Пепельные цветы - Алексей Анатольевич Притуляк

Тогда он схватил её за горло.

– Ну?! – крикнул ей в лицо. – Ну, что? Согреешься, говоришь, да?! Согреешься, тварь?! Ну, давай, давай!

Он скрипел зубами так, будто хотел стереть их в порошок, и тряс Джайю за шею, которая, казалось, вот-вот сломается. Цыганка не пыталась ни сопротивляться, ни освободиться, ни закричать. Только молча смотрела в глаза.

А он сдавливал, сдавливал её горло, изо всех сил, и всё удивлялся, что стал так слаб. Или эта черномазая так живуча… Сдавливал, пока, наконец, эти чёрные глаза не погасли…

Долго стоял над мёртвым телом, трясясь от озноба и ярости, задыхаясь от пепла, забившего горло.

Потом оттащил тело Джайи подальше от причала, туда, где берег нависал над морем пологим карнизом. Сходил к сараю. Кое-как прикатил оттуда каменный жернов, доставшийся ещё от деда…

Долго смотрел на круги, расходившиеся по мёртвой воде.

Кивнул:

– Ну и ладно, стало быть.

И пошёл в дом…

– А что ты думала, тварь? – прошептал Пирс Маклахен, выплывая из омута воспоминания. – Ведь это ты отравила Меган, как пить дать. А с чего бы ещё ей вот так взять да помереть, а? Отомстила мне, да? За весь ваш поганый род отомстила! Вот и корми рыб теперь.

Хотя, какие к чёрту рыбы…

Пойти, что ли, посмотреть, как там Моуи, коровка моя ненаглядная?..

Подожди, подожди, что ж это я… Какая коровка-то!.. Плохой ты стал совсем, Пирс Маклахен. Совсем плохой…

В гостиную ворвался улыбающийся дурак. При виде Маклахена сразу сник, замер нерешительно, улыбка на губах растаяла. Он медленным шагом, вдоль стены направился к выходу.

– Эй, какого чёрта? – окликнул его Маклахен.

– Что? – застыл на месте придурок.

– Какого чёрта ты носишься туда-сюда с идиотской улыбкой на морде? Тебе нечем больше заняться? Бездельники чёртовы!

– Я… Мы… – залопотал этот слизняк. – Мы идём пускать фейерверки.

– Чего-о? – у Маклахена глаза полезли на лоб.

Идиоты! Они вообще ума лишились. Не сегодня завтра подохнут, и они идут "пускать фейерверки". Идиоты.

– Какие к дьяволу фейерверки? Ты совсем спятил?

– Честное слово! – этот шут гороховый протянул Маклахену какой-то свёрток. – Вот, видите? Это петарды.

– Пе… Петарды?! Да ты что, болван, решил мне отель спалить?!

– Нет, что вы, господин Маклахен, конечно нет! – задрожал этот идиот. – Я… Мы аккуратно. Петарды будет пускать Липси. Или даже Деллахи – он же солдат, умеет обращаться с такими вещами… Хотя, нет, я совсем сбился – Деллахи же с нами нет. Ну, тогда – Липси, да. Я думаю, он прекрасно умеет запускать петарды. Наверняка. Он вообще довольно…

– Заткни фонтан! – рявкнул Маклахен. – Я не собираюсь слушать твои бредни! Ещё чего не хватало – петарды! А ну-ка, давай их сюда.

– Но… У меня день рождения… – дурак нерешительно топтался на месте, пряча свёрток за спину. – Скоро. День рождения скоро. И мы хотели…

– А ну, быстро мне сюда эту дрянь, болван! – крикнул Маклахен, поднимаясь.

– Позвольте, я позову Беатрис? – плачущим голосом протянул Ллойд. – Или Липси. Они вам лучше объяснят, что…

– Ты что, сморчок, не понимаешь меня?! Мне взять кочергу, идиот?

– Не кричите на меня, пожалуйста, – затянул знакомую песню этот слизняк.

