Михаэль Шумахер – номер один - Джеймс Аллен

Что самое поразительное в сезоне-1994, это то, как Шумахера с его командой наказывали в назидание остальным. И это обычное явление – в Формуле-1 такое происходит до сих пор. По существу Михаэль стал жертвой большой политической игры, которую начал его босс. Не столкнулся бы Шумахер с Хиллом в конце сезона, а затем через несколько лет в Хересе с Вильневом, ярлык «Шулер Шуми» остался бы своеобразным сувениром в память о 1994 годе и, скорее всего, затерялся бы за давностью лет.

Однако, к несчастью, сезон-1994 задал тон всей карьере Шумахера: этот человек, как считали многие, в погоне за победой был готов на такое, что соперникам и в голову бы не пришло. К тому же Михаэль решил уйти из Benetton. Несмотря на то что Benetton стал признанной топ-командой и остается таковой – под брендом Renault – по сей день, Шумахер хотел двигаться дальше, частично потому, что только так мог спастись от полемики вокруг своего имени.

После Аделаиды у многих сложилось мнение, что Михаэль намеренно вытолкнул Хилла с трассы, и Макс Мосли заявил, что, если бы подобный инцидент случился в наши дни, «это вряд ли бы сошло Михаэлю с рук».

Хилл вел себя достойно, будучи побежденным, и даже не заикнулся о спорном эпизоде. «Я ничего не имею против него. Когда чемпионат решается в последней гонке, всякое может случиться».

Шумахер применил грубую силу, но он-то был уверен, что FIA намеренно пыталась лишить его титула. Казалось естественным, что такой сезон, полный поворотов и ударов судьбы, должен закончиться подобным инцидентом. Но это был еще не конец. Спустя несколько дней после гонки FIA решила изучить этот инцидент. Берни Экклстоун, в то время вице-президент FIA, сказал, что появилось новое – любительское – видео, которое бросило тень сомнения на поступок Шумахера. «Очевидно, FIA хочет разобраться в этом, потому что нельзя допускать, чтобы гонщики намеренно выносили друг друга с трассы. FIA вправе распорядиться набранными очками, даже лишить чемпионского титула».

Его слова, к счастью, стали не более чем напоминанием Benetton и Шумахеру, чтобы в будущем те не пачкали руки.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Сделано в Италии

В 1996 году мы были в полном дерьме. Я помню, как, увидев машину, я сказал: «Она слишком уж отличается от машин остальных команд». Оказалось, что остальные правы, а мы ошиблись. 

Шумахер в 1995 году оставил конкурентов далеко позади и завоевал свой второй титул чемпиона с командой Benetton. Он доминировал по ходу сезона, причем показывал такие результаты, которые камня на камне не оставили от уверенности Деймона Хилла, его основного соперника. Неоспоримую победу в чемпионате Михаэль одержал за две гонки до конца чемпионата. Ему было двадцать шесть лет – самый молодой в истории двукратный чемпион мира на тот период времени и, вне сомнений, гонщик номер один в мире. Но он не хотел сидеть на месте – и мог уже в большей или меньшей степени называть цену.

За лето 1994 года стало ясно, что переход в другую команду необходим для развития его карьеры. У Михаэля было три потенциальных работодателя: Williams, McLaren и Ferrari. Из трех команд только Williams мог предложить Шумахеру конкурентоспособную машину. McLaren претерпел значительные изменения с тех пор, как в начале 1990-х потерял Hondу и Айртона Сенну, а первый сезон команды с Mercedes был просто катастрофичным. Команда финишировала на четвертом месте в чемпионате – в ее активе было менее четверти очков от числа набранных Benetton. Ferrari тем временем постепенно прибавляла в скорости под руководством Жана Тодта, который стоял у штурвала итальянской «конюшни» на протяжении уже трех сезонов. Но команде было еще далеко до уровня Williams и Benetton. Вилли Вебер вспоминает:

«Было трудно убедить Михаэля, что Ferrari может стать для нас хорошим партнером. Он видел все под другим углом. «Вилли, — сказал он, — ты знаешь, что, когда я оказываюсь позади них, их легче обогнать, чем кого-то еще? Ты уверен, что это правильный шаг?»

Конечно, мы могли перейти в McLaren. У них была сильная машина, а гонщик прежде всего смотрит на потенциал, который позволит ему победить в большинстве гонок. Но я вновь и вновь убеждал его, и, все обдумав, он понял, что у команды Ferrari огромный скрытый потенциал.

