Шестьдесят рассказов - Дино Буццати

С другой стороны, странно также, что профессор Скавецци зачастил ко мне в последнее время. Несмотря на стесненные обстоятельства, он заказал у меня с десяток костюмов. На примерках он улыбается своей гаденькой улыбочкой и внимательно за мной наблюдает. И обязательно найдет, к чему придраться: то складочка не на месте, то в плечах тянет, то пуговицы на манжетах ему не нравятся, то ширина лацканов. Для каждого костюма он раз по семь прибегает на примерку. И всякий раз спрашивает:

— А вы помните тот день?

— Какой день? — будто не понимаю я.

— Ну как же, тот день, когда рухнула «Баливерна»!

В его хитром подмигивании мне чудится намек, и я отвечаю:

— Помню, как не помнить.

— Да уж конечно, — он покачивает головой, — такое не забывается.

Нечего и говорить, что я делаю для него неслыханные скидки и шью себе в убыток. А он принимает это как должное.

— Дороговато у вас, конечно, — говорит он, — но ваши костюмы, разумеется, того стоят.

Интересно, думаю я тогда, он полный идиот или ему действительно доставляет удовольствие надо мной издеваться?

Не исключено, что он и в самом деле видел, как я сломал эту несчастную спицу. В таком случае он все понимает, и я у него в руках: он может меня выдать и навлечь на меня гнев всего города. Но из вредности молчит. Он приходит, заказывает новый костюм и, предвкушая мое замешательство от его любимого вопроса, не спускает с меня глаз. Мы играем в кошки-мышки. И так будет продолжаться до тех пор, пока он меня не сцапает. Он ждет процесса, чтобы сделать это публично. Представляю себе, как он гордо встанет и выкрикнет:

— Я один знаю, кто повинен в крушении «Баливерны»! Я видел это своими глазами!

Сегодня он приходил опять, якобы примерить новый фланелевый костюм, и был особенно медоточив.

— Вот мы и приближаемся к развязке, — сказал он.

— К какой развязке?

— Как к какой? К судебной! Весь город только и говорит что об этом. Можно подумать, вы с Луны свалились, хе-хе!

— Вы имеете в виду крушение «Баливерны»?

— А что же еще? Может, найдут наконец истинного преступника…

Потом он подчеркнуто церемонно раскланивается. Я провожаю его до дверей, жду, пока он спустится на один пролет… Все, ушел. Теперь тишина. И меня снова охватывает страх.

20

СОБАКА ОТШЕЛЬНИКА

© Перевод. Ф. Двин, 2010

Не иначе как по причине ужасной зловредности старый Спирито, богатый пекарь из городка Тис, завещал свое состояние племяннику Дефенденте Сапори при одном условии: каждое утро на протяжении пяти лет тот должен прилюдно раздавать нищим пятьдесят килограммов свежего хлеба. От одной мысли, что его здоровенный племянник, первый безбожник и сквернослов в этом городке вероотступников, должен будет на глазах у всех заниматься так называемой благотворительностью, от одной этой мысли дядюшка еще при жизни немало, наверное, тайком посмеялся.

Единственный его наследник, Дефенденте, работал в пекарне с детства и никогда не сомневался в том, что имущество Спирито должно достаться ему почти что по праву. И это дополнительное условие приводило его в ярость. Да что поделаешь? Не отказываться же от такого добра, да еще с пекарней в придачу! И он, проклиная все на свете, смирился. Место для раздачи хлеба он выбрал довольно укромное: сени, ведущие в задний дворик пекарни. И теперь здесь можно было видеть, как он ежедневно чуть свет отвешивал указанное в завещании количество хлеба, складывал его в большую корзину, а потом раздавал прожорливой толпе нищих, сопровождая раздачу ругательствами и непочтительными шуточками по адресу покойного дядюшки. Пятьдесят кило в день! Ему это казалось глупым и даже безнравственным.

Душеприказчик дядюшки, нотариус Стиффоло, приходил полюбоваться этим зрелищем в столь ранний час довольно редко. Да и присутствие его было ни к чему. Никто лучше самих нищих не смог бы проследить за выполнением дядюшкиного условия. И все-таки Дефенденте придумал способ уменьшить свои потери. Большую корзину, в которую помещалось полцентнера хлеба, ставили обычно вплотную к дому, вровень с зарешеченным окошком подвала. Сапори тайком проделал в корзине маленькую, на первый взгляд неприметную, дверцу. Поначалу Дефенденте раздавал весь хлеб собственноручно, а потом взял за правило уходить, оставляя вместо себя жену и одного из подмастерьев. «Пекарня и лавка, — говорил он, — нуждаются в хозяйском глазе». На самом же деле он бежал в подвал, становился на стул и тихонько отворял зарешеченное окошко, выходившее во двор в том самом месте, где к стене была прислонена корзина, затем, открыв потайную дверцу, выгребал через нее столько хлеба, сколько удавалось. Уровень хлеба в корзине быстро понижался. Но могли ли нищие догадаться, отчего это происходит, ведь хлеб раздавали без задержек, так что корзина быстро пустела.

