Собрание сочинений в 6 т. Том 5. Мы — на острове Сальткрока. Мадикен. Мадикен и Пимс из Юнибаккена - Астрид Линдгрен

— Разве не здорово, что в усадьбе есть собственное вековое дерево? — спросила Малин, погладив мимоходом шероховатый ствол боярышника.

— А для чего оно, вековое дерево? — поинтересовался Пелле.

— Любоваться, — ответила Малин.

— И лазить на него — ты что, не знаешь? — добавил Юхан.

— С этого и начнем завтра утром, — заверил Никлас. — Как по-вашему, папа заплатил особо за то, что в усадьбе есть дерево, на которое можно лазить?

Шутка рассмешила Малин, а мальчики наперебой стали перечислять, за что на даче Мелькер должен был бы заплатить особо. Причал и старый ялик, привязанный к нему цепью, — раз. Красные сараи на берегу, с которыми надо познакомиться поближе, как только найдется время, — два. Чердак, который они уже облазили вдоль и поперек и где нашлось столько удивительных вещей, — три.

— И колодец, если в нем хорошая вода, — добавила Малин.

Но Юхан и Никлас не считали, что за это следует платить особо.

— А вот журавль был бы кстати, — заметил Юхан, вытаскивая из глубокого колодца ведро с водой.

— Ой, глядите, лягушонок в ведре, — завизжал от восторга Пелле.

Малин жалобно вскрикнула, и Пелле удивленно посмотрел на нее:

— Что с тобой? Ты не любишь лягушаток?

— Люблю, но не в питьевой воде, — ответила Малин.

Пелле так и подскочил:

— Можно, я возьму его себе? — Потом, обратившись к Юхану, сказал: — Думаешь, папа заплатил особо за лягушаток в колодце?

— Смотря по тому, сколько их там, — ответил Юхан. — Если их тьма-тьмущая, то они достались папе по дешевке.

Он взглянул на Малин, чтобы посмотреть, сколько лягушек она сможет вынести, но, кажется, она даже не слыхала, о чем шла речь.

Мысли Малин витали где-то далеко. Она стояла и думала о веселом столяре и о его жене. Счастливо ли они жили в своей усадьбе? Были ли у них дети, которые потом стали лазить на боярышник и, может, иногда падали невзначай с мостков в море? И много ли шиповника цвело в те времена на участке в июне, и так ли, как теперь, белела тропинка к колодцу, покрытая опавшими яблоневыми лепестками?

Потом она вдруг вспомнила, что веселого столяра и его жену выдумал Мелькер. Но она все-таки решила поверить в них. И еще она твердо решила: пусть в колодце бултыхается сколько угодно лягушек, пусть будет сколько угодно разбитых окон, а дом столяра ветхим-преветхим — ничто не помешает ей радоваться и быть счастливой именно здесь и теперь. Ведь стоит лето. И пусть не кончается июньский вечер. Задумчивый и молчаливый, как сегодня. И тихий. А над причалом пусть вьются чайки. Вот одна из них вдруг пронзительно закричала. И снова наступила эта непонятная тишина, от которой даже в ушах звенело. Дымчатая сетка дождя нависла над морем. Было красиво до грусти. С кустов и деревьев осыпались капли, веяло холодком вновь надвигающегося дождя, запахами земли, соленой воды и мокрой травы.

«Сидеть на солнечной лужайке, уплетать бутерброды и наслаждаться летом» — так представлял себе Мелькер первый вечер в усадьбе столяра. Получилось несколько иначе, но все-таки стояло лето, и Малин радовалась ему. Внезапно она почувствовала сильный голод и подумала: «Как там у Мелькера дела с кухонной плитой?»

А дела шли хуже некуда.

— Малин, где ты? — кричал он, поскольку привык звать дочь на помощь всякий раз, когда у него что-нибудь не ладилось. Но Малин поблизости не было, и, к своей досаде, он понял, что остался один и ему придется выпутываться самому.

— Один на один с Богом и железной плитой, которую давно пора вышвырнуть в окно, — проворчал он огорченно, но потом закашлялся от дыма и не мог вымолвить ни слова. Он уставился на плиту, которая сердито окуривала его, хотя он не причинил ей ни малейшего зла, разве что затопил, бережно и осторожно. Он помешал дрова кочергой, и новое облако дыма заклубилось вокруг него. Отчаянно кашляя, он бросился открывать окна. Едва он покончил с этим делом, как дверь отворилась и кто-то вошел. Опять этот величественный ребенок, который только что стоял на пристани. С редким именем Корвен или Чёрвен, или как там ее зовут. «И похожа на аппетитную колбаску, — подумал Мелькер, — кругленькая и славная». Насколько он мог разглядеть сквозь дым, лицо, видневшееся из-под зюйдвестки[6], было необычайно чистое и красивое: детское лицо, широкое и доброжелательное, с умными пытливыми глазами. Свою собаку-великанище девочка привела с собой. В доме собака выглядела еще более внушительной, казалось, она заполнила собой всю кухню.

