Границы бесконечности - Лоис Буджолд

Майлз подавил в себе желание разыграть её, проглотил слова «Преклони колена и трижды ударь челом об пол; так поступают все в Генеральном Штабе», и вместо этого сказал: — Просто стой прямо и говори правду. Старайся говорить ясно. Дальше он займётся этим делом. В конце концов, опыта ему не занимать. Губы Майлза дрогнули.

Она сглотнула.

Сотню лет назад летнее имение Форкосиганов было казармой, частью укреплений, окружавших большой замок, стоявший на утесе над селением Форкосиган-Сюрло. От замка остались горелые развалины, а казармы превратились в низкое удобное каменное строение, осовремененное по последнему слову техники, окруженное артистически облагороженным пейзажем и приукрашенное цветами. Бойницы для стрел были растёсаны и застеклены, в результате чего образовались большие окна, выходящие на озеро, а крыша щетинилась антеннами комм-линков. Были и новые помещения для охранников, скрытые за деревьями, растущими на склоне, но уже без бойниц.

Человек в коричневой с серебром ливрее личного слуги-телохранителя графа вышел из парадной двери резиденции, когда Майлз подошёл туда с незнакомкой на буксире. Это новенький, как же его зовут? Пим, вот как.

— Где господин граф? — спросил его Майлз.

— В верхнем павильоне, завтракает с графиней. — Пим посмотрел на женщину, в вежливо-вопросительной позе ожидая дальнейших комментариев Майлза.

— А. Видишь ли, эта женщина шла пешком четыре дня, чтобы подать прошение окружному судье. Судьи нет на месте, но граф здесь, поэтому она предлагает опустить промежуточные стадии и обратиться сразу в высшую инстанцию. Мне нравится её манера вести дело. Будь добр, проведи её к графу.

— Во время завтрака? — спросил Пим.

Майлз наклонил голову набок и обратился к женщине. — Ты завтракала?

Она онемело покачала головой.

— Я так и думал. Майлз сделал жест руками, ладонями наружу, как бы символически сбрасывая женщину на слугу. — Да, прямо сейчас.

— Мой папа, он погиб на службе, — слабым голосом повторила женщина. — Я имею право. Казалось, что она убеждает скорее себя, чем кого-то из них.

Пим был, хотя и не горцем, но по крайней мере уроженцем графства. — Верно. Он вздохнул, и без дальнейших рассуждений жестом указал ей следовать за собой. Широко открыв глаза, она пошла с ним за угол дома, беспокойно оглянувшись через плечо на Майлза. — Человечек…?

— Не забудь: стой прямо… — крикнул он ей. Он посмотрел, как она заворачивает за угол, ухмыльнулся и поскакал через две ступеньки по лестнице, ведущей к парадному входу резиденции.

Побрившись и приняв холодный душ, Майлз оделся в своей собственной комнате с видом на долгое озеро. Он одевался очень тщательно, с той же тщательностью, с какой два дня назад одевался на выпускную церемонию Барраярской Военной Академии и императорский смотр. Чистое бельё, кремовая рубашка с длинными рукавами, темно-зелёные брюки с лампасами. Зелёный мундир с высоким воротником, сшитый на заказ, по его нестандартной фигуре. Новые бледно-голубые петлицы мичмана были точнейшим образом выровнены на воротнике и больно упирались ему в челюсть. Он снял ортопедические скрепы с ног и натянул отполированные до зеркального блеска высокие сапоги, доходившие ему до колена. Стряхнул несколько пылинок с сапог своими пижамными брюками, которые подвернулись ему под руку — они валялись рядом на полу, где он сбросил их, уходя купаться.

Он выпрямился и осмотрел себя в зеркале. Его тёмные волосы еще не начали отрастать после того, как он стригся последний раз перед выпускной церемонией. Бледное лицо с острыми чертами, под серыми глазами до сих пор мешки, глаза покрыты красными прожилками, но не слишком — к сожалению, пределы возможностей его тела вынудили его прекратить празднование гораздо раньше, чем он мог себе реально повредить.

Отголоски вечеринки все еще безмолвно бурлили у него в голове, отчего его рот искривился в усмешке. Теперь он встал на свой путь, крепко ухватился рукой за нижнюю ступеньку высочайшей лестницы Барраяра, самой Императорской Службы. Здесь не делают поблажек даже сыновьям старых форов. Ты получаешь то, чего заслуживаешь. Он мог быть уверен, что это известно его собратьям-офицерам, хотя посторонние могли сомневаться. Наконец он получил возможность доказать всем сомневающимся, чего он стоит. Прочь отсюда и вверх, и никогда не смотреть вниз, и никогда не оглядываться.

Один, последний раз надо оглянуться. Майлз собрал нужные для этого вещи так же тщательно, как перед тем одевался. Белые матерчатые петлицы — воинские знаки различия, которые он носил, будучи слушателем Академии — кадетом. Рукописный дубликат приказа о его первом назначении в Барраярской Императорской Армии, заказанный им каллиграфу специально для этой цели. Выписка из диплома, на бумаге, с перечислением предметов и оценок за три года, со всеми благодарностями (и выговорами) — в том, чем ему сейчас предстоит заняться, нет места обману. В шкафу на первом этаже он нашел медную жаровню и треножник, завернутые в ткань, которой их начищали, и пластиковый мешок с хорошо высушенной корой можжевельника. Химические спички.

Наружу через черный ход и вверх по склону. Тщательно проложенная дорожка раздваивалась, правая тропа вела к павильону, откуда открывался вид на всё это сверху, левая сворачивала вбок и выводила в некое подобие сада, окруженное низкой стеной из дикого камня. Майлз открыл калитку и вошел. «Доброе утро, безумные предки!» — воскликнул он, потом одёрнул себя. Может, эти слова и были правдой, но им недоставало приличествующего случаю уважения.

Он прогулочным шагом продвигался между могилами, пока не дошёл до нужной, преклонил колени, и, мурлыча про себя, установил треножник и жаровню. Надгробный камень был очень простой, «Генерал граф Пётр Пьер Форкосиган», и даты. Если бы они захотели перечислить все его награды и достижения, им пришлось бы писать микроскопическим шрифтом.

Он сложил кучкой кору, так дорого доставшиеся ему бумаги, кусочки ткани, прядь тёмных волос, сохраненную от последней стрижки. Он поджёг всё это и уселся на пятки, наблюдая за горением. Сотни раз, в течение многих лет, он проигрывал в голове различные сценарии этого момента, которые варьировались от прилюдных торжественных речей на фоне оркестра до плясок на могиле старика в голом виде. В конце концов он остановился на такой вот уединённой традиционной церемонии, без отклонений. С глазу на глаз.

— Итак, дедушка, — произнес он бархатным голосом, — Вот мы и здесь наконец. Доволен?

Позади весь хаос выпускной церемонии, все бешеные усилия этих трёх лет, весь труд и боль, и всё это свелось в одну точку; но из могилы не раздался голос, никто не сказал: «Молодец; теперь ты можешь остановиться и отдохнуть.» Пепел не сложился в буквы, и видения не рисовались в поднимающемся кверху дыме. Содержимое жаровни сгорело слишком быстро. Может быть, его было мало.