В первые дни приятели Дефенденте специально вставали пораньше, чтобы пойти полюбоваться, как он выполняет свои новые обязанности. Толкаясь у входа во двор, они насмешливо наблюдали за ним.

— Да вознаградит тебя Господь! — говорили они. — Готовишь себе местечко в раю, а? Что за молодчина этот наш филантроп!

— Помянем моего сволочного дядюшку! — отвечал Дефенденте, швыряя хлеб в толпу нищих, которые подхватывали его на лету, и ухмылялся при мысли о том, как ловко он надувает этих несчастных, а заодно и покойного дядюшку.

Тем же летом старец-отшельник Сильвестро, узнав, что в городке не очень-то почитают Бога, решил обосноваться поблизости. Километрах в десяти от Тиса, на вершине небольшого одинокого холма, сохранились развалины древней часовни — одни, можно сказать, камни. На этом холме и остановил свой выбор Сильвестро. Воду он брал из ближнего родника, спал в одном из углов часовни, над которым еще сохранилась часть свода, питался всякими корешками и стручками. Днем он часто поднимался на вершину холма и, преклонив колена на большом камне, молился.

Сверху ему были видны дома Тиса и крыши некоторых близлежащих селений, например Фоссы, Андрона и Лимены. Тщетно ждал он, когда кто-нибудь к нему заглянет. Тщетными были и его пламенные молитвы за спасение душ этих грешников. Однако Сильвестро не переставал возносить хвалу Создателю, соблюдал посты, а когда становилось уже очень грустно, разговаривал с птицами. Люди сюда не приходили. Однажды вечером, правда, он заметил двух мальчишек, подглядывавших за ним издали, и ласково окликнул их, но те убежали.

Но вот по ночам крестьяне из окрестных деревень стали замечать странные сполохи в стороне заброшенной часовни. Казалось, горит лес, только зарево было белым и мягко мерцало. Хозяин печи для обжига извести Фриджимелика отправился как-то вечером посмотреть, что там такое. Однако по пути у него сломался мотоцикл, а идти дальше пешком он почему-то не отважился. Потом он рассказывал, что сияние исходит от холмика, где живет отшельник, но это не костер и не лампа. Крестьяне, не долго думая, пришли к выводу, что свет этот — божественный.

Иногда его отблески были видны и в Тисе. Но и само появление отшельника, и его странности, и, наконец, эти ночные огни не могли поколебать привычного равнодушия жителей городка ко всему, что имеет какое-то, пусть даже отдаленное, отношение к праведности. Когда приходилось к слову, об этом говорили как о чем-то давно известном; никто не старался найти объяснения происходящему, и фраза «опять отшельник устраивает фейерверк» стала такой же привычной, как «идет дождь» или «опять ветер поднялся».

Безразличие горожан было вполне искренним, подтверждением тому служило одиночество, в котором по-прежнему жил Сильвестро. Сама мысль совершить паломничество к холму показалась бы всем нелепостью.

Однажды утром, когда Дефенденте Сапори раздавал хлеб беднякам, во дворик вдруг забежала собака. Скорее всего это был бродячий пес, довольно крупный, с жесткой шерстью и добрыми глазами. Прошмыгнув между ожидавшими хлеба нищими, пес подошел к корзине, схватил один хлебец и преспокойно потрусил прочь. Схватил не крадучись, а так, как берут положенное.

— Эй, Бобик, поди сюда! — заорал Дефенденте, пытаясь угадать его кличку, и бросился за ним. — Вот мерзкая тварь! Мало мне этих попрошаек! Собак еще не хватало!

Но пса уже было не догнать.

Все повторилось и на следующий день: та же собака, тот же маневр. На сей раз пекарь преследовал пса до самой дороги и швырял в него камнями, ни разу, однако, не попав.

Всего интереснее, что кража повторялась каждое утро. Можно было только поражаться хитрости, с какой собака выбирала подходящий момент. Настолько подходящий, что ей не надо было даже торопиться. Камни, пущенные ей вслед, никогда не достигали цели. И всякий раз толпа нищих разражалась хохотом, а пекарь просто из себя выходил от злости.