Кто ответит? - Андрей Молчанов

Еще увлекательная деталь, отмеченная шефом: в карманах одежды трупа из траншеи была табачная крошка, соотносимая по результатам экспертизы с набивкой сигарет «Парламент». То есть…

Я изымаю из дела материалы, касающиеся дактилоскопирования всех трех убитых, вкладываю их в тоненькую полиэтиленовую папочку и созваниваюсь с нашими вспомогательными службами. Пусть сравнят данные отпечатки с теми, что выявлены в комнате грабителя, застреленного на путях. Если это — одно дело, трупов слишком много.

Затем водружаю перед собой два новых тома дел и горько задумываюсь.

Итак, шеф говорил нечто о моем визите к нему после обеда… С соображениями. Соображения таковы: сравнение отпечатков трупов с имеющимися в наличии, запросы по фактам исчезновения, связь с городской прокуратурой на предмет выяснения деталей, и, наконец, радуем новостями прикомандированного ко мне по «висяку» Семена Михайловича Лузгина — старшего уполномоченного МВД. С ним все свои боевые годы я тружусь в постоянном контакте. Далее. Просим свое начальство упросить начальство в МВД, дабы оно разгрузило от текучки пожилого сыщика — ему в этом году пятьдесят пять стукнуло — возраст, когда особенно не набегаешься по десятку дел.

Дверь с шумом открывается, входит возбужденный Владик Алмазов и с места в карьер начинает жаловаться на начальство — он совершает это каждодневно и в качестве излюбленной аудитории избирает неизменно меня.

— Значит, звонит он мне, — сопит Алмазов, — и глаголет. Мол, опять частные машины под знаком «стоянка запрещена» у прокуратуры, звони в ГАИ, пусть номера снимают! Звоню. Приезжают, снимают. Через полчаса опять звонит: дескать, недоразумение, ко мне тут человек по делу приехал, а у него номер отвинтили. Из солидной, подчеркивает, организации человек, неудобно. Позвони, пусть вернут. Во как! Только что пену пускал: снимайте, карайте, теперь — пардон! А я ему ляпни: сами звоните!

Ох, сочиняешь ты, Алмазов, про свой несгибаемо-принципиальный характер! Ибо скоро грядет повышение, и вообще…

Я с сочувственным терпением всматриваюсь в его расстроенную физиономию. Усмехаюсь, год назад сломал себе Алмазов передний верхний зуб, но времени вставить новый не находил, а потому кривил рот, губой прикрывая изъян. После зуб вставил, а рот так и остался привычно-перекошенным. Как у Мефистофеля.

— Покурю хоть у тебя, — вздыхает Алмазов. — Слышь, из города мне звонили, дело у них… Четверо парней тяжелой атлетикой заниматься вдруг вздумали. Из зала не вылезали, тренер их в чемпионы готовил — каждый день успех за успехом… Ну, и внезапно пропали… Тренер в панику, выяснять… Ну, а они, в общем, сейф с деньгами готовились с предприятия вынести. Не вышло — тяжелым оказался, на лестнице упал, шум, то се…

Он курит, болтает, я же тихо бешусь про себя, делая вид, будто углублен в бумаги. В голову ничего не лезет.

— Слушай, — встаю, — извини… я в туалет.

— Да я посижу, — милостиво отмахивается он.

— Ага. Шеф заглянет, а ты тут с чужими секретными документами… — привожу я весомый аргумент. — Подъем! Порядок знаешь!

Выходим из кабинета, и мне не остается ничего другого, как идти в туалет, где нахожу себе занятие, причесываюсь и разглядываю себя в зеркале. Ничего воодушевляющего в своей внешности не обнаруживаю: поредевшие волосы, ранние склеротические прожилки на скулах от курения и недосыпания, бледное лицо…

Тьфу, хватит! За работу, неорганизованный ты человек!

АЛЕКСЕЙ МОНИН. КЛИЧКА — МАТЕРЫЙ

Дорога подходила к концу. Скоро он будет дома, где можно, наконец, отоспаться — сутки, двое, времени он не пожалеет. Отоспится же он не в квартире законной и не в коммуналке конспиративной, а на Машиной даче — сосны, апрельский озоновый воздух, мягкий велюр дивана… Выпьет коньячку, чтобы снять стресс — хоть и не выносит алкоголь, но тут уж, так и быть, позволит себе… А после — забытье, сладкая дрема. В высоком окне — синее небо, хвоя, а вокруг — уют теплой спальни… Быстрее бы! Устал… Одно точило: что ждет по возвращении? Вдруг завал в делах? Вдруг что-то с Хозяином, с шестерками?

Не терзайся, убеждал он себя, еще какой-нибудь годик, и все. Далее будет лишь море, Маша, дом, где и короля не стыдно принять: с оранжереей, балконом, каминным залом и холлом… Вечное отдохновение…

Он запнулся на этой мысли — не надо, ты вымотан, отстранись от всего и от мечтаний тоже, переживания оставь на потом… И лучше всего — до того дня, когда приедешь к Маше. Навсегда приедешь. Со слегка измененной после пластической операции физиономией, с новой фамилией в паспорте… благо, фальшивомонетчик Прогонов документики справил замечательные. Надо бы, кстати, на всякий случай чистыми бланками у него поразжиться впрок. А вообще опасный Прогонов свидетель. Убрать? Мало ли что? Подумай! Не сегодня, не сейчас, конечно.

