолеть страх, он запел во все горло. Он пел и песню о храбром маленьком барабанщике, и «Картошку», и «Взвейтесь кострами…» Пел неважно, перевирая мотив и путая слова. Но это его не смущало: ведь на всем земном шаре кроме него не было в этот момент никого, кто знал бы хоть одну пионерскую песню.

Когда запас песен был исчерпан, Генка надел высохшую рубаху, завернул оставшихся рыбок в широкий лист и спрятал в карман. Недавнего страха как и не бывало. В Генке проснулся дух первооткрывателя.