Рассказы - Ирина Волчок

— Да, — растерянно сказал Виктор. — Я — да, журналист. А вы…

— Уборщица, — загадочным полушепотом сказала она. — А вы что подумали?

— Министр, — решительно сказал Виктор. — Я сразу подумал: девушка с вашей внешностью в наше время может быть только министром. В крайнем случае — заместителем министра.

— Кошмар, — с тихим ужасом сказала Виктория. — Вы что, правда меня видели?

— Вряд ли, — признался Виктор. — Если вы не та блондинка, которая в соседней комнате…

— Не та. — Виктория вздохнула. — И не блондинка.

— Брюнетка? — обрадовался Виктор.

— Куда уж нам… — Она опять вздохнула, подумала и не очень уверенно добавила: — Хотя скорее темная, чем светлая.

— А еще? — жадно спросил Виктор. — Глаза какие?

— А глаза скорее светлые, чем темные, — с сожалением сказала она. — Ну, что еще… Рост скорее высокий, чем низкий, руки скорей большие, чем маленькие, ноги скорей длинные, чем короткие, нос скорей обычный, чем выдающийся, интеллект скорей выдающийся, чем обычный… Пол скорее женский, чем мужской. В принципе, никаких особых примет.

— Я уверен, что вы необыкновенная красавица, — торжественно сказал Виктор.

— Точно, — несколько удивленно подтвердила она. — Необыкновенная красавица. Так вы меня все-таки где-то видели, да?

В ее голосе не было ни малейшего следа тщеславия, гордости или хотя бы удовольствия. Она говорила о себе, как о постороннем человеке, и даже не о человеке, а о какой-то вещи, которая при всей своей красоте ей лично совершенно не нужна и не интересна.

— А я некрасивый, — грустно сказал Виктор. — Не то, чтобы урод, но… В общем, ничего хорошего. Единственный плюс — высокий очень.

— Это очень большой плюс, — сказала она.

Они говорили больше часа. Собственно, говорил Виктор. Как-то незаметно он рассказал ей о всей своей жизни, о таких мелочах, которые, казалось, давно забыл, об обидах и неудачах, о газетах, в которых работал и собирается работать, и о лучшем друге, который, оказывается, два года подряд писал на него докладные, и о маме, которая не любит, когда он уезжает надолго, и обо всех своих мечтах, планах и надеждах. Она слушала, вовремя вставляла уместные вопросы, сочувственно поддакивая, мягко протестуя, когда он очень уж обвинял в чем-нибудь себя… Он наконец очнулся.

— Что-то я разболтался, — от смущения чуть суховато сказал Виктор. — Извините. Обычно я не такой трепач. И вам спать не дал.

— Ничего. — Ее голос был полон тепла и лукавства. — Честно говоря, я вчера часов в восемь легла, так что свою норму отоспала, наверное. Вот как вы ночь без сна перенесете — я не понимаю.

— А я весь день в поезде дрых, — весело сказал Виктор. — Виктория, мы увидимся?

— Вряд ли, — с легким сожалением сказала она. — Зачем? Про необыкновенную красавицу я вам все наврала. Я маленькая, страшненькая и хромая. Мне сорок семь лет, у меня артрит, финансовые проблемы, безработный зять и больной внук. Да и орбиты у нас разные.

— Можно я вам позвоню? — неуверенно спросил Виктор.

— Я здесь последний день… в смысле — ночь. Утром уеду на работу, потом — к себе домой. А у меня телефона нет.

Голос ее был чуть-чуть виноватым и в то же время успокаивающим.

— Да не надо со мной так, — сказал Виктор. — Я все понимаю. Просто вы до того необыкновенная, что… Я думал — судьба.

— Судьба… Глупости все это. Ведь вы просто ошиблись номером, помните?

В голосе ее слышалась улыбка, но Виктор все равно почему-то обиделся.

— Я Виктор. Вы Виктория, — упрямо сказал он. — Это что — тоже ошибка?

— Я вообще-то Зинаида, — виновато сказала она. — Я свое имя сразу не сказала, потому что не нравится. Зинаида! Надо ж было так назвать… Всю жизнь стесняюсь.

— Я все-таки позвоню, — быстро сказал Виктор и бросил трубку.

И остаток ночи он валялся на неуютной казенной кровати без сна, или ходил из угла в угол, прислушиваясь к нервным крикам электровозов, или смотрел в окно на не по-ночному суетливую жизнь вокзала. Часов около восьми ему вдруг примстилось, что из здания вокзала на перрон выходит его соседка, та мелкая блондиночка, со своими раздутыми чемоданами, в том же синем костюмчике, в котором он видел ее вчера. Виктор рванул раму окна, спохватился, что отсюда все равно не докричится, кинулся лихорадочно одеваться, уходя, долго не мог попасть ключом в замочную скважину, пока не сообразил, что дверь можно просто захлопнуть…

В коридоре уборщица свирепо пылесосила ковровую дорожку. Виктор подождал, когда она выключит пылесос, и спросил:

— Вы не знаете, какой номер телефона вон в той комнате?

