Возлюбленная кюре - Дюпюи Мари-Бернадетт

– Это очень странно! Почему нам ничего не сказали раньше? Если мама заболела, нужно было сразу мне сообщить.

– Еще немного терпения, Эрнест, и мы все узнаем. О похоронах тоже нужно подумать.

– Мама хотела, чтобы ее похоронили на кладбище в Бардине, рядом с отцом.

– Значит, придется перевозить тело. Это дорого тебе обойдется.

Эрнест ответил, что еще есть время об этом подумать. Было уже темно, когда они остановились возле единственного в Мартоне трактира на центральной улице. Они проехали больше тридцати километров, и Патрис счел нужным дать лошади отдохнуть.

Остановка пошла на пользу и самим путешественникам. Приятно было посидеть в тепле после долгой поездки под дождем, да еще и зимой, когда все вокруг кажется серым и не радует глаз.

В огромном очаге весело горел огонь, над которым на вертеле жарились куры. Беззаботная болтовня посетителей трактира и запах горячего мяса приободрили мужчин. Хозяин заведения, видевший их у себя впервые, спросил, куда они направляются.

– Мы едем из Ангулема в Сен-Жермен, – ответил Эрнест.

– Так вы уже почти на месте. Осталось четыре километра по дороге. Правда, есть и короче путь – через лесок и вверх, на холм. Только на вашей повозке там не проехать.

Через минуту словоохотливый хозяин принес гостям кувшин с сидром и, уперев руки в бока, с видом человека, который никуда не торопится, продолжил свои расспросы:

– И какое же у вас там дело? Сен-Жермен – местечко маленькое…

– Моя мать, Анни Менье, вчера умерла, но узнали мы об этом, увы, только сегодня утром.

– Так это была ваша мать? – удивился трактирщик. – До меня дошли слухи, что эта дама перед смертью очень мучилась. Но ведь ее уже похоронили! Я это знаю, потому что на похороны приглашали нашего кюре. Это было вчера утром.

Ошарашенные, Эрнест с Патрисом переглянулись. Один из посетителей закивал, подтверждая слова хозяина заведения.

– Это возмутительно! – воскликнул парикмахер Герен.

Эрнест вынул из кармана письмо Шарваза и еще раз его перечитал. В письме значилось: «Она умерла сегодня». А ниже стояла дата: 7 декабря.

– Ничего не понимаю! – вскричал он. – Сегодня у нас восьмое, вы со мной согласны? Людей не хоронят так поспешно, даже не известив родственников! И это при том, что я планировал забрать тело матери в Ангулем. И мы с сестрой имели право посмотреть на нее в последний раз…

– Я совершенно с тобой согласен. – Зять ободряюще похлопал Эрнеста по плечу. – Собирайся и поедем к кюре Шарвазу, пускай все нам объяснит!

– Да, нам стоит поторопиться, – вздохнул совершенно убитый горем Эрнест. – Этот кюре написал слишком поздно, лишив нас с Эльвиной возможности исполнить последний долг перед мамой. Странный поступок для служителя церкви, ты не находишь? Я потребую объяснений, и они должны быть убедительными!

Эрнест и Патрис поехали дальше. Оба пребывали в глубокой печали и недоумении. Время от времени то один, то другой высказывал свои мысли вслух, но до самого Сен-Жермен подходящего объяснения трагедии, их постигшей, так и не нашлось.

Городок на холме, казалось, спал. Из-за большой темной тучи выглядывал тонкий серпик месяца. Возле мэрии им повстречалась пожилая дама, которая и указала на пресбитерий.

– Вот мы и приехали! – пробормотал Эрнест. – Дом с внешней лестницей, возле самой церкви!.. И в окне еще горит свет. Мне не терпится посмотреть на этого кюре, мама так на него жаловалась!

Патрис спрыгнул с сиденья и привязал лошадь, после чего мужчины быстро поднялись по черным от влаги ступенькам. Эрнест дважды постучал в дверь.

Этот визит стал для Ролана Шарваза неожиданностью. Он рассчитывал, что знакомство произойдет позже. Поэтому, приветствуя сына своей служанки, он слегка смутился и растерялся. Его гости не пытались даже изображать любезность и с любопытством смотрели по сторонам. Отец Ролан пригласил их войти и присесть к столу. Не дожидаясь, пока кто-то из них заговорит, он сочувствующим, мягким тоном начал сам:

– Я искренне соболезную вам в горе, мсье Менье. Но ваша мать выпивала, и, полагаю, вы об этом знаете. Эта дурная привычка и стала причиной жесточайших колик, которые привели к кровоизлиянию и смерти.

