Вилла на Энсе (Аромат резеды) - Леонид Платов

Герт оглянулся. Нет, никто из надзирателей не последовал за ним. Он был предоставлен самому себе.

Странно, что из высокой кирпичной трубы дома валил дым. Он был густой, черный. Несмотря на жару, топили вовсю.

Вообще очень много странного было здесь…

Заключенный миновал какой-то игрушечный мостик, потом поднялся по довольно крутой горке, изрытой зигзагообразными щелями. Укрытия на случаи воздушной тревоги? Нет, это скорее напоминало окопы, только миниатюрные, модель окопов. Впечатление было такое, будто здесь играли в войну.

Сад показался Герту запущенным. Дорожки поросли сорняком, клумбы были разрыты какими-то животными, скользкий мох покрывал высокие кирпичные стены.

На каждом шагу натыкался он на странные, загадочные приборы.

Например, зеркала. Вначале он думал, что это обыкновенные стеклянные шары, украшение старомодных парков. Однако, подойдя к шару вплотную, увидел, что тот скорее напоминает выпуклое зеркало-линзу, высоко закрепленную на металлическом стержне. Несколько десятков таких зеркал были расставлены в различных углах сада, вдоль дорожек и у стены.

Он долго стоял также возле низенького вентилятора на перекрестке двух аллей. Рассматривая его неподвижные лопасти, заключенный обнаружил, что в саду совсем не было ветра.

Поразмыслив, Герт не нашел ничего удивительного в этом. Сад находился на дне котловины. Воздух застаивался здесь, — потому-то и аромат цветов, смешанный с запахом сырости, был таким густым.

Гнетущая тишина царила в саду. Ни шелеста листьев, ни журчания воды. Все было погружено в какое-то оцепенение, как бывает в природе перед бурей.

Ощутив неожиданную слабость, заключенный сел на скамью. Его поташнивало. Что-то неладное творилось с головой. Раньше с ним не бывало ничего подобного.

Повеял ветерок. Вентиляторы застрекотали в траве.

В висках застучало. Ветер, усиливаясь, проникал, казалось, под кожу и кости черепа, вносил сумятицу в мысли.

Через минуту-две головокружение прошло.

Герт отнял ладони от лица и выпрямился на скамейке. Показалось ему или в самом деле выпуклое круглое зеркало, стоявшее неподалеку, переместилось? Оно повернулось в его сторону. Герт встал, сделал несколько шагов, обернулся. Зеркало, описав полуоборот вокруг своей оси, смотрело сейчас прямо на него.

Заключенному стало не по себе. Стеклянный глаз следил за ним, отмечая каждое его движение. Герт шел по аллее, тревожно озираясь, ускоряя шаги.

Безотчетный страх все сильнее овладевал им, необъяснимый, непонятный!

Казалось, вон тот серый камень неспроста лежит на его пути. Казалось, деревья тянутся к нему ветвями. Все угрожало сейчас, все принимало какие-то зловещие, причудливые формы.

Такое с ним бывало только в раннем детстве. Отец иногда задерживался допоздна на заводе, и мать посылала маленького Ганса отнести ему ужин. Идти приходилось через кладбище. Кресты и высокие надгробия жутко белели во тьме. Мальчик пробегал тенистыми аллеями, слыша гулкие удары своего сердца. С годами он стал проходить все медленнее это расстояние, приучая себя не бояться, и, наконец, совершенно избавился от унизительного чувства страха.

Почему же теперь снова?..

Громко зашуршала трава. Цветы закивали своими глупыми круглыми головами, точно подгоняя Герта. Ветер становился все сильнее. Под ногами завихрился песок, и заключенный, обессилев, опустился на землю.

Когда он опомнился, все было тихо вокруг.

Цветы, деревья были неподвижны — лист не шелохнется. Солнце клонилось к западу. Какой удивительный контраст с только что пережитым!..

Встреченный на пороге дома надзирателями и поддерживаемый ими, Герт добрел до своей камеры и упал на тюфяк.

Нервы? Сдали нервы?

Но почему?.. Выдержали же полтора года почти беспрерывных истязаний в концлагере? И вот за один лишь сравнительно спокойный день в этой странной вилле…

Реакция на все пережитое? Говорят, реакция наступает не сразу.

Герт перевернулся на бок, глядя на решетку, четко выделявшуюся на фоне звездного неба. Перемножил в уме для проверки несколько чисел, припомнил ряд исторических дат. Мозг работал нормально.

Что же произошло с ним в саду?

Работа в антифашистском подполье приучила Герта к самообладанию, дисциплинировала его волю и ум.

Вдобавок он гордился тем, что сделан из добротного материала, «с большим запасом прочности», как говаривал его отец. От деда и отца, рабочих одного из больших химических заводов в Руре, Герт унаследовал вместе с широким могучим костяком также и очень надежную нервную систему. До сих пор нервы никогда не подводили его.

— Поживем — увидим, — сказал Герт вслух и перевернулся на другой бок. Он должен заснуть. Он должен заставить себя заснуть. Завтра предстоит трудный день, и надо набраться сил для борьбы.

По усвоенной в тюрьме и в концлагере привычке Герт перед сном стал вспоминать о хорошем.

Закинув за голову руки с широкими запястьями, Герт лежал неподвижно и тихо. Если бы надзиратели заглянули в замочную скважину, то подумали бы, что заключенный спит. Но это было не так. Он вспоминал. Он набирался сил на завтра…

Было среди его воспоминаний одно, которое больше всех других поддерживало его. Ему виделась старинная церковь с удивительными разноцветными куполами, а справа от нее зубчатая красная стена. Трудно было рассмотреть подробности, потому что впереди колыхалось множество толов и спин, десятки тысяч празднично одетых людей. Над головами плескались алые полотнища, задевая Герта по лицу. Моросил дождь, но Герт не замечал дождя. Он был счастлив. Он шел по Красной площади!

Да, редкое счастье выпало на его долю. В конце двадцатых годов вместе с делегацией немецких профсоюзных деятелей он побывал в СССР.

Поездку по стране, богатую незабываемыми впечатлениями, увенчало участие в октябрьской демонстрации. Герту был любезно предложен гостевой билет на одну из трибун, но он предпочел быть участником, а не зрителем. Ему хотелось хоть на короткий срок слиться с советским народом.

И вот он шагает в колонне рабочих химического завода, как все, неотрывно и жадно глядя направо, на мавзолей, где находятся руководители партии и правительства. А на плече у Герта сидит русский мальчик, который тоже, не отрываясь, смотрит на мавзолей и взволнованно повторяет: «Сталин! Сталин! Видишь, это Сталин!» Он даже перегнулся в ту сторону и, чтобы не упасть, крепко ухватил Герта за волосы. Ощущение детской ручонки, лежащей на макушке, даже сейчас возникает по временам, если долго думать об этом.

У мальчика было странное имя — Хлебушко. Если перевести его на немецкий язык, получалось что-то вроде Брётхен.