Горький вкус любви (СИ) - "Miss Spring"

— До свидания, Нонна Борисовна. — произнесла девушка, уходя, обращаясь к молча наблюдавшей за ней женщине. Та кивнула и Маша захлопнула дверь дома, где оставались её счастье, радость, любовь вчерашнего дня… Часть её души и сердца.

Северцева доехала на попутке до ближайшей станции и там села в электричку идущую до Москвы.

Её сильно знобило, несмотря на одурманивающую духоту и жару, царившие вокруг. Хотелось под горячий душ, под плед. Мария забилась в угол сидения, почти свернувшись в клубок и уткнулась лбом в прохладное стекло. За окном мелькали деревья, пейзажи. Кто-то в вагоне хохотал, кто-то громко разговаривал, отдалённо слышались песни под гитару. Только эти звуки и напоминали о том, что она ещё жива.

Время в дороге пролетело быстро, девушка буквально «вывалилась» из вагона от бессилья и побрела по улицам, намереваясь попасть к Любе, которая жила не так далеко от вокзала.

Ей не хотелось брать такси. Казалось, что будет легче так, пешком, «ползти» и хоть как-то ощущать своё тело.

Внезапно, небо будто прорвало и начался ливень: резкий, ледяной, мощный. Такой, как и должен был случиться, ведь в воздухе давно парило. Сентябрь ставил всё новые рекорды по высокой температуре. Маше было всё равно. Зонт, может, и был, но явно где-то в чемодане. Она просто шла по улице, таща за собой ношу, которая не тянет и чувствуя острую боль, смешавшуюся с отчаянием.

Под ногами, несмотря на то, что температура не сдавала осени свои позиции, стелился ковёр из начинающих желтеть листьев, которые дворники тщетно пытались собирать в небольшие кучки. Падали все новые, и новые. «Вот и закончилось лето. Такое быстрое и такое многообещающее» — подумалось Северцевой. Казалось, что вместе с этим летом закончилась её жизнь.

Она не помнила, как пришла к Любе, как позвонила в дверь.

— Машка? — удивилась Медникова. — Что с тобой? Ты чего такая мокрая? Боже, проходи скорее! — она схватив девушку за руку, буквально заволокла в квартиру и тут же стала суетиться вокруг, пока вдруг не застыла. — Маш, а ты чего с чемоданом? — Мария, опустошённо взглянулв на подругу, ощущая себя какой-то побитой собакой. С каштановых локонов стекали струйки воды.

— Любаш, мне очень плохо. Можно я потом всё расскажу? — охрипшим, отчего-то, голосом произнесла она и тут же почувствовала, что теряет почву под собой. Ноги подкосились, в глазах всё поплыло. Люба успела её подхватить.

— Манечка, ты что? — испуганно спросила она, крепко держа девушку в своих хрупких руках. — Осторожно… Ты как, а? — Маша зажмурилась, ожидая, пока чёрные мушки перед глазами пройдут и молча кивнула, поняв, что уже может стоять.

Горячий, почти обжигающий душ, хоть немного привёл её в чувства. Жить всё так же не хотелось, но Северцева поняла, что всё неминуемое и неотвратное уже случилось. Исправить нельзя. Хоть у неё и не было особо сил на откровения, но пришлось рассказать обо всём Любе, которая искренне переживала за подругу. Они пили чай, источающий волшебный мятный аромат и немного успокаивавший.

— Маш, может быть надо было, всё-таки, дождаться его? — осторожно высказала свою мысль Медникова.

— Любаш, чего ждать то? «Ты меня вообще-то выгнал, но я хотела уточнить, может передумал по дороге?"-так что-ли?

— Нет. Понимаешь, мне кажется, когда так сильно любят, таких записок не пишут… — снова очень мягко произнесла Люба, деликатная по своей натуре.

— А я уже не знаю, любовь ли это была. — поставив на столик чашку сказала Мария. Она чувствовала, что начинает снова переживать, снова всё внутри сжималось и чай было невозможно пить. — Я не верю теперь в это. Наверное, ему просто захотелось поиграть в вот такое благородство… Не знаю, жизнь сильно наскучила! Всё оказалось ненастоящим. Как с Тимуром тогда. Мне кажется, что я бегаю по кругу. Как люди, запертые в лабиринте, знаешь? Ходят, а выход найти не могут. Может, карма у меня такая.

