Убийства на фоне глянца - Алисия Хименес Бартлетт

Когда Гарсон вернулся, я сказала ему об этом, из чего он мгновенно сделал вывод:

– Тогда скорее его убил не тот, кто хотел помешать распространению некой информации. Получается, что на первый план выходит мотив мести. Если только убийца не знал наверняка, что в записной книжке не содержится ничего, что могло бы его выдать.

– А что интересного может содержаться в записной книжке человека, который боится даже компьютером пользоваться, чтобы никто не докопался до его секретов?

– Вы забываете, что убийцей, скорее всего, был профессионал, а киллеры – люди крайне жестокие. Допустим, ему поручили именно отомстить, и тогда он уже больше ни на что не обращал внимания. Но вдруг в книжке было бы навалом важнейших сведений?

– Очень в этом сомневаюсь, а теперь скажите, Гарсон, много ли вам известно про мир киллеров?

Младший инспектор предпочел отшутиться:

– Это не моя специальность. – Потом переключился на другую тему: – Послушайте-ка, Петра, а тут ведь ничего такого нет.

– Чего нет?

– Вальдес не снимал в последний месяц со своего банковского счета трех миллионов и не подписывал чека на эту сумму – ни на имя Мальофре, ни на предъявителя.

– Вот это уже интересно, правда?

– Выходит, и вправду задолжал.

– Придется проверить. Так что поехали!

– Куда?

– Надо повидаться с бывшей женой Вальдеса.

– Как вы думаете, она очень горюет?

– А вы бы горевали?

– Вряд ли. Если бы я был бывшей женой Вальдеса, я отметил бы такое событие шампанским.

– Ох, напрасно вы так. Обратили внимание, какую кучу денег он переводил ей каждый месяц?

– Обратил, и вправду кучу. Черт возьми! И как этому типу удавалось зарабатывать такие деньжищи, копаясь в грязи?

– Как раз в грязи-то и отыскивают жемчужины! А вы не знали?

– Кажется, их можно найти где угодно, только не в комиссариате! Вот вы, Петра, например, могли бы потратить три миллиона песет на новую мебель для гостиной?

– Нет! Даже если бы на меня напала целая армия свирепой моли!

Он метнул на меня сердитый взгляд, но, когда я рассмеялась, тоже не сдержал смеха.

Бывшая жена Вальдеса жила в роскошной части Сант-Кугата, в доме с садом. Когда мы вошли, к нам кинулись два лабрадора и облизали руки. Марта Мерчан была высокой и весьма привлекательной женщиной, но на лице ее словно навсегда застыла гримаса страдания или просто дурного настроения. И тем не менее назвать ее неприятной язык бы не повернулся. Видимо, она предполагала, что мы нанесем ей визит, и отнеслась к этому как к неизбежному злу. Марта смотрела на нас с полным безразличием, и в ее глазах не сверкнуло ни искры любопытства.

Гостиная, куда она нас пригласила, была обставлена в обычном для роскошного дома стиле. Хозяйка предложила нам кофе и села напротив, приготовившись скорее слушать, чем говорить. Мы заранее выяснили, что единственной наследницей всего состояния Вальдеса – не очень, кстати, внушительного – стала их дочь Ракель. При этом не осталось никаких страховок в ее пользу, так что у нас не было необходимости задавать вопросы на эту тему. В принципе, Марте Мерчан смерть Вальдеса не могла принести денежной выгоды. Под таким углом зрения она подозрений не вызывала.

А если она ненавидела его? Или отношения между бывшими супругами после развода по какой-то причине стали невыносимыми? Или Вальдес преследовал ее? Я выпустила целую обойму вопросов. В ответ Марта лишь улыбнулась с подчеркнутым превосходством:

– Нет, Эрнесто никогда меня не преследовал. Он вел себя хорошо.

Она закурила, а мы с Гарсоном ждали, не добавит ли она еще чего-нибудь. Но, одарив нас двумя фразами, она опять улыбнулась, и улыбка ее была механической, ничего не выражающей, профессиональной. Я решила, что если она где-то и работает, то одна из ее служебных обязанностей – вечно улыбаться.

– Вы работаете, Марта?

– Да. Я занимаюсь пиаром в ювелирном магазине.

– И тем не менее бывший муж продолжал выплачивать вам алименты.

– Это для нашей дочери. Поначалу, сразу после развода, деньги стали поступать в банк на мое имя – из-за возраста девочки. А потом все так и осталось – переоформление бумаг требовало времени, и, видно, у него не дошли до этого руки, но деньги предназначались Ракели.

Снова в воздухе повисло молчание, которое хозяйку дома явно не смущало.

– А скажите, за эти годы у вас возникали какие-либо проблемы в отношениях с Вальдесом?

