Эвиал - Ринат Таштабанов

Некромант терпел невыносимую боль, от которой хотелось сойти с ума, умереть, но он не мог позволить себе этого.

Нельзя уходить в Серые Пределы, нельзя, иначе все зря! — кричал, колотя затылком о крест, некромант.

Боль внезапно отпустила, сознание стало гаснуть, появилась легкость во всем теле.

«Неужели я умер, — подумал Трой. — Нет!»

Именно сейчас он испугался. Нет не смерти, а того, что он не смог перенести Испытание. И стать…

— Сын мой! — голос словно возник в мозгу некроманта. — Ты можешь сделать это! Доведи начатое до конца. Скажи формулу заклятья Перерождения, спеши, время на исходе.

— Да отец.

Боль снова вернулась, еще страшнее чем прежде. Тело Троя буквально растворялось, впитываясь в древо креста, кости оголялись. Он почувствовал, как кора раздвинулась в стороны, и его плоть стала погружаться внутрь креста.

Трой собрал все силы воедино. Мощь мертвых душ, людские страдания буквально разрывали его сущность на части, напитывали его невероятной силой. Формула заклятья рвалась наружу.

— DEMORATY — INFERETY, — крик некроманта унесся ввысь.

Секунду спустя, прежде чем тело некроманта было поглощено, в голове Троя, чей-то голос очень тихо произнес:

— Ты сделал свой выбор.

Страшный по силе раскат грома, от которого дрогнула земля, буквально раздвинул небеса. Столб пламени низвергся вниз, полностью поглотив плаху и древа мертвых. Спустя мгновение все исчезло в огне.

К центру обезлюдившей площади Правосудия, покачиваясь, шел человек. Некогда могучий и сильный, теперь он был лишь тенью себя.

Архипрелат Аркина — Энгабар, подошел к огромному провалу в брусчатке площади. Обугленная земля, расплавленные камни, все то, что осталось от плахи.

Пустой глазницей черепа, зиял провал в земле, от него веяло болью и страхом. Словно открылись врата в мир иной. Мир Тьмы и Смерти.

— Сын мой! Где бы ты не был, прости меня! — крикнул священник, и хрипя завалился наземь. Одинокая слеза, блеснув ярким алмазом, потекла по его щеке, и тут же застыла, превратившись в кристалл льда. Хмурое небо Аркина побелело, пошел первый снег.

Темная ночь расправила свои мягкие крылья и спустилась на землю. Полная луна и мириады ярких звезд, что разбросаны по небосводу, словно драгоценные сверкающие камни показались лишь на мгновение, чтобы тут же скрыться за облаками.

Тьма, непроницаемая, почти осязаемая, неспешно обволакивая землю, дикий лес, речку Быстрянку ползла в сторону поселения людей. Фермеров — землепашцев и охотников — промысловиков.

Добравшись до защитного частокола, что неровным кольцом обхватывал довольно большое село, в несколько десятков добротных рубленых изб. Тьма словно остановилась, помедлила, наткнувшись на острые, тесаные бревна частокола, но затем двинулась дальше. Накрывая собой избу за избой, сруб за срубом. Медленно и неотвратимо приближаясь к церквушке, что стоит в центре села.

Один за другим, в окнах изб, гасли немногочисленные огоньки масляных лампад. Стихли разговоры, смех, плач и крики детей. Люди укладывались спать. Перестали брехать псы, коровы, овцы, куры запертые по сараям, наконец угомонились. Сон и тишина овладели селом, ночь вступила в свои полные права.

Где — то в глубине темного, такого зловещего в ночи леса ухнул филин, треснула ветка. Часовой на высокой дозорной вышке, молодой здоровый парень, с трудом продрав глаза, выглянул из-за тесаных бревен. С минуту он вглядывался в сторону леса. Ничего, ни шума зверей, ни гомона птиц. Лишь только злой холодный ветер, завывал сквозь щели в бревнах.

Молодец зябко поежился, поплотнее завернулся в тулуп из овчины. Затем сонным взглядом он посмотрел на тугой лук, полный колчан стрел, подлил масла в нещадно чадящую плошку. И проклиная судьбу, а особо старосту Берга за то, что он направил его на пост в такую холодную ночь, уткнувшись в тюфяк набитый сеном, захрапел.

Он не заметил, что дрожащий на ветру язычок пламени несколько раз судорожно дернулся и погас. Словно его задули чьи-то невидимые губы.

Из семи ночных сторожей, что должны были бодрствовать всю ночь и охранять село от волков, упырей и иной Нечисти, не спал только Дерк. Сильный, крупный мужчина лет 40, 45, но уже весь седой.

Его мужественное лицо, наискось пересекал страшный шрам, оставленный когтями медведя — шатуна. Кисти левой руки не было. Вместо нее, на металлической пластине приторочен нож. С зазубренным, длинной в ладонь мужчины лезвием. Несмотря на увечье, Дерк был один из самых сильных бойцов села и мало кто из молодых, отваживался выйти с ним на кулачный бой.

Видя, что огонек на соседней дозорной вышке погас и не загорелся вновь, Дерк в сердцах сплюнул:

— Тьма меня забери! Опять этот увалень Энджи дрыхнет. Ему только коров пасти, да девкам юбки задирать, а не дозор нести, службу править.

Дерк ухватил правой рукой факел, и поднял его, стараясь охватить светом побольше пространства.

— Ну и ночь! Не видно ни зги. Луна и звезды и те за облаками прячутся, — продолжил Дерк.

Еще выше подняв факел, Дерк старался рассмотреть лес, что начинался в ста шагах от него.

Не блеснут ли у опушки волчьи буркала, не мелькнет ли тень упыря в верхушках деревьев.

Глаза Дерка начали слезиться и болеть, злой, холодный ветер трепал его волосы. Всю впустую, лес хранил молчание.

Но Дерк чувствовал угрозу, пока еще невидимую, но неотвратимо приближающуюся к селу. Что это могло быть, он не знал, но каким-то шестым чувством понимал, быть скорому бою.

Дерк не заметил, что недалеко от его вышки вроде как тявкнул пес, или скрипнула дверь избы и какая-то тень, под прикрытием забора мелькнула в сумраке ночи.

Хельга давно притворялась спящей, дожидаясь пока не уснет муж. Еще с вечера она приготовила сытный ужин и не скупилась как обычно на добрую кружку пива. Ей нужна была эта ночь. Для цели ведомой только ей — скорбящей, безутешной матери.

Не прошло и месяца, как она потеряла своего первенца — Трорта, мальчика прожившего только три зимы. Неведомая хворь унесла его младую жизнь, несмотря на все усилия местной знахарки и горячие молитвы Хельги.

Она, потеряв сына, чуть не сошла с ума, даже пыталась покончить с собой. Что по местным законам один из смертных грехов. Священник грозил ей отлучением от церкви и гиеной огненной. Но ей было все равно, без сына она не мыслила себя, своей жизни.

Рано выйдя замуж, молодая женщина никак не могла зачать и лишь три года назад, сообщила мужу радостную весть. Вот ведь счастье было, но недолго. Не только ее сын умер этой осенью, смертей было много, неестественно много.