Друзья и соседи - Борис Ласкин

Первые дни Тюриков был одинок. Он пил кисленькое винцо, принимал солнечные ванны и по вечерам не громко декламировал произведение Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». Всё это, вместе взятое, успешно помогало не думать о делах.

Как-то в одну из ночей ему совершенно некстати приснился управляющий трестом. В купальном костюме, с портфелем под мышкой, управляющий, как Афродита, возник из морской пены и, подмигнув, крикнул: «Серёжа! Сейчас же домой!»

Сергей Сергеевич проснулся, настойчиво пытаясь вспомнить, где он слышал эту фразу. Наконец вспомнил. Детство. Школьные годы. Серёжа Тюриков гоняет во дворе мяч, а уроки ещё не сделаны. И тогда из открытого окна раздаётся строгий голос отца: «Серёжа! Сейчас же домой!»

Мимолётное видение в лице управляющего трестом несколько омрачило доселе безмятежное настроение Сергея Сергеевича.

На следующий день ему удалось завязать приятное знакомство.

Неподалёку от моря стоял огромный санаторий угольщиков. Горные техники, молодые и маститые шахтёры шумной компанией приходили на пляж. Они пели песни, устраивали проплывы на дальность, играли в домино и вообще веселились вовсю.

Следует отметить, что Сергея Сергеевича неизменно удивляло то обстоятельство, что эти люди даже на отдыхе не забывали о своих делах. Время от времени они затевали жаркие споры и в воздухе висели слова: «на-гора», «комбайн», «лава» и «дóбыча». Не «добыча», а именно «дóбыча» — так они говорили.

Это были славные, общительные люди. Знакомство началось с того, что один из них, невысокого роста человек, обратился к Сергею Сергеевичу:

— Вливайтесь в наш коллектив, дорогой товарищ!

С этого дня Сергею Сергеевичу о делах было некогда и подумать. Прогулки, заплывы, катанье на катере, походы в кино — всё это щедро заполняло время от рассвета дотемна.

В воскресенье Тюриков со всей компанией отправился на базар. Прошёл слух о том, что колхозники привезли прекрасное молодое вино. При проверке слух подтвердился.

На обратном пути весёлая компания остановилась возле уличного фотографа. К услугам желающих были выставлены самые разнообразные декорации, нарисованные на холсте. На одной был изображён пронзительно синий пруд, беседка и надменная дама, бросающая корм оцепеневшим на водной поверхности лебедям.

На другой декорации бушевало море, белел одинокий парус и сияло солнце.

Фотограф просил обратить внимание на свой лучший холст. На фоне скал стоял вороной скакун с шеей, похожей на вопросительный знак. В седле сидел всадник без головы. В одной руке он держал шашку, в другой — букет цветов. Вместо головы у всадника было оставлено круглое отверстие. Любой клиент, поместивший голову в отверстие и сфотографированный в этом состоянии, мог получить невиданной силы портрет.

Верхом на коне снялись все по очереди. Все, даже Клава Распевина, экономистка из треста «Красногвардейскуголь».

Вечером фотограф доставил в санаторий готовые снимки.

И здесь-то Сергею Сергеевичу пришла мысль послать эту живописную фотографию супруге.

Примостившись на скамейке, он написал жене письмо. Уже закончив своё послание, полное забавных подробностей, он вспомнил, что накануне собирался отправить телеграмму управляющему с просьбой продлить командировку.

Прикидывая проект телеграммы, он подумал о том, что, пожалуй, целесообразней будет послать письмо. Пока оно дойдёт, глядишь — ещё парочка деньков-то и пробежит!..

И Сергей Сергеевич написал краткую докладную:

«В связи с трудностями местных условий прошу вашего указания» и так далее и тому подобное.

Он порылся в бумажнике в поисках конвертов. Нашёлся один, да и тот помятый. «Где бы раздобыть конверты?» — подумал Сергей Сергеевич. И тут его окликнули:

— О чём задумались?

Это был шахтёр Юрасов из Донецка.

— Да так, пустяки. У вас не найдётся парочки конвертов? Письма надо отправить.

— Конвертов нет, — сказал Юрасов, — но я на почту иду. Хотите, могу отправить.

— Будьте настолько любезны. Я вам адреса запишу… Одну минуточку… Вот это письмо личное. Тюриковой Александре Васильевне, супруге моей. А это служебное, в трест. Рыбакову.

Юрасов взял письма и удалился.

Через три дня в санаторий на имя Тюрикова пришла срочная телеграмма: «Немедленно выезжайте. Рыбаков». Сергей Сергеевич пожал плечами. «Интересно, откуда он узнал, что я здесь бываю?..»