– Нет, как я вам уже сказала, он вел себя хорошо.

– Что вы имеете в виду?

– Он платил алименты, время от времени звонил, спрашивал, как дела у дочки… После того как мы расстались, ненависти между нами не возникло. И вообще, обошлось без трагедий. Честно признаюсь, что…

– Что?

– Что сейчас мне труднее понять, почему я вышла за него замуж, чем почему мы развелись. Но мы могли бы еще долго жить вместе, ничего не меняя.

– Позвольте спросить, что же произошло?

На лице ее появилась гримаса, которая словно бы заранее умаляла важность ответа:

– Понимаете… не знаю, как лучше объяснить… он все больше и больше погружался в свою работу… Кроме того… возможно, вам покажется дикостью то, что я скажу, но ведь на самом деле мы принадлежали к совсем разным социальным слоям. Мой отец был нотариусом, а его – парикмахером. Поначалу такие вещи как бы и не имеют никакого значения, но со временем…

Я представила себе, что думает сейчас Гарсон.

– Но врагами вы не стали.

– Нет, к грехам молодости надо только так и относиться – как к грехам молодости.

К беседе присоединился Гарсон, который заговорил так же бесстрастно, как и она:

– Вы были в курсе каких-нибудь подробностей из повседневной жизни Вальдеса?

Она покачала головой, и ее волосы, в которых отдельные пряди были окрашены в другой цвет, мягко колыхнулись.

– Я всегда предпочитала не знать лишнего. Иногда видела его по телевизору.

– Ну, может быть, вы со слов дочери догадались, что Эрнесто Вальдес впутался в какие-то неприятности или поменял в последнее время круг общения?

– Нет, ничего подобного я не слышала. Эрнесто очень редко виделся с дочкой. И я ничего не знаю про людей, с которыми он общался.

– Ваша дочь дома?

В первый раз я заметила, как выражение ее лица – не то страдальческое, не то сердитое – смягчилось.

– Нет, ее нет дома. Я решила, что лучше ей продолжать посещать занятия в университете, как будто ничего не случилось.

– Нам придется побеседовать и с ней тоже.

Она скрестила ноги, обтянутые черными бархатными брюками, потом снова поставила ноги ровно. Я задержала взгляд на ее полуботинках из красивой блестящей кожи медного цвета.

– Да, я это предполагала. Но учтите, она очень переживает – в конце концов, убили ее отца.

– Поверьте, это совершенно необходимо.

– Хорошо, можно назначить встречу на завтра.

Она проводила нас до дверей – так же невозмутимо, как делала все остальное. И тут я подумала, что, пожалуй, гримаса, не сходившая с ее лица, выражала всего лишь скуку. Это мое впечатление подтверждало и прямо-таки поразительное безлюдье, царившее вокруг здешних домов. Только несколько молодых мамаш выгуливали в колясках своих чад или вытаскивали из машин пакеты с покупками. Я вообразила себе жизнь любой из этих женщин в таком вот роскошном спальном районе. Долгие отлучки мужей, соседи, живущие по единому образцу. Бесконечные утренние часы, отмеченные разве что чашкой кофе. Заходящее солнце по вечерам, возвращение с детьми из школы… телевизор…

– Не очень-то она похожа на женщину, способную совершить преступление на почве страсти, а? – сказал Гарсон, направляясь к машине.

– Если ей когда и была знакома страсть, она давно об этом забыла.

– Что, интересно, ее привлекло в таком типе, как Вальдес?

– Дорогой мой Фермин, время бежит и оставляет по себе не одни только раны, случаются и метаморфозы.

– Опять вы со своей философией! Что вы, черт возьми, имеете в виду?

– Когда они познакомились, Вальдес был рвущимся в бой журналистом, он только что получил диплом и наверняка бредил Революцией гвоздик[9].

– Ага, а она была дочкой нотариуса, очень романтичной девицей.

– Что-то вроде того.

– А к сему часу осталось только то, что она продолжает быть дочкой нотариуса.

– Да, но прибавился еще труп Вальдеса.

– Надеюсь, судья уже дал разрешение захоронить его. Кажется, церемония пройдет сегодня днем.

– Тогда нам следовало бы заглянуть на кладбище.

– Зачем?

– Не знаю, наверное, чтобы немного пошпионить.

Однако шпионство на похоронах Вальдеса мало что нам дало, если не считать некоторых дополнительных штрихов к представлению о нем как о человеке. Например, мы еще раз убедились, что у Вальдеса почти не было друзей, даже среди коллег по работе. На траурной церемонии присутствовали его шеф, пара репортеров и очень узкий круг близких. Были там и Марта Мерчан с дочкой. Плакала только девочка. В любом случае прощание получилось очень холодным, и мы решили дождаться окончания церемонии за оградой кладбища.