А все же хорошо, что не поленился, заехал на Азов, хоть крюк вышел немалый. Зато душа не ноет: освоилась Машенька на новом месте, обжилась. Садик-огородик, фрукты-овощи… Даже тархун с анисом в рассаду вывела… ох, баба! Бриллиант! А в доме? Дворец! Музей! Машенька! Вот странно-то как… Никогда никакой любви для него и в помине не существовало. Женщины? Их было множество. Порой увлекался даже. Но чем кончалось? Или дамскими истериками, жаждой властвовать над ним, или банальной бытовой скукой… Просто было лишь с проститутками. Он платил, они работали. И вот как-то, в дымном гомоне интуристовского бара, размышляя о девочке на ночь, шепнул он шестерке своей, ведавшей здешними шлюхами: кто, мол, такая там, за соседним столиком?.. Э, Матерый, ответила шестерка бархатно, то — не в продаже. То само по себе. Она свободу отработала, она и тебя перекупит. Назвала шестерка и двух бывших мужей незнакомки — отошедших в мир иной согласно судебным приговорам. И понял Матерый: приглянуться ей — задача практически без решения… Но — приглянулся.

Так появился друг и партнер. Любовь? О ней не говорилось, не думалось. Пусть любят другие, кто о том ведает, решил он. Меня же устроит кондовая надежность битой бабы. Э-эх, дурак! Не знал любви и знать не хотел, доступность случайных, ветреных попутчиц душу измарала, а любовь все равно пришла, пробилась сквозь коросту сердца, и теперь нет у тебя ничего, кроме любви, все остальное — белиберда, текучка, поденщина…

Машенька! Как бы быстрее возле тебя очутиться, ведьма, как бы быстрее, родная моя…

Стоп! Прочь все воспоминания. Прочь и назойливо всплывающие события последних дней: клювы нефтяных насосов под Баку, постовых со смуглыми лицами, прохладный подвал караван-сарая, штормящий Каспий, браконьерские ладьи, осетровые и белужьи туши в звездных костяных шипах, чаны с черной, липкой икрой, бледно-розовые потроха рыб, чем-то напоминающие поросячьи… Икры же этой в «Волге» — две трети багажника! Одна треть — балык. Ах, Прогонов, спасибо за специальный документик… Гореть бы без него на этом маршруте. Но как не урвать? Хозяин бы, конечно, от возмущения лопнул, узнай, на какой риск иду… Грешим за его спиной, грешим… Ох, будет концерт, как проведает… Хотя — куда он без нас? Он — мозг, а мы — руки. Шаловливые. Плохо это! Ну, ехал бы сейчас порожний, скучающий. Сколько вся икра стоит? Тьфу! Нет, надо лишний червонец сорвать с куста! Ну, лишние тысячи… Чуть больше их или чуть меньше, какая разница? Жлоб ты, Матерый! Нет у тебя кругозора, нет широты, прав Хозяин! А погоришь — его подведешь… Все, кончай, Матерый, с такой мелочевкой, кончай! Икорку через Леву сплавишь в последний раз, и пусть Лева из игры рыбной выходит. Ненадежен он, торгаш, продаст вполкасания. Да и тебя Лева опасаться начал, по всему видно сдрейфил. Силу за тобой почувствовал, масштаб. Тем более, повязал ты Леву когда-то на серьезных кушах, на погромах железнодорожных, через него, барыгу, много чего ушло, а сейчас прикидывает Лева: какой срок за то самое «много»? Занервничал Лева, задергался. А почему? Дна у него нет, лечь некуда. Грянет час страшный, протрубят трубы или фанфары, и загремит под их завывания Лева в преисподнюю, потому что воровал без оглядки, а будущего себе не сочинил. Деньги или проматывал, или копил. Это их удел, торгашей…

Груз полагалось оставить на перевалочной базе в Подольске, в одном из гаражей.

Он открыл багажник, привычно надел перчатки и подумал: глупо… Сколько людей хваталось за эти канистры с икрой, за фольгу, которой обернуты балыки… Да и в гараже этом наверняка есть отпечатки пальчиков тех, кто знал либо видел его. Если суждено, так или иначе вычислят…

Вновь остро почувствовал обреченность. Быстрее бы. Быстрее бы туда, в зарезервированный рай…

Гараж был ангажирован Левой у директора местного ресторанчика, кормившегося на бесхозной рыбке и икре с самого начала «предприятия».

Закрыв гараж, Матерый снял номера с машины и в закутке возле гаражей, достав лопату, закопал их. Номера «светились», долой! Рукастый Толик-мастер отштампует новые, а техпаспорта Прогонов рисует, как дружеские шаржи.