– Я не только кричать буду, – прошипел Маклахен. – Я тебе ещё и зуб выбью, щенок. Чёртов артиллерист!

– Не надо!

– Надо! – Маклахен пошёл к нему, качая головой, как отец, который намерен выпороть непослушного мальчишку. – Чтобы ты знал наперёд, как не слушаться хозяина отеля.

– Я буду, буду слушаться! – запричитал слизняк, прижимаясь к стене и бледнея. – Только не бейте меня! Я боюсь боли, очень боюсь боли!

– Как вы все мне обрыдли! – простонал Маклахен, подойдя и остановившись напротив, заглядывая в эти белесые от ужаса глазёнки, впитывая его страх. – Насекомые! Мелкие, гнусные насекомые! Вши! Вам бы только жрать, жрать, жрать…

Дурак трясся, как в лихорадке. Он был так бледен, что Маклахену показалось даже, что этот недоумок грохнется сейчас в обморок. Или обделается напоследок от страха и подохнет.

– Я не хочу есть! – причитал он. – Не буду больше есть! Не кричите. Пожалуйста.

– Не указывай мне, насекомое! – напирал хозяин. – Ничего, ничего… Скоро вы все передохните.

– Мне страшно. Я не хочу передыхать.

– Не наложи в штаны, – усмехнулся Маклахен. – Как ты мне противен!

– Я пойду в угол. Хотите? – по щекам идиота стекли две мутные слезы. – Я встану в угол, только не кричите на меня.

– Чего-о? – вытаращился на него Маклахен. – Да ты окончательно спятил за эти дни, точно тебе говорю. Вошь бесполезная. Ты бесполезная вошь! Зачем только тебя земля носит, бестолочь!

Ллойд, плача, упал на колени.

– Папа! – вскричал он. – Папочка, не говорите так! Я буду хорошим! Честное слово буду хорошим!

– Чего? – оторопело отшатнулся Маклахен. – Да ты совсем… того… Папа… Совсем того! Папа… Совсем… Какой я тебе папа, придурок! Фу ты!.. Сгинь!

– Ну где же ты, милый? Мы ждём! – в дверях появилась Беатрис. Увидев стоящего перед Маклахеном на коленях Ллойда, она бросилась к нему, опустилась на пол рядом, прижала его голову к своей груди.

– Что? Что, мой милый? – гладила она придурка по волосам. – Что случилось? Что он тебе сделал? Не бойся, мой сладкий, не надо, я не дам тебя в обиду.

– Я не буду! – забился в истерике идиот. – Я не буду больше есть! Я стану хорошим, уверяю вас!

– Чокнутые! – пробормотал Маклахен. – Вы все здесь спятили.

– Уйдите, мерзкий вы человек! – повернулась к нему Беатрис.

Маклахену показалось, что она сейчас бросится на него.

– Чего-о? – протянул он, раззадоривая себя, приводя в ярость. Но что-то внутри него оцепенело и никак не хотело завестись, раскачаться.

– Уйдите, умоляю вас! – она чуть не плакала. – Он же с ума сойдёт от страха!

– Плевать, – отозвался Маклахен. – С ума сойдёт… Да он с него сошёл ещё когда родился.

Он постоял с минуту, глядя на эту парочку, раскачиваясь с пяток на носки. Потом бросил:

– Будь вы прокляты! Как вы мне все противны!

И вышел в тёмный коридор.

Едва не разбив лоб о стену, ничего не видя перед собой и только бормоча что-то под нос, дошёл до заветного окна. Кое-как уселся на стул.

– Папа… Совсем спятил… – прошептал он, глядя на маяк и не видя его во мраке. – Какой я тебе… Чёрт те что!..

А в груди его клокотало и сипело при каждом выдохе, и откашляться не получалось.

Будь вы прокляты! Всё равно вы раньше сдохнете!

Папа…

Умалишенец.

21. День двадцать первый. Беатрис

Ребёнка утешить проще. А мужчину, даже любимого, – задачка та ещё. Приёмы, наработанные на ребёнке,