Том 7. Последние дни. Пьесы, киносценарии, либретто. «Мастер и Маргарита», главы романа, написанные и переписанные в 1934–1936 гг. - Михаил Афанасьевич Булгаков

кричит Чичиков. И для осторожности несколько отступает. — Это у вас от безделья, сударыня... — зло говорит он. — Шили бы вы рубахи... вязали чулки, да рожали...

— Ах, вот как?! — гневно перебивает его Анна Григорьевна. И, закрывшись вуалью, поворачивается и гордо направляется к дверям...

...Две горлицы покажут

Тебе мой хладный прах.

Воркуя, томно расскажут,

Как я умерла в слезах!.. —

остановившись у дверей, трагически, с надрывом произносит она и, как видение, исчезает...

— Дура... Черт бы ее побрал... — облегченно вздохнув, выругался Чичиков... и замер... услышав шум подъехавших к гостинице экипажей. Подскочив к окну, он выглянул и, схватив шкатулку, стремительно кинулся к дверям...

Но из дверей, навстречу ему, появляются: жандармский ротмистр, «странная личность», за ними два жандарма.

— По приказу его сиятельства генерал-губернатора, — четко говорит ротмистр, — вы арестованы...

Чичиков в ужасе застывает...

Эп. 61.

— ...В острог! В Сибирь! С мерзавцами и разбойниками! — кричит генерал-губернатор... на стоящего перед ним в его кабинете Чичикова.

— Виноват, ваше сиятельство! — падая на колени, вскричал Чичиков. — Я мерзавец! Я негодяй! Но бог свидетель, я всегда исполнял долг гражданина! Я всегда любил и уважал начальство! — задыхаясь от страха, он подползает к ногам генерала.

— Подите прочь!.. — кричит генерал, отпихивая его носком сапога.

— Смилуйтесь! Пощадите, ваше сиятельство... — хватаясь за сапог и целуя его, плача, выкрикивает Чичиков.

— Прочь! Взять его!

— Сжальтесь! Пощадите! Старуха мать! Жена! Дети! — орет, лобзая сапоги, Чичиков. Жандармы оттаскивают его, волокут по полу к дверям. Чичиков отбивается, визжит, плачет...

— В острог! В Сибирь! На каторгу! — орет взбешенный генерал-губернатор.

Эп. 62.

Особая комната главной канцелярии. Шкафы. У одного из шкафов стоит какой-то пожилой, важный чиновник и «странная личность». В руках чиновника толстая книга «Купчих крепостей». У «странной личности» опечатанная чичиковская шкатулка.

Книгу и шкатулку вкладывают в шкаф, а шкаф закрывают на ключ и запечатывают сургучной печатью...

— Шка-ту-лка! — доносится издалека чичиковский вопль...

Эп. 63.

— Шкатулка!.. — кричит Чичиков, бешено колотя кулаками железную дверь мрачной, полуподвальной камеры острога.

— Моя шкатулка... — стонет он, бессильно прислонясь к стене. — Ведь там все!.. Имущество... Деньги... Бумаги... Все разнесут... Все украдут...

Где-то далеко возникает похоронный звон.

— О боже... — тяжело дыша, продолжает Чичиков. — Какая судьба! Какая судьба... По́том и кровью добывал я копейку, чтобы в довольстве остаток дней прожить... Покривил, не спорю, покривил... Но ведь я трудился, я изощрялся. А эти мерзавцы, что тысячи с казны берут, что грабят небогатых и последнюю копейку сдирают с того, у кого нет ничего! За что же мне такие несчастье?.. Почему же другие благоденствуют! Всякий раз, как только я начинаю достигать плодов... и уже, кажется, рукой их... Вдруг буря! Вихрь! Подводный камень... И сокрушение в щепки всего корабля! За что же такие удары... — с болью стонет он. — Где справедливость небес?! Ведь я три раза сызнова начинал! Снова терял... И опять начинал! За что же такие удары? О господи! За что?! — в отчаянии Чичиков разрывает на себе одежду и, громко зарыдав, падает на солому...

