Последний год - Алексей Новиков

Василий Андреевич сложил руки на животе. Если и пробежала тень осуждения на пухлом лице, снова смиренномудро внимает чтецу поэт-царедворец.

А чтец то и дело повторяет имя Пугачева… Правда, в тексте повести именуют его и разбойником и злодеем, а прислушаться – выходит совсем другое: то приписал автор злодею сметливость и находчивость, то живой ум, то представит разбойника чуть ли не в царственном великодушии… Мастерский портрет, а поди разберись: вор и разбойник или?.. Пусть удалось Александру Сергеевичу обмануть цензуру – Жуковского он никогда не обманет. Никогда!

Василий Андреевич отвлекся от повести и не таясь послал Софье Николаевне Карамзиной комический вздох заправского, но безутешного вздыхателя. Известно, что он был изобретателен на шутки, исполненные детского простосердечия…

За ужином Василия Андреевича уже не было. О повести говорил князь Вяземский. Князь был краток. Нет нужды в речах, когда перед тобой истинный алмаз. Что иное может выйти из-под пера Пушкина? После этого Петр Андреевич сосредоточился на мелких замечаниях. Главного, исторического содержания повести, не касался.

Тут заговорил Владимир Федорович Одоевский, только что вернувшийся из Крыма. Лицо его, словно помолодевшее от южного солнца, теперь полнилось внутренним светом. Он не находил слов, чтобы передать, какое впечатление создают незабываемые картины, из которых соткана эта удивительная даже для гения Пушкина летопись недавнего прошлого…

– Савельич – чудо! – восхищается Владимир Федорович. – И Пугачев нарисован мастерски. Швабрин набросан прекрасно, но только набросан. – И тут же со всей откровенностью объяснил: – Для зубов читателя трудно пережевать его переход из офицеров гвардии в сообщники Пугачева. Тут много нравственно непонятного…

Он, Одоевский, не может поверить в столь легкий переход на сторону мятежников дворянина и офицера Швабрина.

Пушкин ответил кратко: не только черный народ был за Пугачева, были случаи добровольного перехода к Пугачеву и среди офицеров. Автор может сослаться на бесспорные документы.

Теперь разговор мог бы коснуться главного. Но Владимир Федорович уклонился от продолжения.

– Перечту повесть еще раз и два, – сказал он с обычной своей кротостью, – и тогда, надеюсь, само собой разрешится мое недоумение…

Владимир Федорович ждал случая поведать Пушкину о статье, написанной им в Крыму. Но еще не имел ответа от Шевырева из Москвы. Он уже напоминал почтенному Степану Петровичу, коря его за медлительность. А Пушкину объявить не решался. Только поглядывал на него с видом заговорщика.

Поэт переговаривался с хозяйкой дома. Внимание Веры Федоровны привлекла любовная интрига «Капитанской дочки». К княгине присоединилась Софья Николаевна Карамзина. Впрочем, гости давно вели оживленную беседу, повернув от воспоминаний о временах прошедших к быстротекущим событиям петербургского дня.

Едва встали из-за стола, Вяземский снова завладел Пушкиным:

– Когда выдашь повесть читателям, Александр Сергеевич?

– Не замедлю, если только пропустит цензура. На днях отослал последние листы. Коли вывезет кривая, буду печатать в журнале.

– В журнале? – удивился Петр Андреевич. – Неужто не прибыльнее издать отдельной книгой? Смотри, останешься, брат, в накладе…

– Знаю. Но другого выхода нет, надо поддержать журнал.

– И, стало быть, не получишь за повесть ни гроша? Ох, и не везуч же ты на барыши, Александр Сергеевич!

– Дай срок, управлюсь как нельзя лучше.

– Пошли тебе бог, – заключил Вяземский, но в добром его пожелании не было никакой уверенности.

И Пушкин разговора не продолжал.

После унизительных переговоров с содержателем Гуттенберговой типографии возникла, может быть, спасительная, но единственная возможность – тираж журнала, уже сокращенный вдвое, снова урезать.

Именно об этом думал поэт, возвращаясь от Вяземских.

– Ты устал, мой друг? – участливо спросила Наталья Николаевна.

– Представь, нимало, – отвечал Пушкин. – Когда дело сделано и мой Пугач пойдет к людям, с новым чувством смотрю на свое создание… Как несовершенно и неполно оно против истории!

Наталья Николаевна отдалась своим мыслям: у кого бы узнать наверное о здоровье барона Дантеса-Геккерена?

А дома, перед сном, встала на молитву. Всевышнему можно во всем открыться. Но в чем она согрешила?

Наталья Николаевна перечла молитвы, как молилась в детстве. Мир снизошел в ее душу. Нет на ней греха. Никогда не забывает раба твоя, господи, ни о долге жены, ни о женской чести… Будь же милостив, боже, ко всем страждущим и болящим!

