Чернокнижник (СИ) - Светлана Метелева

Почему русскую культуру должен был поддерживать именно Илионский фонд, я так и не понял, но источник доходов просек довольно быстро. Над головой была прочная крыша в лице чиновника, ответственного за оформление российского гражданства; почта Фонда была завалена просьбами о «содействии». Это содействие, с легкостью оказываемое Киприадисом, и приносило деньги — в виде «добровольных пожертвований». Плюс — была недвижимость. Фонду принадлежали чуть ли не все помещения бывшего института. Как случайно обмолвился Киприадис, здесь не обошлось без помощи патриарха. Что президент имел в виду, я понял смутно — кажется, речь шла о том, что православному батюшке удалось склонить «некоторых людей в Кремле» (так говорил Киприадис) на сторону Фонда. Словом, так или иначе, ясно было одно: Фонд платил копейки за аренду здания целиком, а сдавал покабинетно и по рыночной цене.

Схема ничуть меня не удивила — она тогда была везде, была всем, самоутверждалась как альфа и омега жизни по-новому. Укради или достань: по знакомству, на халяву, дешево, бесплатно; потом продай — баснословно дорого, с наваром в двести процентов — меньше не имеет смысла; бери чужое, называй — «мое». И — будет твоим, станет собственностью, прирастет к тебе, как кожа, и уже никто не усомнится в твоем праве. И бывшие парторги и передовики производства, отгородившись от пугливого стадного «нельзя» с его прокисшей моралью, брали, доставали, тащили, крали — кто-то легко и азартно, кто-то — нагло, нахраписто, скотски, чуть что выхватывая «ствол» и смакуя сладкое слово «разборки».

Аутсайдеры, задыхаясь от желчи, гордились непричастностью, вспоминали золотое социалистическое время и Сталина, каждый вечер смотрели и читали непременно все новости, чтобы за ужином, догрызая курицу, злобно подытожить: ворье!

Я пытался определить свое место. Вынесло на берег, прибило — и плыть дальше вроде не хочется. Был поленом, стал мальчишкой, обзавелся умной книжкой…

Вдруг потянуло на другое. Читать, разговаривать, чувствовать себя в теме. Такой вот… отпуск за свой счет. А, может, просто повелся на красивое, гордое, звучное — ре-фе-рент! Помощник президента фонда!

Все люди ведутся на слова. Только не все это понимают. А я понимал: еще бы, после трех-то ходок! Любой нормальный зэк знает, чем может обернуться безответственное отношение к языку: фильтровать базар на зоне — вопрос не филологии, а выживания.

На воле — которая пока оставалась не до конца понятой и освоенной — мне нравилось слушать. Люди говорили много: в телевизоре, в очередях, в метро — говорили по-разному; смачно выплевывали ругательства, лихо сочиняли новояз, оголтело мстили словам за свои несбывшиеся ожидания и скукожившиеся надежды. За три года, что меня здесь не было, демократия превратилась в дерьмократию. А выборы прочно сцементировали с вышедшим из подполья на свет божий словом «пидоры»… Вот кто, скажите, пойдет голосовать после этого? В нашей стране у свободного волеизъявления — главного рычага либеральных ценностей — просто не было шансов. Я специально поинтересовался у Киприадиса — он знал английский — как рифмуется это понятие там, в Америке. Он немного удивился, но ответил — мол, «элекшн» — выборы, рифмуется с «эрекшн»: американцев, англичан и прочих англоговорящих выборы возбуждают.

Я несколько раз пытался поделиться своими наблюдениями — но друзья отмахивались, а то и смеялись. Зря. Я представлял себе картину — я ее, откровенно говоря, почти нарисовал — «Уполномоченный дилер беседует о мерчандайзинге с эксклюзивным дистрибьютером». Картина мне не понравилась — не выражала она той философской напряженности, что я в нее вкладывал. Но название осталось: один мой приятель выучил наизусть и во время глюков над ним думал.

Итак, два с лишним месяца трудился я на благо Илионского фонда. Несколько раз Константин Сергеич давал мне серьезные поручения — собрать гуманитарный груз для наших соотечественников в Абхазии или в Грузии — точно не помню, да и не важно. Я обошел знакомых — и пять грузовиков с едой и одеждой отправились по назначению. Про себя отметил: Киприадис ни разу не спросил, что за люди эти знакомые? На что живут? Откуда у них бабки? Что-то мне подсказывало: мудрый президент просто не желал догадываться. С другой стороны, если у наших соотечественников в Абхазии и правда дела плохи, то им должно быть совершенно фиолетово, кто помогает и из каких средств.

