Вилла на Энсе (Аромат резеды) - Леонид Платов

Так он и пронес его через всю Красную площадь, мимо Кремля, мимо мавзолея, мимо товарища Сталина.

Они успели на ходу обменяться впечатлениями о демонстрации.

— Я вижу Сталина в первый раз, — объявил Хлебушко-Брётхен, подпрыгивая на плече Герта.

— Я тоже, — признался Герт.

— Ты? — удивился мальчик. — Такой большой, и только в первый раз?!

Он даже перегнулся с его плеча, придерживаясь за волосы на макушке, чтобы заглянуть Герту в лицо: не шутит ли тот?

И вот теперь он, Герт, призывает его к себе на помощь, сюда, в тюрьму, зовет воспоминание об этом русском мальчике Хлебушке, о Красной площади, о Сталине на трибуне мавзолея, обо всем этом незабываемом, удивительном дне, самом счастливом дне своей жизни!..

Герт лежал на тюфяке ничком, как бросили его надзиратели, — неподвижно, не меняя положения. Дрожь сотрясала все реже его худое тело. Дыханье делалось ровнее, глубже…

…А в это время гвардии капитал Глеб Васильев, отирая пот с усталого, закопченного лица (посмотрела бы на него сейчас мать, для которой он по-прежнему был мальчиком Глебушкой!) пробивался со своими самоходками на запад по берегу Дуная. Советские войска, пройдя за месяц Венгрию и Чехословакию, уже подступили к Вене.

Двенадцатого апреля был сбит засов с восточных ворот — пали Гроссенцерсдорф и Эсслинг. Уличные бои придвинулись к центру. На чердаках, прикованные цепью к пулеметам, сидели гитлеровцы-смертники.

Самоходные орудия Васильева, обгоняя автоматчиков, вырвались по Пратеру к семиэтажному зданию бывшего военного министерства, на фронтоне которого широко размахнул крыльями бронзовый орел.

— Огоньку! Огоньку, гвардии капитан! — закричал автоматчик, бежавший рядом с самоходкой по хрустящим осколкам оконного стекла, устилавшим мостовую.

Васильев рывком выбросил вперед руку:

— Дать фашистам прикурить!..

Залп! Залп!.. Купол дома занялся огнем. Автоматчики хлынули вверх по лестнице мимо статуи графа Радецкого, сидевшего с остолбенелым видом на своем толстом чугунном коне.

Наступил вечер 13 апреля, — на исходе был третий день общего штурма. Дым от горящих цистерн с нефтью застилал горизонт, придавая закату багровый оттенок. Само небо, казалось, было сделано из раскаленных полос листового железа, которые сотрясались и громыхали над головой.

И вдруг в воздухе разлилась тишина!..

Ухо Глеба Васильева так привыкло к раскатам канонады, что восприняло тишину как нечто необычное. Тишина на переднем крае?..

Это означало, что сопротивление смертников сломлено. Вена пала!

Стоя у самоходки и вглядываясь в медленно, тускнеющее небо над Веной, Васильев подумал, что сейчас радостным светом озаряется небо Москвы. Взвиваются разноцветные ракеты, грохочут залпы. Когда на переднем крае наступает тишина, в Москве гремят торжественные салюты.

Мать, кутаясь в платок, выглядывает в окно, а репродуктор на этажерке за ее спиной трубным голосом возвещает, что освобождена столица Австрии — Вена, третья по счету столица на Дунае. Вена! Это, стало быть, там, где сражается ее Глебушка!..

Тишина воцарилась в это время также и в вилле-тюрьме, где томился Ганс Герт. Казалось, прохладным ветром, дувшим те дни с востока, развеяло в «заколдованном саду» все страхи вместе с запахом резеды…

Два дня кряду Герт был здоров. Он рыскал по саду, спеша использовать передышку, не слыша за собой предостерегающего звяканья зеркал. Стеклянные соглядатаи оставались безучастными к его действиям.

На второй день поисков Герт снова подошел к обрыву. Здесь на влажном песке он обнаружил следы животных.

Заглянул в овраг. Обернулся. Зеркало было неподвижно и смотрело в другую сторону.

Герт побежал вдоль оврага в поисках более пологого спуска.

Цепляясь за корни деревьев и пни, раздвигая густой высокий бурьян, он спустился в овраг и увидел там клочки шерсти на колючках.

Подопытные животные! Страх пригонял их к обрыву и сталкивал вниз. Что это были за животные? Кролики, собаки, морские свинки? По окончании опыта трупы, видимо, убирались, и зеленая лужайка снова принимала свой прежний приветливый вид.

Исследовав колючий кустарник на склоне, Герт обнаружил, помимо шерсти, также обрывки материи. Из такой точно материи была сшита тюремная одежда Герта. Он внимательно оглядел обрывистый склон. Примерно с середины его начиналась борозда. По-видимому, человеческое тело при падении с обрыва ударилось здесь и дальше скользило по земле, задевая кусты.

Кем был неизвестный, мозг которого не выдержал пытки страхом, человек, превращенный в подопытное животное, предшественник Герта по заключению? Умер ли он сразу, был ли только искалечен и потом добит надзирателями? Ничего не осталось после него, кроме этого серого жалкого лоскута.

Герт стиснул кулаки. Никогда еще — ни в эмиграции, ни в концлагере — не чувствовал такой всепоглощающей ненависти к врагу, как сейчас. Но никого из палачей не было перед ним. Лишь стеклянные глаза холодно поблескивали сквозь листву деревьев, глядя куда-то в сторону, мимо Герта.

Итак, над ним производили опыты, как он и думал. Его подвергали непонятным испытаниям наравне с другими людьми, а также кроликами и морскими свинками. Кто-то наблюдал за ним из дома, взвешивал его поступки, методично, бесстрастно, не считая уже Герта человеком.

Кто же это был?..

Герт стоял, как вкопанный, на дне оврага.

Неотрывно, будто загипнотизированный, глядя на зеркало-перископ, старался вспомнить, где раньше слышал голос, сказавший в концлагере:

— Этот подходит, пожалуй.

Герт стиснул кулаки, нетерпеливо подгоняя, понукая себя. Не рассеиваться, думать только об этом тонком, странно знакомом голосе! Сейчас он вспомнит!..

Перед умственным взором его мелькнул школьный дворик, выложенный черными и белыми плитами, напоминавший шахматную доску. Вокруг толпились мальчики разного возраста, в позе напряженного ожидания вытянув шеи, нагнувшись вперед, уперев руки в колени…

Ну-ка! Ну-ка! Еще одно усилие! Кто же тогда стоял перед ним?

— Синими свои стекляшки! — обратился Герт к кому-то, кто стоял перед ним. — Упадут, разобьются… А они, наверное, дорого стоят…

И враг его снял очки, — пренебрежительно фыркнул, но все-таки снял. Это были необычные, входившие тогда в моду очки — шестиугольные, без оправы.

А, Длинный Фриц!.. Ну, конечно же, Фриц Каннабих, с которым они учились вместе в школе…

Отец Каннабиха считался важной персоной в их маленьком городе, был одним из директоров химического завода, где работало три или четыре поколения Гертов. И Длинный Фриц на каждом шагу давал чувствовать свое превосходство.