Жить не напрасно - Владимир Казаков

– Ну как, комроты, правильно мы накумекали? Скажи пару слов.

Честолюбивый Павел зря рта не раскрывал, говорил только по делу.

А за одну операцию, где подсказка молодого командира привела к большому успеху, протянул ему командир дивизии новенький маузер с надписью на рукоятке: «Павлу Гроховскому от Павла Дыбенко». Это оружие хранилось у нас до 1937 года.

Не раз Павел был на краю гибели, но находчивость и отвага, а может быть, особое везение спасали его. Как-то, приехав к родным на побывку, он неожиданно попал в водоворот эсеровского мятежа. Близкий товарищ детства выдал его заговорщикам, а те приговорили большевика Гроховского к расстрелу. Получилось так, что вел его в тюрьму молоденький конвоир. Время было тяжелое, конвоир голодный. Шли мимо трактира.

– Слушай, браток, – сказал Павел, – зайдем, отведаем яичницы, да и выпить не мешает. Деньги у меня есть.

«Браток» поколебался немного и штыком подтолкнул Павла к дверям трактира.

– Только я тебя свяжу.

– Я что ж, как свинья из лоханки лопать буду?

– Тогда в угол к стенке садись.

Им принесли еду, обильную, арестант на деньги не поскупился.

– Ты, браток, закусывай, пей, а я на минутку в гальюн загляну, – сказал Павел и решительно встал.

Ни «да», ни «нет» солдат вымолвить не успел, рот его был набит до отказа. Павел быстро вышел из зала, и когда конвоир вскочил, промедлив, бросился за ним, он уже скрылся через заднюю дверь трактира.

Из Твери выбрался на лошади, прихватив ее, подседланную, около штаба мятежников. Пыль проселочных дорог заметала его следы.

Скорее на фронт. Жаль, не удалось попрощаться с родными…

Гроховского с небольшим отрядом моряков откомандировали на суда Волжской флотилии. И тут они не посрамили честь балтийцев. Но война – это не ежечасные схватки, сражения, выпадает и свободное от боевых забот время, случаются затишья. И тогда вытаскивал Павел из кубрика тюфячок, бросал на палубу в укромном месте. Днем видели его там с книжкой в руках. Книжки и журналы занимали половину его окованного медью матросского сундучка. Интересовала его техническая литература, истории создания и описание кораблей и самолетов. И не восхищался он тем, что узнавал. Многие из конструкций казались ему нецелесообразными. Не признавал он прямых углов в движущихся машинах, «тупых лбов», как он выражался, видя прямоугольные надстройки на пароходах. Немножко рисовал катера и пароходы с натуры, только получались они у него непохожими: дымовые трубы он скашивал по ходу судна, орудийные башни рисовал каплевидными, корпуса судов удлиненными, хищно устремленными вперед.

Однажды в отряд Волжско-Камской флотилии, где служил Павел, на двухместном гидроплане прилетел с донесением летчик. Уж как обхаживал его Павел, упрашивал покатать. Летчик ссылался на горючее в баках:

– В обрат до Астрахани не хватит.

Уговорили летчика не спешить, отправиться в путь с рассветом. И пока его кормили «как прынца», потчевали душистым чаем, дынями, положили спать на пуховую перину, Павел с группой лихих ребят проник в городишко, занятый белыми, реквизировал там бочку с бензином. В темноте по буеракам тащили ее на санитарных носилках.

Утром обрадованный подарком летчик все-таки прокатил Павла на гидроплане. Однако восторга на лице пассажира не увидел.

– По хорошей дороге я тебя на автомобиле обгоню, – сказал Павел. – Твою птицу можно сбить из рогатки.

Раздосадованный такой неблагодарностью летчик крепко матюгнулся, но быстро успокоился, получив в дар новенький короткоствольный английский карабин с тяжелой пачкой патронов и жбан с самогоном-первачом.

После гражданской войны Павла пригласили в Москву на должность комиссара Черного и Азовского морских побережий. Рекомендовал его Дыбенко. Проработав на этом посту недолго, Павел написал рапорт-просьбу отпустить его на учебу в школу авиационных механиков на моторное отделение.

– Сдав пост высокого ранга, вы желаете быть мотористом? – удивленно спрашивали его.

– Буду летчиком. Военно-морским, – отвечал Павел. – Для меня в летную школу только два пути: или добывать среднее образование, что долго и сложно, или через школу младших авиационных специалистов. Второй путь значительно короче… и приятней, если учесть мою любовь к технике.

Годы учебы, и вот он военно-морской летчик, служит сначала в Одессе, потом в Евпатории, а теперь его направляют в Новороссийск, в 44-ю эскадрилью.