— Маш, ну всё очень странно и непонятно! Почему записку принесла Нонна? Откуда она взялась вообще, эта записка? Не мог он такого написать тебе!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Мог, не мог… Да даже, если не мог. Яну то никуда не денешь. У него будет желанный ребёнок. От другой. Зачем ему я, которая не может родить? Неправильная женщина наполовину. Пустоцвет. — с горечью произнесла Маша и предательские слёзы вновь брызнули из глаз. — А вообще, может это всё взаимосвязано? Может он знает про Яну, про ребёнка… Попросил Нонну Борисовну помочь. Она то посмелее будет. Может он вообще хочет вновь быть с ней и воспитывать ребёнка Яны.

— Ну, это какой-то триллер, подруга. — усмехнулась Люба. — Или нелепая сатира. Я не понимаю, зачем просить бывшую жену передавать записку! Ты в это веришь?

— Я уже ни во что не верю, Люба! — срываясь на крик, сказала Северцева. — Мне просто невыносимо больно! Всё рухнуло, нет ничего больше! Я слепая дура, опьянившеяся счастьем! Повелась на то, что взрослый, состоявшийся, проживший пол жизни мужчина, уважаемый всеми адвокат, может влюбиться в такую как я! — высказалась она и тут же зарыдала. Подруга пересела к ней на диван и обняла.

— Ну что ты такое говоришь, моя дорогая… Ты же красавица, ты умница у меня! Ты была лучшая на факультете. Ты целеустремлённая… У тебя всё впереди, всё, Манечка. Ну, Бог с ним, с Воронцовым. — утешала Марию, как могла, Медникова, гладя по спине. Девушка не останавливаясь плакала, положив голову ей на колени. В этот момент раздался звонок её телефона.

Маша глянула на экран и тут же сбросила вызов. Меньше, чем через минуту, звонок повторился. Она вновь сбросила и, разозлясь, выключила его вовсе.

— Машунь, это Воронцов?

— Зачем он мне теперь звонит? Убедиться, что я ушла?

— Не знаю, — пожала плечами подруга. — Может быть стоило ответить? Действительно, если он тебя выгонял, зачем потом звонить?

— Я не могу его слышать. Знаешь, после предательства Тимура было очень плохо, но в этот раз вообще такое ощущение, что я могу не выкарабкаться, не подняться, не справиться с этим. Сейчас в тысячу раз тяжелее.

— Машка, даже не смей думать так! Мы вместе! Справимся! У тебя учёба и работа, нельзя раскисать! Твоё будущее в твоих руках.

— Спасибо тебе, что ты есть. — положив голову на плечо подруги произнесла девушка.

Воронцов, уставший после суматошного дня, сидел в своём гостиничном номере. В деле всплыли новые факты, улики, что дало основание подозревать партнёров по бизнесу его подзащитного. Дмитрий со всей энергией кинулся скорее всё проверять, целый день мотался по незнакомому городу из ведомства в ведомство, попадая туда, где был рабочий день. Когда днём звонила Маша, он был на приёме у мэра и никак не мог говорить, лишь отправив короткое смс.

И вот теперь, его любимая уже 3 час не брала трубку, не перезванивала, не отвечала на сообщения, а потом и вовсе выключила телефон. Он недоумевал, почему так, понимая, что обижаться в такой ситуации было бы глупо. Значит есть другие причины. Но какие? Разговор с мамой результата не дал, Ирина Константиновна ничего не знала, сказав лишь, что утром она пообщалась с Северцевой и всё было хорошо. Адвокат решил, что попробует набрать девушку на следующий день, подождав немного. А может, она сама позвонит.

Однако, с наступлением нового дня, звонка не последовало, сообщения тоже не приходили. Дмитрий пробовал звонить сам, но абонент снова был вне зоны доступа. Он начал тревожиться за Марию, но вновь решил подождать, зная, что ситуации бывают разные.

Но когда наступил понедельник и всё осталось как было, Воронцов позвонил Эдуарду.

— Привет, бравым защитникам! — бодро ответил друг. Видно было, что майор в хорошем расположении друга.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Привет! У меня проблема. — не откладывая, начал Дмитрий.

— Что стряслось?

— Да ты понимаешь, я же застрял в Кемерово, никак не закончу с этим делом… — и он вкратце обрисовал другу случившееся. — Ты не мог бы съездить ко мне, посмотреть, что там и как?

— Понимаешь, дружище, я сам сейчас в Белгороде. Тут один товарищ объявился, который у нас давно под подозрением, пришлось мне ехать самому. На нём 7 убийств, коллеги боялись не справиться. Так что, я ближайшие дня три здесь буду. А тебе никак не вырваться?