Телеграмма пришла в четверг, а в пятницу, поспешно закончив дела (нужный товарищ вернулся из Новороссийска), Сергей Сергеевич выехал в Москву.

Дома были рады его возвращению. Все единодушно отметили, что он в командировке и поправился, и отлично загорел.

— Получила моё письмо? — спросил Сергей Сергеевич у жены.

— Получила.

— Смеялась?

— Нет. Ты считаешь, что сочинил остроумное письмо? Не знаю, может, я чего-то не поняла…

— Чего ж там не понять?

Сергей Сергеевич взял у жены письмо.

— Что это?.. «В связи с трудностями местных условий…» Докладная Рыбакову.

Дальше он читать не стал.

Когда Тюриков явился в трест, управляющего в кабинете не было, он уехал в министерство. Секретарша Елена Харитоновна, усмехнувшись, сказала:

— Управляющий очень удивился вашему письму…

— Где оно? — тихо спросил Тюриков.

— Вот. Пожалуйста. Александр Михайлович велел его вам вернуть.

Письмо начиналось бодро и непринуждённо:

«Здравствуй, детка Шурик-Мурик! (Кошмар и ужас! И жена — Александра, и управляющий трестом — Александр!) Пишет тебе твой Серёжка — кавказский пленник. Живу как в сказке, прописался на пляже, окружает меня расчудесная компания. Сегодня провели культурное мероприятие — тяпнули на базаре молодого винца…

В результате чего, откровенно говоря, о работе даже и думать стало противно».

Сергей Сергеевич скомкал листок.

Юрасов перепутал письма!

— Елена Харитоновна, а в конверте… больше ничего не было?

— Как же! Фотография ваша была. У нас все прямо руками развели. Вы, оказывается, джигит.

— А где эта фотография?

— В стенгазете.

— Что?..

Он быстро вышел в коридор и сразу же увидел стенную газету «За чёткую работу».

Первое, что увидел Тюриков, был броский заголовок — «Из последней почты».

Дальше шёл текст: «Как известно, наш сотрудник т. Тюриков С. С. уже длительное время находится в командировке на Кавказе. По последним данным товарищ буквально горит на работе, о чём свидетельствует фотография, которую он лично прислал в трест».

Тюриков не дыша прочёл текст и взглянул ниже.

Обведённая рамкой цвета морской волны, в газете красовалась фотография. На фоне скал стоит вороной скакун. В седле, лихо подбоченясь, восседает замзавотделом материально-технического снабжения с шашкой в одной руке и с букетом в другой.

— Мама! — прошептал Сергей Сергеевич и закрыл глаза.

Спасение

Там, где я работал, я уже больше не работаю. По какой причине — сами поймёте. Так что, если хотите, я могу изложить вам всю эту историю.

Я не буду начинать с начала, я лучше расскажу с конца.

В понедельник утром я поднялся в приёмную начальника главного управления и сказал секретарше:

— Здравствуйте. Мне бы хотелось побеседовать с Иваном Александровичем по личному вопросу.

— Простите, а как доложить?

Я немножко подумал и сказал:

— Доложите, что его хочет видеть человек, который только благодаря ему вообще способен сегодня и видеть, и слышать, и дышать.

Секретарша, конечно, удивилась:

— Может быть, вы назовёте свою фамилию?

— Это необязательно, — сказал я. — Как только я перешагну порог кабинета, Иван Александрович тут же всё поймёт.

Секретарша вошла к начальнику и закрыла за собой дверь. Её долго не было. Наконец она вернулась. С большим интересом посмотрев на меня, она сказала:

— Пожалуйста.

Я вошёл в кабинет с радостной улыбкой.

Мы поздоровались, и начальник указал на кресло:

— Прошу садиться.

Я сел в кресло и сразу же заметил, что начальник тоже смотрит на меня с большим интересом. Мне это стало понятно. В тех условиях, на лоне природы, он, безусловно, не мог меня так внимательно разглядеть.

Тогда он был занят другим. Он спасал мне жизнь.

Я сидел в кресле и специально некоторое время молчал, чтобы начальник почувствовал, что волнение мешает мне начать разговор. Но потом, когда пауза немножко затянулась, я развёл руками и сказал:

— Человек так устроен, что он никогда не может угадать, где его подстерегает опасность.

— Правильно, — сказал начальник.

— Всё, что я в эту субботу испытал, вам хорошо известно. Я уже говорил, вы это слышали…

— Знаю, вы это говорили, но я этого не слышал, — сказал начальник. — Расскажите, что же с вами случилось?