Что бы вы сказали, если бы получили направление во Владивосток вместо Владикавказа? «Это две большие разницы!» – сказали бы вы. Так вот, ехали мы на грузовике очень медленно. Причалили в Новороссийске, а там никакой авиационной части нет. Ошибочка вышла. Павел считал – писарь напутал. Но мне кажется, так его наказали за свободомыслие.

– Спокойно, спокойно, – сказал Павел, – переживем и это. Посиди тут на пристани, помечтай, поразмышляй, а я еще разок смотаюсь в город, разведаю, что к чему. Закусить у тебя кое-что есть. Рон тебя охранять будет. Сторожи, Рон!

У меня было много времени. Сидя на чемодане, я вытащила альбом мужа и стала его листать.

Большой желтый альбом в солидном кожаном переплете. Лётные снимки. Здесь все ученичество и летная деятельность после школы. Вот фотография Зины Кокориной6. Скромная, русоволосая, в военной гимнастерке прислонилась к самолету. Она единственная из женщин за время пребывания Павла в авиашколе сумела закончить ее, не сбилась с пути и не погибла, как, например, другая летчица Нина Чудак. На желтоватой фотографии Нина, с милым молодым лицом, укрытая до пояса каким-то полотнищем, лежит возле бесформенных обломков самолета. Рядом стоят летчики с обнаженными головами.

Авариям и катастрофам посвящена большая часть альбома. Подавленная, смотрела я на истерзанные аппараты, обгоревшие трупы людей и думала: «Как он это мог фотографировать, как ему было не страшно?!»

Павел говорил, что бесстрашных людей не существует. Всякий боится, только один умеет подавить в себе это чувство, другим не удается. А фотографировал он для того, чтобы помнить эти трагедии и впоследствии сделать безопасный самолет. Он уже сделал сам, своими руками, авиетку7, но она еще не отвечает его требованиям к безопасности. Но он сделает… У него всегда была такая уверенность в своих силах, такая веселая смелость в жизни. Я чувствовала себя с ним в полной безопасности.

Терпеливо сижу на пристани около товарного склада, жду.

Вот и Павел. Держится бодро.

– Все в порядке, – говорит. – Сдаем барахло на склад, и нас ждет шикарный номер в гостинице. Где надо побывал, все узнал точно и даже на станцию слетал за билетами. Деньги еще остались. Завтра вечером в путь.

Скромная меблированная комната в гостинице действительно показалась мне роскошной, но, к сожалению, денег хватило только на оплату за одни сутки проживания. На оставшиеся три рубля купили торт, разделили его по-братски на три равные части: Павлу, мне и Рону. Жить не на что! Всё.

– Не горюй, Лидуся. Завтра отправимся в Ростов – на-Дону и узнаем, где базируется наша эскадрилья. Говорят, она от города недалеко, в живописном месте.

– Пешком? – спрашиваю. – Добираться от вокзала будем пешком?

– Ты о деньгах, что ли? Пустяки. Утро вечера мудренее.

Утром, когда я еще была в постели, Павел отправился в городскую секцию Осоавиахима8 и подарил там свою авиетку. Я знала – от сердца оторвал. Обрадованные осоавиахнмовцы дали ему взаймы двадцать пять рублей, и мы, подкупив на базаре дешевых харчишек – сало, лук, – отправились по Советскому Союзу искать 44-ю эскадрилью.

В полдень мы на Ростовском вокзале. Вещи отдали в камеру хранения, сами на трамвай. За трамваем бежит Рон, не отстаёт. В вагон его не пустил кондуктор. Рон бежит, пытаясь обогнать трамвай с левой стороны – вот-вот попадет под встречный! – но он вывернулся буквально из-под колес, потом выскочил из-под нашего вагона и встретил нас на остановке, помахивая коротким хвостом.

Павел отправился в здание штаба округа, а меня опять усадил на скамейку в скверике напротив.

– Жди. – И Рону: – Охраняй!

Сижу час, сижу два. Нет Павла. Есть захотелось. Пожевали с Роном сала с хлебом. Волнуюсь и немного злюсь.

Смотрю, идет мой летчик, улыбается.

– Извини. Чинуш и здесь хватает, гоняли из отдела в отдел. И все-таки выяснил, что нам надо ехать в Новочеркасск. Вот так штука! Новороссийск – Новочеркасск, оба города начинаются на «ново…». Тогда, действительно, мог и писарь напутать.

В Новочеркасске тоже ночевали в гостинице. Разрядом похуже, с клопами, и Павел всю ночь просидел одетым на стуле. Утром отправился в часть, расположившуюся летним лагерем на окраине, которая называлась Хотунок. Позже там мы сняли комнату в хате у молодой казачьей семьи. Сдали они нам горницу с пышной кроватью, деревянным столом и парой табуреток. В переднем углу три закопченные иконы.