Жить не напрасно - Владимир Казаков

Почти во всех делах самое трудное – начало.

Глава 1. Эпизоды

Лидия А. Гроховская1 вспоминает:

…Кто встречал весну в Евпатории? Солнечное тепло и ветер с моря. Можно гулять в легком красивом пальто или теплом костюме. Можно пройтись по бывшей Лазаревской, теперь улица Революции, вызывая восхищение встречных мальчиков: «Какая хорошенькая!»

У меня нет красивого нового пальто, нет и костюма, я хожу в школу в жакетке бежевого цвета, переделанной из чего-то старого. На Лазаревской мне делать нечего. Там скорее заметят серую мышку, чем девочку, одетую как я.

Учусь старательно, кончаю восьмую группу средней школы, а дальше, после десятилетки, – вуз. Какой вуз, где вуз – неясно. Необходимо получить высшее образование, чтобы не прозябать, как большинство евпаторийцев, не знающих, куда применить силы, где и как заработать на жизнь: нэп, безработица…

Летом от приезжающих нэпманов местным жителям кое-что перепадает: кто-то сдает свою комнату, перебиваясь в летней кухне или в наскоро слепленном во дворе шалаше, кто-то на собственном ялике катает приезжих по морю, поет им песни, стирает белье, разжигает костры на песке. Грош в карман или обед из остатков.

В городе гастролирует известная в России театральная группа Сотникова. Можно купить абонемент на зимний сезон, и билет обходится всего 30 копеек. Вполне доступная цена даже мне.

И еще библиотека – маленький дворец, полный чудес.

В общем, жизнь не так плоха… Но мне не везет в любви. Меня губит начитанность и склонность к рассуждениям. Мальчики шарахаются, как только начинают понимать, с кем имеют дело. Школьные подруги накрепко окрестили меня «философом». А мне шестнадцать лет. Трудно человеку в этом возрасте. Учиться надо, учиться! Устраивать жизнь. Мама безработная, папа платит на меня алименты. Этим и живем.

Поглощенная собой, я почти не обратила внимания на весьма важное и яркое событие: в Евпаторию прибыл лётный морской отряд. На улицах появились стройные моряки с золотыми нашивками. Все ожило, жизнь приобрела смысл для многих. Надежды превращались в явь. И вот одна за другой выходят замуж девушки старшего поколения. За лётчиков! Предел мечтаний для местной девушки. Очень скоро все холостяки из отряда оказались женатыми, кроме одного…

В конце лета в Евпаторию приехал столичный балетмейстер, кликнул громко, и со всех сторон под его крыло порхнули девицы разных возрастов. В том числе и я. Начались увлекательные занятия балетным искусством. Я не блистала талантом. В концерте, который вскоре был поставлен в клубе «Водник», четыре девочки в черных туниках исполнила траурный танец под скорбные звуки Шопена на фоне Мавзолея. Меня и Катю Белинскую, красивую худощавую блондинку, поставили по бокам Мавзолея, откуда мы читали:

– «Не плачьте над трупами павших бойцов…»

Ещё я участвовала в массовом танце гладиаторов в коротенькой тунике из красной марли, с деревянным мечом и раскрашенным щитом из картона. Мы под военный марш Шуберта изображали сцены из далекой эпохи жестокого римского владычества. Все были довольны, особенно сами артисты.

Вскоре я отошла от балетной студии: не было денег, а занятия платные…

Приближался новый 1928 год. Знакомая девочка одолжила мне настоящий украинский костюм, и я отправилась с подругой в театр на бал-маскарад. Самые разнообразные маски чинно прогуливались по коридорам и в фойе. Там среди толпы я увидела Катю Белинскую в костюме Пьеретты. Одна половина костюма черная, другая – белая. Рядом с ней последний неженатый летчик по фамилии Гроховский. В городе давно поговаривали, что Гроховский женится на Белинской, тут ничего удивительного не было. Я заметила, что эти двое смотрят на меня и о чем-то оживленно говорят, улыбаясь. Я подумала, что Катя рассказывает своему кавалеру обо мне что-то хорошее. «Славная Катя!»

Позже мы познакомились с Павлом Гроховским в театре на концерте. После концерта перед танцами – перерыв. К нам подходит малознакомый парень из гражданских. Разговор не клеится. Вдруг перед нами возникает летчик Гроховский. Парень представляет его мне:

– Познакомьтесь, это Павел Гроховский! – и уводит подругу.

Павел Игнатьевич Гроховский

Мы остались вдвоем с новым знакомым. Заговорили…

Рядом танцевали, а мы ходили и разговаривали, разговаривали – о стенной газете, о «живой газете», о строящейся авиетке – обо всем, чем он тогда с увлечением занимался.

