Конец Желтого Дива - Худайберды Тухтабаев

— Довольно! — простонал Салимджан-ака.

— Отец, простите меня. Иногда я жалею вас, признаю, что вам тоже нелегко. А иногда ночами не сплю, проклинаю вас: вы и воспитать не смогли меня, и из тюрьмы не пожелали вызволить. Мне нужно еще во многом разобраться. Поэтому будет лучше, если я уеду. Жить вместе мы не сможем…

— Что ж, раз так… Куда ты решил уехать?

— В Мирзачуле, я слышал, деревообделочный комбинат построили. Хочу туда податься.

— На дорогу дать тебе денег?

— Нет.

Карим-ака отвернулся, пошел в комнаты. Вернулся через минуту, прижимая к груди фото матери, вправленное в рамку, взял чемодан. Я глядел ему вслед, на подрагивающие его плечи, и ждал, когда он оглянется. Вот и калитка. Нет, не оглянулся.

Самовар выкипел наполовину. Наконец я опомнился, заварил крепкого зеленого чаю, вернулся на веранду. Салимджан-ака сидел на краешке дивана, глядя прямо перед собой.

«Будь самостоятельным, сын мой»

Как говорится, беда никогда не приходит одна. На следующий день — опять неприятности. Оказывается, председатель месткома Халиков решительно возражал против моего нового назначения. Салимджану-ака пришлось ввязаться с ним в ссору, защищая мою кандидатуру, что еще больше распалило Халикова.

Х а л и к о в. Что верно, то верно — Хашимджан показал себя смелым, боевым работником. Но какие бы он ни творил чудеса, Хашимджан еще молод, в органах работает совсем мало, тогда как у нас есть работники с пятнадцатилетним стажем, вполне достойные этого назначения.

А т а д ж а н о в.  Как известно, ум зависит не от возраста и не от стажа. За совсем короткий срок Хашимджан сделал столько, сколько, может быть, не смог сделать ни один из нас, опытных.

Х а л и к о в.  Я буду жаловаться в райком.

А т а д ж а н о в.  Я выдвинул кандидатуру Хашимджана, предварительно посоветовавшись с товарищами в райкоме.

Х а л и к о в.  Им, наверное, не известно истинное положение дела.

А т а д ж а н о в.  Идите, просветите их, укажите ошибку.

Х а л и к о в.  Все равно я остаюсь при своем мнении.

А т а д ж а н о в.  И я вовсе не собираюсь менять свое мнение.

Х а л и к о в.  Это мы еще посмотрим.

А т а д ж а н о в.  Посмотрим, конечно, почему бы не посмотреть?!

И вот сижу себе, ничего не ведая, разложил папки, обдумываю, с чего же дела начать. А для облегчения мыслительного процесса выстукиваю пальцами ло столу очень душевную мелодию «Прекрасны гранаты в твоем саду».

И тут вваливается Халиков, я его, как положено, приветствую, а он вместо здрасьте:

— Совесть у вас есть? — говорит. — И вам не стыдно?

— А чего мне стыдно должно быть? — спрашиваю.

— Не прикидывайтесь дурачком, — отвечает. — Вы работаете без года неделю, а успели перебежать дорогу заслуженным людям.

«Так вот оно что! — думаю. — Но я ведь не напрашивался». Ладно, если ему нужна моя должность, ускай берет ее. Признаться, мне и самому не очень-то по душе эта затея. Лучше вернуться в кишлак, лепить кизяки, чем выглядеть выскочкой каким-то.

Я взял лист бумаги, потянулся за ручкой. Халиков на меня во все глаза глядит. И именно в этот момент в дверь просовывается роскошно причесанная головка нашей секретарши Лиляхон.

— Вас вызывают в партком.

— Ладно, приду.

— Не «ладно», а сейчас, сию минуту!

Головка исчезла, демонстрируя бесполезность каких-либо пререканий. Пришлось оставить Халикова в кабинете и идти в партком. Каромат-опа была в хорошем настроении, наверно, дочурка не бастовала сегодня, отказываясь идти в детсад.

— Как дела, товарищ начальник отдела? — сказала Каромат-опа, указывая глазами на диван. Я сел.

— Неплохо.

— С чего решили начинать свою работу?

— С заявления.

— Что? С какого это заявления?

— Ну… с заявления об увольнении…

— Послушайте, молодой человек, когда вы отучитесь шутить в самое неподходящее время?

— А я вовсе и не шучу. Просто я… просто меня товарищ Халиков спросил сегодня, имею я совесть или нет.

— Ах, вот оно что! Значит, он успел и на вас навалиться? — Каромат-опа встала и пересела рядом со мной на диван. — Не обращайте внимания. Вчера он зашел ко мне, говорил то же самое. Я его пристыдила. Но он, понимаете, такой уж человек. Давно метил в начальники отдела, но не вышло, райком не утвердил его кандидатуру. Вот он и сердится, не знает, на ком выместить зло… Через день-другой это у него пройдет… В общем-то он неплохой человек, и опыт работы имеет немалый… Но бесхарактерный, не самостоятельный, безынициативный. Так каковы наши планы?

