Марсельская сказка - Елена Букреева

переняла у отца: его темно-карие глаза, его смуглую кожу, приятный шоколадный оттенок волос и высокий рост. На это я, впрочем, не жаловалась. Наш отец был удивительно красив.

Что ж, мы с Лотти были настолько разными, внутренне и внешне, что именно это нас и сплачивало. Я считала нашу сестринскую дружбу вполне удовлетворительной, даже если временами она и давала трещины. Как сейчас, например.

— Ты меня не напугала, — я говорила с осторожностью, следя за каждой эмоцией на лице старшей сестры. — В отличие от нашей матушки.

— О… — Шарлотт обеспокоенно оглядела меня. — Она уже успела омрачить твоё возвращение своими упадническими настроениями? Прошу, не держи на неё зла, ты ведь знаешь, она никогда не изменится! Лучше расскажи мне о своём выпускном! И ещё я хочу взглянуть на диплом! К слову, ты уже начала работу над книгой?

Последний вопрос заставил меня в недовольстве сморщиться и прервать сестру:

— Давай поднимемся наверх, не хочу здесь болтать.

— Разумеется, — Лотти весело хохотнула и, взмахнув своими прямыми каштановыми волосами, направилась к широкой деревянной лестнице. Она обернулась через плечо, чтобы беспечно бросить: — Не терпится увидеть твою реакцию!

Что-то в груди неприятно сжалось. Я приостановилась, схватившись за деревянные перила.

— Реакцию? О чём это ты?

— Увидишь, когда войдёшь в свою спальню!

Мне вдруг захотелось спуститься вниз, окликнуть Гилана и вернуться в Эдинбург, чтобы затем безвозвратно уехать в Кембридж на ближайшем поезде. О, как я не любила сюрпризы! Так же сильно, как я, вкусившая свободу, не любила возвращаться в Роузфилд.

И всё же я направилась за сестрой. Мы поднялись на второй этаж, встретив на своём пути трёх горничных, миновали очередной бесконечный коридор и остановились напротив двери, ведущей в мою спальню. Необыкновенно воодушевленная Шарлотт впорхнула туда и, вспомнив обо мне, схватила меня за руку, чтобы силком затащить в комнату. Я зажмурилась, выражая внутренний протест любым сюрпризам, но резвый, звенящий голос сестры заставил меня распахнуть глаза:

— Оно превосходно, правда? Его привезли из Лондона специально для тебя!

Глупым немигающим взглядом я уставилась на атласное платье жемчужного цвета в руках сестры. Я тотчас сгорбилась под невидимым весом обрушившегося на меня горя. И пока сияющая от радости Шарлотт кружилась вокруг своей оси с моим платьем, я сгорала от негодования и желания сбежать из Роузфилда как можно скорее, ведь это платье могло означать только одно — Розалинда устраивает бал.

Глава 2. Прихоти миссис Маклауд

Мой отец когда-то сказал мне, что гнев — самое очевидное проявление слабости.

Я упорно хранила его заповедь в сердце, совершенно не принимая во внимание тот факт, что до сего момента никто по-настоящему не выводил меня из себя. В действительности та сила, которую, как мне казалось, я взрастила в себе, веря словам отца, оказалась лишь едва уловимой взором призрачной оболочкой. Мне не приходилось сталкиваться с гневом как таковым в своей короткой, скудной на события жизни: люди, окружающие меня, были тактичными и деликатными, принимающими мою страсть к одиночеству и не нарушающими моих личных границ; каждый день был похож на предыдущий, что лишало моё душевное равновесие возможности пошатнуться; а внезапная кончина отца вызвала во мне скорее тупую отравляющую боль, чем огнём полыхающую ярость. В самом деле, я не знала себя в гневе.

До этого момента.

Я самой себе казалась капризным ребёнком, которого вырвали из зоны комфорта и бросили в самый водоворот событий, его устрашающих. Мне хотелось забиться в угол, кричать и плакать, и эмоции кипели во мне, как лава в жерле вулкана, грозясь вырваться из заточения хилого самообладания истинной катастрофой. Стиснув зубы до болезненного скрежета и сжав в руках серебряную вилку так, что та в любой момент обещала согнуться пополам, я смотрела на свою по обыкновению невозмутимую мать, жующую апельсиновый кекс, и едва сдерживала себя от совершенно необдуманного и импульсивного нападения на её решение провести бал. О, Розалинда наверняка чувствовала мой прожигающий взгляд у себя на лбу, но талантливо не подавала виду. Она никогда не проявляла лишних эмоций, способных показать её уязвимость, и мне стоило бы этому поучиться. Но сейчас, краснея и пыхтя от негодования, я едва могла вспомнить и о словах отца, и о железной выдержке матери.

И все же я продержалась до десерта. Это было моим маленьким достижением, и я даже облегчённо вздохнула, когда Розалинда убрала вилку в сторону, сложила руки в замок и посмотрела на меня из-под своих тонких чёрных бровей.

— Эйла, полагаю, наш диалог ещё не закончен. Через полчаса я буду ждать тебя в саду. И, ради бога, переоденься уже наконец. Что подумают люди, увидев тебя в университетских лохмотьях?

Раздув ноздри, я резко втянула воздух и отвернулась. Всё это время Шарлотт смотрела на меня с сочувственной улыбкой, давая мне понять, что она на моей стороне. Я ничего не ответила сестре — ни словом, ни взглядом, мысленно отсчитывая секунды. Одна, две, девять… стул скрипнул, и Розалинда встала, удаляясь в коридор, ведущий из столовой к главной лестнице. Меня будто освободили от невидимых пут: я часто задышала, заморгала, заёрзала на своём стуле. Шарлотт придвинулась ближе и сжала ладонью мои заледеневшие пальцы.

— В чём дело? Ты не вымолвила ни слова с того момента, как я показала тебе платье. Неужто расстроилась из-за бала?

В карих глазах Шарлотт плескалось такое искреннее беспокойство, что я решила не взваливать на её плечи груз своих предположений. Сестра всегда была слишком добродушна, слишком наивна, чтобы принять реальность такой, какая она есть, без прикрас. Но разве можно, живя двадцать три года под одной крышей с Розалиндой, решить, что она устраивает бал, руководствуясь лишь скукой и импульсивным желанием потратить все имеющиеся у нас сбережения? В прошлый раз Шарлотт даже не догадалась об алчных мотивах матери. Я не стану портить её веру в людей, во всяком случае, не сейчас.

— Не бери в голову, это все из-за неожиданности. Ты меня ошарашила, — я обвела нашу просторную светло-зелёную столовую расфокусированным взглядом. Злость постепенно стихала, но я знала: стоит мне увидеть бесстрастное выражение лица Розалинды, как всё внутри заполыхает и задрожит. — И она тоже. Вы ведь не предупредили меня. К слову, когда состоится бал?

— О… в эту субботу.

Я поперхнулась воздухом, запила свое негодование ненавистным бургундским вином и прямо посмотрела на девушку перед собой.

— В субботу… мне остаётся лишь гадать, сколько времени заняла подготовка, — я обречённо вздохнула. Посмотрела на кекс в тарелке и откусила кусочек. Настроение окончательно испортилось