Потом он провожал меня по безлюдным улицам, мимо библиотеки и театра, по Дувановской, Санаторской. Навстречу дул теплый ветер с моря.

У нас с мамой большая светлая комната с окном на запад. С этой комнатой связаны почти все мои воспоминания детства. Мы живем в двух кварталах от моря на углу улиц Гоголя и Санаторской. Санаторская одним концом упирается в лечебницу для военных. Я помню военных первой мировой войны, поправлявших здесь свое здоровье. Корсеты, протезы, специальные костюмы, а на пустыре рядом куча гипсовых рук и ног. Запах лекарств и гнили.

Все это наводило на меня ужас.

Потом появились другие военные, в которых не замечалось надменности, отличавшей офицеров царской армии. Но корсеты, костыли и гипсовые конечности я видела по-прежнему. А Гроховский – военный… У нас с мамой нет секретов друг от друга. Милая мама терпеливо и со вниманием слушает о моем новом знакомом. Ложимся спать на рассвете.

Следующее свидание с Павлом на набережной. С ним пришел Рон – черный пес, гладкий, блестящий, с желтыми глазами, с удлиненной мордой и длинным туловищем. Он носился по пустынному пляжу, вскакивал на каменный парапет и замирал темным силуэтом на фоне закатного неба. Набережная вся наша. Кругом ни души. Мы долго гуляли под звездами, только Рон проносится мимо стрелой, глупый от молодости и весны.

Встречаемся с Павлом каждый день. Мне с ним интересно и хорошо. О замужестве не думаю – я хочу учиться в вузе. Павел решает иначе.

– Лидуся, выходи за меня замуж.

– Но я ещё учусь в школе…

– Мы только распишемся, а жить будем в разных комнатах.

– А если скажу «нет»?

– Я этого не услышу.

– Есть еще одно «но», – говорю я. – Не люблю заниматься хозяйственными делами.

– И не будешь! – восклицает Павел. – Я все умею делать, и многое даже хорошо.

Больше я ничего не придумала и склонила голову.

В загс нам пришлось сбегать на большой перемене. Возле школы меня ждали Павел и его товарищи-свидетели с букетами цветов. Мы помчались, чтобы успеть до начала следующего урока. Процедура регистрации заняла не более десяти минут.

Замужество надо было скрывать, чтобы не исключили из школы, а так хотелось поделиться с подругами. Так язычок горел, что пришлось пить холодную воду.

Незадолго до замужества Павел рассказал мне о своей первой, горячо любимой жене Ксении. Когда кончилась гражданская война, он недолго был комиссаром Черного и Азовского морских побережий, в Севастополе встретил и полюбил девушку. Ксения, дочь известного профессора медицины, была единственным ребенком в семье. Павел постарался создать ей беззаботную, приятную жизнь и развлекал, как мог делать только он. Ho, по-видимому, родства душ не получилось. Она не разделяла его интересов, отрывала от него друзей, считая их неинтеллектуальными. А тут ей подвернулся «друг» из осколков разбитого прошлого. У него даже какой-то титул был, не то граф, не то князь бывший. С ним Ксения уехала в Ленинград, забрав с собой двухлетнюю дочь. К этому времени Павел окончил лётную школу. Потеряв Ксению, от отчаяния он хотел подняться в воздух и разбиться. Поднялся. Неожиданно рядом с самолетом увидел орла. Очень близко, почти у крыла. «Мы поговорили с ним и решили, что нужно жить еще долго-долго», – всё это на полном серьезе рассказывал Павел. Я верила, что в том состоянии он мог говорить с птицей, с богом, с чертом, с кем угодно.

И боль начала утихать. Деятельная натура Павла брали свое. И вдруг приходит письмо. Ксения просит разрешения вернуться. Павел из тех мужчин, которые не прощают уходов, даже если любят. Павел отказал, но, так как к тому времени Ксения серьезно заболела, предложил обеспечить ее лечение в самой лучшей больнице. Ксения не приняла это от него, она застрелилась.

У Павла остался альбом, посвященный только ей. На первых листах маленькая девочка, затем подросток. Её цветные рисунки. Тонкие отточенные линии, яркие краски. Кажется, писано не кистью, а пером. Больше – портреты. Она была талантливой миниатюристкой.

Вспоминая свою жизнь с Павлом, я переношусь в дни нашей юности.

…1 мая 1928 года я решила отправиться на загородное поле, где должна состояться демонстрация с участием авиаторов: полеты по кругу и фигуры высшего пилотажа.