— Сегодня как раз собирался заняться ими.

— Обратите побольше внимания на профилактику преступлений, перевоспитание споткнувшихся. И еще, люди должны знать основы законодательства. Это требование партии на данном этапе.

— Постараюсь.

— Завтра принесите план мне на утверждение.

— Можно идти?

— Идите.

Халиков все еще сидел в моем кабинете.

— Зачем вас вызывали? — поинтересовался он.

— Проверить, есть ли у меня совесть.

— Ну и как, выяснили?

— Выяснили. Но об этом, оказывается, вам говорили еще вчера.

Халиков молча пошел к двери, так печатая шаг, что, казалось, хотел пробить пол.

После его ухода я еще долго сидел в скверном настроении, не в силах взяться за работу. Не выдержав, направился к Салимджану-ака: очень уж одиноко почувствовал себя. Полковник встретил меня обычным приветствием: «Слушаю вас, товарищ младший лейтенант». Я не заставил долго себя упрашивать, рассказал об инциденте с Халиковым — все как есть. Наставник мой, известно, человек рассудительный: выслушал меня даже с каким-то безразличием, а потом улыбнулся и сказал:

— Хочу напомнить тебе нашу старинную восточную притчу. Ну, да ты ведь не так давно еще пионером был, читал ее, наверное, в прекрасной обработке известного детского поэта Маршака. Помнишь, как старик и мальчик поехали на осле?.. Как без конца пересаживались, помнишь? Так вот, не надо уподобляться тому старику, свое мнение нужно иметь, а не угождать кому попало. И мы все, и райком тебе доверяем. Так что будь самостоятельным, больше уверенности в себе!

Тут опять дверь открылась и на пороге появилась наша секретарша. И что это она сегодня словно преследует меня!

— Товарищ Кузыев, тут давно вас ожидает какая-то девушка! — и громко захлопнула дверь, словно обозлилась на меня за что-то.

— Девушка? Какая девушка? — спросил Салимджан-ака, точно хотел сказать: «Ого, да тут, я вижу, дела назревают серьезные!»

— Сноха ваша, вроде, припожаловала… — пошутил я, стараясь скрыть смущение.

Девушка, тронувшая мое сердце

В приемной… — во сне это или наяву?! — сидела… Фарида! Та самая Фарида, которая часто снилась мне с целой миской пельменей в руках, Фарида, которая появлялась перед моими глазами каждый раз, когда бабушка начинала приставать с требованиями поскорее жениться! И вот она сама пришла проведать меня!

Ох, Фарида! Как она повзрослела, похорошела, румянец во всю щеку, — в общем, расцвела Фарида, как цветок. Говори же что-нибудь, Хашим, ведь это Фарида! Пришла проведать тебя!

— Хашим-ака, вы меня не узнали?

Какой у нее мягкий, нежный, ласкающий слух голос!

— Узнал, как не узнать, — ответил я. — Просто смотрю на вас так потому, что удивляюсь, почему вы пришли без пельменей…

— Ой, всегда-то вы шутите! — Фарида опустила глаза.

Я провел девушку в свой кабинет, усадил на диван. Сам опустился рядом. Воцарилась неловкая тишина. Странно, никогда я не был таким косноязычным, застенчивым, а теперь краснел и смущался как красна девица. Я чувствовал, что смущены мои руки, ноги, даже нос. Руки противно дрожали, и я испугался — еще подумает красавица, что я пьющий… Ко всему прочему нос покраснел и стал потным — так обычно бывает, когда я очень волнуюсь. Так бы и взял сейчас нож и отхватил его… А вьющиеся волосы Фариды такие мягкие, шелковистые… И одета со вкусом: голубой джемпер и юбка под цвет. О, это прекрасная девушка, таких нет нигде, ни в нашем кишлаке, ни во всем мире!.. Да, но надо же, наверное, что-нибудь сказать ей?

— Я… я пришла к вам с просьбой… — Хорошо, Фарида начала разговор сама.

— Что бы вы ни попросили… кхм… — Проклятый кашель!

— Мы готовим праздничную стенгазету… А вы ведь пишете стихи…

— Стихи? Разве?

Вот оно в чем дело! В бытность «сумасшедшим» я и вправду накатал несколько шутливых строчек, чтобы посмешить Фариду, и, следует признаться, прихвастнул малость, что запросто строчу стихи. Кое-что я тогда так и не успел прочитать девушке. Может быть, воспользоваться этим сейчас?

— У меня как раз есть одно стихотворение, посвященное вашей благородной работе. Послушайте, может, подойдет?