И еще раз набожно перекрестилась.

Глава шестнадцатая

Едва кончив первое после болезни дежурство в полку, поручик Геккерен помчался в голландское посольство.

Обрадованный, не видевший сына более суток, барон Луи пошел к нему навстречу с простертыми объятиями.

– Батюшка, – сказал, отстраняясь, Дантес, – я не застал вас вчера и не решился доверить бумаге новость, которую должен объявить вам…

– Садись, садись, мой дорогой, – барон Луи придвинул кресло. – Ты чем-то расстроен, мой мальчик? Я предпочел бы жить без твоих новостей, но чаще тебя видеть…

– Я тоже предпочел бы жить без тех новостей, которые обрушились на мою голову. Сам сатана не мог их придумать. – Жорж встал с кресла и, вытянувшись, отчеканил: – Я вступаю в законный брак и почтительно прошу вашего благословения.

Барон Луи отпрянул. Шутка Жоржа показалась ему нелепой и неуместной. Но Дантес не дал ему опомниться:

– Выслушайте меня – и вы первый присоединитесь к моему решению. Итак, я женюсь!

Дантес говорил совершенно серьезно. Но барон Луи рассмеялся:

– Ты в этом уверен? А?. Но ведь сегодня не первое апреля, а только второе ноября по русскому календарю… Ты плохо выбрал день для шутки.

– Я разобью сейчас ваши последние сомнения, мой дорогой родитель. Я был у генерала Адлерберга…

– Но до сих пор у генерала, насколько я знаю, не было подходящей для тебя невесты. Или он действует по чьей-нибудь доверенности? Тогда мы будем благодарить за честь, хотя, признаюсь, в Петербурге несколько торопятся с твоей женитьбой.

– Это произойдет раньше, чем вы думаете.

Жоржу надоела болтовня барона Луи. Он присел в кресло и рассказал все, что узнал от Адлерберга.

От растерянности барон Луи перешел к полной сосредоточенности. Слушал, потирал виски, глядя на Жоржа, словно пытаясь отогнать тяжелый, дурной сон.

– Но почему ты уверен, Жорж, что почтенный Адлерберг говорил от имени императора?

– Я не стал требовать от него доказательств, совершенно излишних. Если генерал ссылался на заботливое внимание к моей особе со стороны его величества, это значит, что я получил прямой приказ…

– А невеста? – У старого дипломата, искушенного во всевозможных амурных историях, происходящих в императорских дворцах, родилась новая мысль. – Тебе ее назвали?

– Нет. Предполагают, очевидно, что я лучше справлюсь с этим сам.

Стало быть, император не предлагает невесты, в участи которой он мог быть особо заинтересован. Посланник расстраивался все больше и больше.

– Ясно одно, мой отец и друг, – продолжал Дантес: – или я женюсь, или могу оказаться очень далеко от Петербурга. Его величество, как вы знаете, не любит шутить…

Барон Луи спросил голосом, полным отчаяния:

– Но кто же навлек на тебя гнев императора, несчастный? – Он поднялся с кресла с трагическим видом. – Опять она встает на твоем и на моем пути! Сколько раз я говорил тебе, мой дорогой мальчик: бойся этой Пушкиной!

– Вы угадали, барон. Теперь исход один: я должен жениться, чтобы оправдаться перед императором.

– Правильно ли ты понял генерала Адлерберга?

– Он говорил как друг, желающий уберечь меня от всяких неожиданностей…

И вдруг Жорж, рассуждавший так дельно и трезво, внезапно вспыхнул:

– Боже мой! Жениться в России! Святой Франциск! Привезти в Париж русский самовар!..

– Ты все шутишь, Жорж. Я, право, не ожидал, что дело так серьезно.

– А! Вы начинаете понимать мое положение.

– Но ведь ты не принимал русского подданства, Жорж. В крайнем случае ты можешь покинуть службу его величеству…

– Из-за скверного анекдота я не поступлюсь карьерой, – отвечал поручик Кавалергардского полка. – Я вовсе не для того ехал в Россию, чтобы вернуться в Европу нищим. Но каково вернуться женатым, да еще с детьми! Представьте: этакие русские Ваня и Маша!..

– Я надеюсь, что тебе не поставили никакого срока? – барон Луи понимал, что отсрочка необходима, как воздух.

– Надо действовать немедленно! Генерал Адлерберг умеет говорить деликатно, но очень ясно.

– Раньше всего мы должны обдумать положение. Ты можешь положиться на меня, мой дорогой. Если беда неотвратима, мы найдем невесту, достойную тебя.

– Я ее нашел!

Барону Луи Геккерену пришлось еще раз впасть в столбняк. Жорж покатывался со смеху.