Десятые - Роман Валерьевич Сенчин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь у Гущиных трехкомнатная квартира – бывшая коммуналка – в сталинском доме. Три отдельные комнаты, длинный коридор, небольшая кухня, совмещенная с туалетом ванная. Пока вшестером умещаются, но скоро придется расширяться. Да и Егор к возрасту жениха приближается. Если решит создавать семью, не к жене же ему идти, – придется думать об отдельном жилье. И нужно ему, Трофиму, к этому готовиться, поддержать сына.
Улицы были уже пусты – люди с работы давно разъехались, – поэтому до дому по городским улицам добрался быстро. А обычно пробки возникают часов около восьми утра, и в течение всего дня движение превращается в муку. Машин в последние годы увеличилось во много раз… Что ж, скопил полста тысяч, взял в кредит, а потом годами выплачивай остальное. Многим и не нужна особо эта машина – живет по маршруту квартира – работа – супермаркет – квартира, но для статуса автомобиль необходим. И вот пыхтят километра три от дома до офиса два часа…
Но сейчас, в десятом часу вечера, уже свободно. Город словно бы вымерший. Лишь светофоры мигают да редкая цветная реклама развлекает, оживляет… Холодновато, в такую погоду не погуляешь, да и что гулять, где… Город старый, тесный, серый, воздух пропитан сгоревшим бензином, угольным дымом из частного сектора. Люди предпочитают сидеть по домам, смотреть телевизор. Там, в телевизоре, много чего красочного, почти ощутимого. Насмотрелся, и вроде как побывал в солнечных городах, поплескался в теплых морях. Или на ужасы насмотрелся, которых тоже в избытке, и ощутил счастье, что тебя и твою семью эти ужасы не коснулись.
Въехал во двор, припарковался на своем, давно застолбленном месте. Выбрался из машины и услышал в отдалении чистое, красивое пение. Чистое, красивое, но в полный голос, почти на надрыве.
Ярко, ярко
Пусть пылают лишь рассветы,
Ночью звездной пусть спокойно спят поля…
Детство, детство
Добротой не зря согрето,
Детство, детство – завтрашний твой день, Земля!
– Что-то новенькое сегодня, – усмехнулся Трофим; обычно слышались песни из репертуара Аллы Пугачевой. Но, может, и это пела когда-то Пугачева?..
Месяца два назад появился в их квартале парень. С бешеной скоростью он ходил меж домов, держа, как микрофон, передо ртом черную палочку, и пел. «Любовь, похожая на со-он…», «Сколько раз спасала я тебя!..»
Поначалу Трофима забавило это почти ежевечернее действо, даже хвалил этого парня: разбавляет унылую тишину, разбивает сдавленность. Тем более что пел не безобразно… Но однажды увидел парня вблизи и понял, что это сумасшедший. Сошедший с ума. Глаза, рот, лоб сумасшедшего. И к тому же обычный человек не мог бы петь так чисто, часами почти бегая по тротуарам и дворам, – задохнулся бы. А этот не задыхался.
Все люди на большой планете
Должны всегда дружить,
Должны всегда смеяться дети
И в мирном мире жить!
Глядя в ту сторону, где гасло, съедаемое расстоянием, пение, Трофим нажал кнопку сигналки. Машина отозвалась коротким всписком и мигнула фарами… Пошел к подъезду, и почти тут же из темноты раздалось тихое, отчетливое:
– Снаря-ад!
Трофим вздрогнул и замер. Его называли так давным-давно, казалось, в другой жизни…
После увольнения из ОМОНа он яростно занялся партийной жизнью, протестной деятельностью. Организовывал митинги и шествия в их городе, ездил в Москву на тамошние акции. Требовал включить его в группу по мирному захвату здания администрации президента, но руководство запретило: «У тебя трое детей, ты умеешь хорошо писать. Ты нужнее на воле». Тех же тридцать девять парней и девушек, что прорвались в администрацию и несколько часов ее удерживали, затем судили. Восьмерым дали большие сроки… Ездил Трофим и на акции в Питер, Нижний Новгород, Смоленск, Тулу, Воронеж. Очень активно действовал, за что, видимо, ему и дали партийную кличку – теперь это называют «позывной» – Снаряд…
После выхода первых книг Трофима стали приглашать на книжный выставки, на встречи с читателями (проезд оплачивался устроителями, нередко бывали и гонорары за выступления), и, случалось, дней до двадцати в месяц он был в разъездах.
За ним, как и за большинством политических активистов, следили. Почти не прикрываясь. Перед акциями у подъезда стояла машина с парочкой амбалов внутри, в дороге неподалеку от Трофима находился сопровождающий… Выбор у службы безопасности был, видимо, небогатый, и постепенно Трофим стал знать своих сопровождающих в лицо. Отмечал, как они скисают, изматываются, чахнут в этих постоянных путешествиях… Сегодня Трофим трясется в плацкартном вагоне в Москву, вечером следующего дня садится в самолет и летит в Новосибирск, оттуда – в Иркутск, из Иркутска – обратно в Москву, снова поездом в Курск, из Курска – домой… Трофима подпитывала его растущая известность, радушие встреч, интересные разговоры с людьми, а сопровождающие просто валились с ног.
Иногда Трофим смеялся над ними. Видел, что сопровождающий спит, когда нужно уже ему, Трофиму, сходить на станции, и тряс того за плечо: «Вставай, милый, пора». Сопровождающий вздрагивал, начинал еще в полусне суетиться, видел, что разбудил его тот, за кем следит, смущался, неуклюже пытался выдать себя за простого пассажира… Или в вагоне-ресторане Трофим предлагал сопровождающему, клюющему за соседним столиком самый дешевый салат, пересесть к нему, поесть горячего, выпить водки. «Да чего ты, – уговаривал, – мы ж не чужие люди. А то последнее здоровье потеряешь». И видел на лице мужчины-шпика такую униженность и бессилие…
Несколько лет назад организовывать митинги и акции прямого действия Трофим почти перестал, связь его с партией не то чтобы ослабла, а вышла на другой уровень – он стал чуть ли не олицетворением партии, затмив даже вождя, философа Серебренко (позывной – Отец), главным пропагандистом ее программы, но пропагандировал во время творческих встреч, при помощи прозы и статей… Давно Трофим не участвовал в подпольных совещаниях, давно его не называли Снаряд, не видел в планах акций слов: «Вторую колонну ведет Снаряд… Снаряд контролирует первую волну прорыва…»
И вот из холодной темноты двора раздалось:
– Снаря-ад!
Трофим вздрогнул и замер. Словно его накрыло чем-то глухим, тяжелым… Правда, быстро пришел в себя, но сперва глянул налево-направо, назад, отыскивая сопровождающих, следящих… Никого.
– Да? – сказал тихо. – Кто это?
От