Чёрвен из вежливости остановилась на пороге.

— Плита дымит! — сказала она.

— Разве? — горько усмехнулся Мелькер. — А я и не заметил.

Тут он так зашелся кашлем, что глаза чуть не вылезли из орбит.

— Да, дымит, — заверила Чёрвен. — Знаешь что? Может, в трубе лежит дохлая сова, у нас дома так было раз. — Пристально посмотрев на Мелькера, она лукаво улыбнулась: — У тебя все лицо в саже, ты черный как негр.

Мелькера душил кашель.

— Какой же я негр? Салака я, да к тому же свежекопченая. А вообще мне не нравится, что ты говоришь мне «ты». Называй лучше дядя Мелькер.

— Тебя так зовут? — спросила Чёрвен.

Мелькер не успел ответить, потому что тут, к счастью, вернулись домой Малин и мальчики.

— Папа, мы поймали в колодце лягушонка, — поспешно доложил Пелле. Но в тот же миг Пелле забыл всех лягушек на свете ради необыкновенной собаки, которую недавно видел на пристани и которая теперь стояла у них на кухне.

Мелькер был обескуражен.

— Лягушонок в колодце… в самом деле? «Такая уютная дача», — уговаривал меня агент. Но он почему-то не предупредил, что здесь целый зверинец: совы в трубе, лягушата в колодце, гигантские собаки на кухне. Юхан, пойди посмотри, нет ли в спальне какого-нибудь лося?

Дети дружно захохотали, как того и ждал отец. Иначе самолюбие Мелькера было бы уязвлено. Но Малин сказала:

— Фу, до чего здесь дымно!

— Сам удивляюсь, — признался Мелькер, осуждающе указав рукой на железную плиту. — Позорное пятно на репутации фирмы «Анкарерум».

Я пошлю им жалобу: «В апреле тысяча девятьсот восьмого вы поставили сюда плиту. Какого лешего вы это сделали, если она не топится?»

Но его никто не слушал, кроме Малин. Мальчики столпились вокруг Чёрвен и ее Боцмана и забросали девочку вопросами.

И она охотно рассказала, что живет в соседнем со Столяровой усадьбой доме. Там папина лавка, но дом такой большой, что хватает места всем.

— И мне, и Боцману, и папе с мамой, и Тедди с Фредди.

— А сколько лет Тедди и Фредди? — живо заинтересовался Юхан.

— Тедди — тринадцать, Фредди — двенадцать, мне — шесть, а Боцману — всего два года. Не помню, сколько лет маме и папе, но могу сходить домой и спросить, — с готовностью вызвалась она.

Юхан уверил ее, что это не так уж важно. Довольные, Юхан и Никлас переглянулись. Два мальчика — их ровесники, да еще в соседнем доме. Слишком хорошо, даже не верится!

— Что прикажете делать, если не удастся наладить плиту? — развела руками Малин.

Мелькер почесал затылок.

— Пожалуй, придется мне влезть на крышу и посмотреть, не торчит ли из трубы сова, как утверждает эта девочка.

— Ой, — заохала Малин. — Осторожнее. Не забудь, у нас только один отец.

Но Мелькер уже исчез за дверью. Он еще раньше приметил возле дома лесенку, а для мужчины, даже если он не очень ловкий, не ахти какой труд взобраться на крышу. Мальчики следовали за отцом по пятам, а вместе с ними и Пелле. Даже самая большая в мире собака не могла удержать его на кухне, когда папа достает дохлых сов из дымовой трубы. И Чёрвен, которая уже определила Пелле в свои друзья, хотя он и не подозревал об этом, степенно вышла во двор посмотреть — вдруг там будет что-нибудь веселое.

Начало показалось ей забавным. Чтобы вытащить из трубы сову, дядя Мелькер вооружился кочергой и, взбираясь по лестнице на крышу, держал ее в зубах. «Точно Боцман, когда тащит кость», — подумала Чёрвен. От одного этого она развеселилась. Стоя под яблоней, она тихонько от души смеялась. Но вдруг под тяжестью Мелькера лестничная перекладина обломилась, и он прокатился немного вниз на животе. Пелле испуганно вскрикнул, а Чёрвен снова тихонько рассмеялась.

Но потом она уже не смеялась. Потому что дядя Мелькер наконец добрался до крыши, а это было, по-видимому, опасно.

Да и Мелькер думал то же самое.

— Неплохой дом, — пробормотал он, — только высоковат.

Он начал сомневаться, не слишком ли здесь высоко для неопытного эквилибриста, которому к тому же скоро стукнет пятьдесят.

— Если я доживу до этого возраста, — приговаривал он, балансируя вдоль конька крыши и не спуская глаз с трубы. Но вот он взглянул вниз и чуть не свалился, увидев так далеко внизу перепуганные лица сыновей, обращенные к нему.