Киприадис частенько захаживал в мой кабинет: говорил со мной ласково и внимательно, давал читать книги. Помню, в одной рассказывалось о мифическом месте, где люди забыли названия вещей и стали крепить к предметам бумажки с напоминанием; потом забывали, что означают напоминания, — и записи приходилось увеличивать. Меня поразила эта история, но не сюжетом, не так уж и редко люди перестают называть вещи своими именами, а наркотическим происхождением. Только и исключительно под кайфом можно было написать такое, и, судя по всему, приход — в той или иной степени — был знаком всем великим писателям. Многие из них и дни свои закончили, как нам, творцам другой реальности, и положено — самоубийством или сумасшествием… Представил себя — вдруг — в Ленинке: в огромном зале — работаю над диссертацией… Тема… Ну, типа так: «Сортовой каннабис и мировая литература»…

Размышления прервал Киприадис. Как всегда, ухожен, хорошая обувь, одеколоном разит избыточно — но в целом приятно. Усмехнулся:

— Ну-ну, Борис Николаевич… Опять — не при делах? Стыдно — с таким-то именем…

— Константин Сергеич, это вы зря, — отозвался я, не вставая — уже виделись сегодня. — С Ельциным мы только зовемся одинаково. А разница между нами — серьезная: он пьет, а я колюсь…

Но он уже отвлекся от проблемы занятости сотрудников — и пошел рассуждать о творческих псевдонимах, о том, как они меняют судьбу. Загнул что-то насчет «влияния имени на личность»…

Я возразил:

— Вряд ли, Константин Сергеич… Вы, к примеру, можете назвать меня не Борей, а Мишей — что изменится? По сути — ничего…

— Это, Боря, Шекспир в свое время уже сказал: «Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет»…

— Ну, для этого Шекспиром быть не надо. На зоне я по-другому слышал: Иван останется Иваном, хоть долбани его диваном.

Киприадис мелко рассмеялся. Потом добавил, посерьезнев:

— И все-таки, ты знаешь, я склоняюсь к мысли, что все не так просто. Господь не зря потратил целый день только на то, чтобы дать сотворенным существам имена. В первобытных культурах имя считалось священным — где-то свое имя скрывали, чтобы труднее было навести порчу…

— Константин Сергеич, и вы верите во всю эту муть?

Он вздохнул коротко:

— Боря, ну почему сразу «муть»? Вот ты, я знаю, Библию не читал — а ведь на протяжении всей Священной книги Господь ни разу не открывает людям своего имени. И когда Моисей задает прямой вопрос: мол, как к тебе, Боже, обращаться? — то получает странный, как минимум, ответ: я есмь сущий. Что в буквальном переводе звучит так: «я — это я»…

— Свифт, — заметил я.

Киприадис удивился:

— При чем тут Свифт?

— Это он в старости, боясь сойти с ума, повторял все время: «Я — это я». Вроде как напоминал самому себе. Так что, может, и у Бога были те же мотивы? А может, Господа на самом деле звали Джонатан Свифт?

— Богохульник, — погрозил пальцем президент. — На эту тему, между прочим, высказывались многие великие умы. Самое интересное предположение звучало так: слово «Я» может быть произнесено только Богом… Ладно. Если тебя Библия не убеждает, возьмем Тору. Там все имена делятся на три вида: «пустые», «священные» и «запретные». Тоже не просто так…

— Зашибись, — согласился я. — Ну а в Коране — что есть на эту тему?

Киприадис посмотрел на меня сочувственно, но в то же время заинтересованно.

— С логикой, Боря, у тебя все в порядке, — похвалил он. — А вот в знаниях — пробелы. В Коране перечислены девяносто девять имен Аллаха — все не помню, разумеется, но вот некоторые: Милостивый, Милосердный, Отзывающийся, Знающий, Достославный… ну и так далее…

— О-па! Так получается, Константин Сергеич, что мусульманский Бог круче еврейского. Еврейский ни одного своего имени не знает — а мусульманский знает целых девяносто девять. Что, кстати, тоже странно: если Господь Милостивый, он же должен быть и Беспощадным, если — как вы сказали — Отзывающийся? — значит, должен быть и Глухим. Иначе половинчатый какой-то Аллах получается, незавершенный.

— Ох, Боря, что же за голова у тебя… — недовольно протянул Киприадис. Я пожал плечами:

— Голова как голова. Хотите напоследок анекдот в тему расскажу?

— Давай, рассказывай, — обреченно согласился президент.

— Привозят в дурку пациента. Врач спрашивает: Ты у нас кто? Тот ему: Наполеон. Врач говорит: прекрасно, пойдешь в палату к Суворову и Кутузову. Больной в ответ: Нет, доктор, что вы! Мне к ним никак нельзя! Врач: это еще почему? Ну, как же! Они — генералы, а я — торт…