Похоронный звон ближе. Запел, нарастая, хор певчих:

— Святой боже, святой крепкий.

Святой бессмертный, помилуй нас...

Недвижно, словно мертвый, лежит на соломе Чичиков. Поет, разрастается похоронный хор, наполняя собой камеру... Медленно приподнимаясь, Чичиков испуганно вслушивается... Затем вдруг вскакивает, бросается к окну и, прильнув к решетке, смотрит.

— А-а, прокурора хоронят! — зло усмехаясь, кричит он. — Жил, жил и умер. И вот напечатают теперь в газетах, — издевательски продолжает Чичиков, — что скончался почтенный гражданин, редкий отец, примерный супруг... Эх вы! Мошенники! — потрясая кулаком, кричит он. — Весь город мошенники. Один был порядочный человек, да и тот свинья!..

Злобно захохотав, Чичиков плюнул в окно и, отойдя, с тяжелым стоном опустился на скамейку...

Затихает похоронный хор, удаляясь все дальше и дальше...

Вдруг Чичиков насторожился, приподнял голову. За дверью послышались шаги, лязг ключей, запоров, наконец, дверь с визгом отворяется и в камере появляется «странная личность», за ней силуэтом виднеется жандармский ротмистр.

«Личность» подошла к Чичикову и, вежливо поклонившись, отрекомендовалась:

— Самосвитов. Встречались. Знаю все... Но... не отчаивайтесь... — Загадочно улыбнувшись, «личность» приблизилась к Чичикову и тихо добавила: — Тридцать тысяч.

Чичиков вздрогнул, отшатнулся.

— Тут уж всем: и нашим, и генерал-губернаторским, и... — жестом дополнила «личность».

— И мне... мне удастся освободиться?.. — взволнованно спросил Чичиков.

«Личность» молча кивнула головой.

— Но позвольте... — дрожащим от волнения голосом спрашивает Чичиков, — как же я могу... Мои бумаги, деньги... Шкатулка...

— Не беспокойтесь... — перебивает его «личность». — Ночью получите все.

— А лошади?.. А бричка?..

— Все будет готово. Ждите, — спокойно сказала «личность» и, еще раз улыбнувшись, двинулась к дверям...

Эп. 64.

Ночь. Особая комната главной канцелярии генерал-губернатора. Шкафы. В дверь быстро одна за одной входят две фигуры в темных плащах. Войдя, они открывают плащом небольшой фонарь, тускло освещая себя и комнату, — это «странная личность» и жандармский ротмистр. Подойдя к одному из шкафов, «личность» срывает печать, открывает его и вынимает шкатулку.

Ротмистр тем временем сгребает к шкафам какие-то бумаги и, достав из фонаря огарок свечи, поджигает их. Вспыхнули, загорелись бумаги, повалил дым... юркнув, скрылись за дверью фигуры...

Эп. 65.

Рассвет. Тревожные удары набата. Из-за угла выскакивает закутанный в шинель Чичиков, за ним со шкатулкой в руках Петрушка.

Испуганно озираясь, они бегут под нарастающий гул набата по переулку... подлазят под какие-то покосившиеся ворота... перескакивают через изгородь... прыгая с могилы на могилу, проносятся через кладбище и, шатаясь от изнеможения, подбегают к стоящей на дороге тройке.

Вскочив в бричку, Чичиков, с трудом переводя дыхание, смотрит на виднеющийся внизу город.

В центре города огромное зарево пожара. Багровый дым... доносится гул тревожного набата...

— Пошшшел! Гони! — падая в бричку, крикнул Чичиков...

И тройка рванулась, понеслась, помчалась...

— Э! э-эх, любезные! — кричит Селифан, нахлестывая и чубарого, и гнедого, и каурую пристяжную...

Мчится тройка... то взлетая на пригорок... то срываясь вниз... то снова взлетая... Словно по воздуху, почти не трогая копытами земли — летят, несутся кони...

Необычайное происшествие, или Ревизор (по Гоголю). Сценарий[6]

НДП[7].