— А там нету телефона, — сказала тетка почему-то сердито. — Телефон только в одной есть — вон в той, видишь?

— Да, я знаю, — сказал Виктор. — Это моя комната.

— Знает, а спрашивает, — еще более сердито сказала тетка и опять включила пылесос.

Виктор вернулся в свою комнату, сел на неуютную казенную кровать и стал смотреть на телефон. Насмотревшись вдоволь, снял трубку и набрал 21–34.

— Слушаю, — после первого же гудка отозвался решительный мужской голос.

— Доброе утро, — неуверенно сказал Виктор. — Семилетов беспокоит. Э-э… Викторию могу услышать?

— Да она уже убежала, — недовольно сказал голос. — Вы ей на работу звоните. Она машину взяла, так что минут через пятнадцать уже там будет.

Она все-таки Виктория. И поехала на работу на машине. Если она уборщица, то он, Виктор, — Дюймовочка. Предполагается, что он должен знать номер ее рабочего телефона. Допустим, он знал, но забыл.

Виктор опять набрал 21–34 и долго слушал длинные гудки. Ну да, папе тоже рано на работу. Ничего, когда-нибудь он с работы возвращается, верно? Потерпим. А пока займемся своей работой, потому что мы тоже не бездельники.

Честно говоря, эту работу Виктору выполнять как раз не очень хотелось. Задание было какое-то… не очень понятное.

— Ты приглядись как следует, — сказал зам главного. — Интересно же — на ровном месте, без всяких спонсоров, без всякой рекламы газетку слепили. За полгода тираж в двадцать четыре раза увеличился. Мистика? Не только самоокупаются, но и доход какой-никакой… И телефон доверия у них там работает, специалистов привлекли. Мы ж тоже такой телефон организовать хотели, помнишь? Ты покопайся там, может, что полезного накопаешь.

Виктору все это заранее активно не нравилось. И название газеты не нравилось — «Скорая помощь». И идея телефона доверия не нравилась. Все это не ново, не актуально, не имеет никакого отношения к журналистике и вообще скучно.

Ладно, придется идти копаться во всей этой глупости, раз уж приехал

В девять с минутами он был уже у дверей бывшего Дома культуры то ли строителей, то ли водителей и внимательно изучал таблички с названиями разных фирм и организаций. Ага, вот она, редакция газеты «Скорая помощь», второй этаж, комнаты 24, 25, 26. Хе, редакция. Вон, рядом табличка «Ремонт кожаных изделий» — и то семь комнат. Виктор немножко потоптался у входа, поглядел на небо, вздохнул и потопал на второй этаж.

В комнате 24 сидела очень деловая дама при полном параде и сосредоточенно красила ресницы, глядя в маленькое зеркало.

Виктор пару минут ждал реакции на свое появление, не дождался, кашлянул и с плохо скрытым раздражением спросил:

— Где я могу найти редактора?

Очень деловая дама оторвалась от зеркала, с таким же плохо скрытым раздражением глянула на него недокрашенными глазами и вдруг заорала дурным голосом:

— Ва-а-але-е-ер!

Виктор от неожиданности вздрогнул и отступил к двери, но тут открылась другая дверь, за шкафом, и в комнату заглянул веселый, лохматый, очкастый, немножко нелепый и очень симпатичный увалень.

— Ты чего орешь? — строго спросил он у деловой дамы, одновременно протягивая ей конфету. — Ты же знаешь, в твоем положении нельзя нервничать.

— Убью. — сдавленно сказала дама, взяла конфету и принялась нервно ее разворачивать. — Я же просила меня оградить… Просила или нет? Через пять минут эти приедут, а у меня лицо еще не готово! Вон, потерпевший к Витьке. Проводи и поставь у дверей кого-нибудь, что ли. Ведь третий раз уже умываюсь! Можно так жить?

Лохматый увалень обернулся к Виктору, сделал горестное лицо и объяснил:

— Анне Георгиевне на телевизор сегодня… В смысле — на передачу. Ее лицо — это наше лицо… в смысле — лицо нашей редакции. От нашего лица, стало быть, она не может ударить в грязь лицом.

— Уйди! — злобно прошепелявила дама сквозь конфету.

Лохматый увалень вздохнул, развел руками и повел Виктора сквозь комнату 25, битком набитую народом, который галдел, говорил по телефону, пил чай, сидел за компьютерами, курил, смеялся, плакал и отрешенно глядел в окно, сидя на подоконнике. Комната 25 была огромным залом — наверное, в прошлом спортивным, — но от обилия народа казалась тесной.