– Но почему вы не написали мне? Почему не сообщили, что мама серьезно заболела? – возмутился Эрнест. – Мы с сестрой сразу бы приехали! Хотя бы для того, чтобы поцеловать ее перед смертью…

– Моя теща скончалась вчера, и ее в тот же день похоронили! К чему такая спешка? – поддержал шурина Патрис.

– Допускаю, это несколько необычно, – кивнул священник. – Сожалею, что пришлось поспешить с погребением, но это было необходимо. Мадам Менье скончалась в четверг, в середине дня, и очень скоро запах тлена стал просто невыносимым. Я до сих пор окуриваю дом ладаном.

Но как посетители ни принюхивались, они ничего не почувствовали.

– В четверг? Вы сказали «в четверг»? – Эрнест опешил. – Тогда прошу вас объясниться, мсье! Ваше письмо при мне, вот оно. Вы датировали его седьмым декабря, то бишь вчерашним числом, и в нем черным по белому написано, что моя мать только что испустила дух. А теперь выясняется, что это случилось в четверг!

– Я запутался в датах. Я провел возле вашей матери несколько ночей и плохо соображал, когда писал это письмо. Я только теперь вижу свою ошибку. А тогда поспешил поставить вас в известность.

– Поспешили? Это вы называете спешкой? – пробормотал Патрис Герен. – Позвольте с вами не согласиться. Вы только что сказали, что провели у постели тещи несколько ночей. Так сколько же времени она была больна? И я хочу получить ответ на вопрос, который задал Эрнест: почему вы ему сразу не написали?

Мужчины держались с такой неприкрытой враждебностью, что Шарваз на мгновение утратил хладнокровие. Он глубоко вздохнул и встал.

– Поднимусь на чердак за вином. Белое, не слишком крепкое… Оно поможет нам успокоиться и собраться с мыслями.

Едва кюре удалился, как в дом вошел еще один посетитель, весьма достойного вида мужчина, и поспешил представиться:

– Доктор Колен де Салиньяк. А вы, полагаю, родственники несчастной Анни? Я увидел наемный экипаж с эмблемой ангулемской почтовой станции и догадался, что это должен быть кто-то из семейства Менье.

– Я сын мадам Менье, – объяснил Эрнест. – А это мой зять Патрис Герен, муж моей сестры Эльвины.

Лица у приезжих были печальные, и доктор не мог не проникнуться к ним сочувствием.

– Я лечил вашу матушку и сделал все, что было в моих силах, но она, к сожалению, слишком много пила. Злоупотребление спиртным вредит здоровью и разрушает печень, это всем хорошо известно. Анни быстро впала в состояние бреда и отказывалась от лекарств, в том числе и от опийной настойки, а если что-то и принимала, то моментально начиналась рвота и все выходило наружу. Думаю, ее ничего уже не могло спасти. Видя ее в таком состоянии, я пришел к выводу, что у нее перитонит – фатальное заражение брюшной полости.

Открытый взгляд и изысканная речь доктора, которому, по всей вероятности, незачем было лгать, произвели на Эрнеста благоприятное впечатление, но сомнения остались при нем.

– В письме отца Шарваза речь идет о кровоизлиянии в мозг, доктор! – воскликнул он.

– И это кровоизлияние стало результатом общего ослабления организма несчастной.

Вернулся Шарваз с кувшином. Поздоровавшись с Коленом де Салиньяком, он принес для него табурет.

– Господа, мой друг доктор наверняка сказал вам то же самое, что и я, – проговорил он печально. – Добавлю только, что за Анни ухаживали заботливо и со всем старанием. Я проводил у ее постели столько времени, сколько мог, надеясь, что она поправится. И две ночи подряд я не спал и давал ей пить, когда она просила!

Этот поток слов заставил Эрнеста растеряться. Понял он и то, что дальнейшие расспросы и пререкания бессмысленны. Мать умерла, так и не увидев его перед смертью. И даже не попросила, чтобы он приехал… И уже это одно удивляло его до крайности.