У нас была возможность разорвать контракт на год раньше. Нам, естественно, хотелось сменить команду, а для меня, не нужно и говорить, Ferrari всегда была настоящей легендой. Я водил Ferrari много лет, эти машины меня завораживают. Я знаю, что гонщики, заключившие контракт с Ferrari в Формуле-1, имеют иной статус в отличие от пилотов Benetton, например. Ferrari – это всегда цель и большая мечта гонщиков. Для Михаэля Ferrari в то время была просто конкурентом, он не смотрел на них с этой точки зрения».

Для перехода в Ferrari у Шумахера были и спортивные причины, не только коммерческие. Пищей для размышлений стал тот факт, что совсем не обязательно выбирать себе самый быстрый болид – так и поступали Сенна, Прост, Фанхио и многие величайшие гонщики. Оглядываясь по сторонам в паддоке, Михаэль понимал, что нет ни одного пилота его уровня, которого нужно было бы побеждать. В отличие от Сенны и Проста, которым приходилось соревноваться друг с другом, Шумахер в те годы выступал в своей собственной лиге, и ему больше нравилась мысль о том, что он может построить что-то свое с преданными ему людьми, нежели чем просто подписать контракт с быстрейшей командой в пелотоне.

Когда Шумахера критикуют за неспортивное поведение, часто забывают об этом его решении, которое, возможно, было самым впечатляющим спортивным поступком в его карьере. Это сопоставимо с тем, что за всю свою карьеру делают другие гонщики. Михаэль поставил себе задачу вернуть былую славу самой известной «конюшне» в Формуле-1 – и нужно отдать ему должное за этот поступок.

Ferrari же тогда была несколько обеспокоена, как объяснил ее президент Лука ди Монтедземоло годом позже: «Когда Тодт начал переговоры с Шумахером, я сказал: «Вы действительно уверены, что Ferrari сможет предоставить ему машину, способную побеждать сейчас или в ближайшем будущем?»

Коммерческая выгода сделала этот союз особенно привлекательным для Вебера. Линейка атрибутики Шумахера в последующие годы расширилась под зорким глазом Вебера почти до ста наименований. Частью сделки с Ferrari стала договоренность Вебера о праве использования логотипа итальянской команды – знаменитого гарцующего жеребца. Это было неоценимым преимуществом для бренда. Хитрый Вебер также оговорил пункт, по которому Шумахер мог иметь персональных спонсоров, связи с которыми были важнее ответственности перед ключевыми спонсорами Ferrari. Вебер добился подписания контракта с Nike, а также Canon, причем обе компании предложили мультимиллионные контракты и оставались партнерами Шумахера долгое время. Спонсорская реклама на бейсболках приносила около пяти миллионов долларов в год – Шумахера практически не видели без его фирменной бейсболки. Все это вылилось в дополнительный доход, который был почти равен основному доходу немца в Ferrari.

Что касается команды McLaren-Mercedes, то договор с ними был разорван. Рон Деннис не позволяет своим пилотам заключать персональные сделки со спонсорами – он лучше сам выплатит им дополнительное вознаграждение.

Приоритетом являются спонсоры команды. И «левая» бейсболка также не сошла бы с рук. Несмотря на то что McLaren готов был предложить Шумахеру базовую зарплату на уровень выше, чем Ferrari, решил дело несоизмеримый дополнительный доход. Тем более что McLaren жестко ограничил бы коммерческую свободу гонщика.

Если говорить о Фрэнке Уильямсе, то тому просто пришлось платить огромные зарплаты Алену Просту в 1993 году и Айртону Сенне в 1994-м, но это было не в его стиле – предлагать гонщику больше десяти миллионов долларов в год. «Я бы очень хотел, чтобы Михаэль выступал за мою команду, — говорит сэр Фрэнк Уильяме. — Я однажды попытался. Мы пару раз беседовали с Вилли Вебером в конце 1995 года. Я был серьезно настроен, но мы никогда не платили гонщикам таких денег. Так что мечта осталась мечтой. Михаэль – совершенно потрясающий гонщик, один из лучших».

Оглядываясь назад, Шумахер признает, что он не до конца понимал, во что ввязывается.

«Подписывая контракт с Ferrari, я был убежден, что момент подходящий. Мне пришлось выбирать между двумя командами, Ferrari и Williams. Мы много общались, и я взвешивал все за и против. Скажу лишь, что я не хотел просто сесть в самый быстрый болид и поехать. Люди ждали от меня побед. Но мне нравится бороться, нравится соперничество.

До прихода в Ferrari я не знал, что представляет собой эта команда. И мне пришлось многому научиться. Ferrari была для меня своего рода вызовом – таким сложным казалось их положение. Но теперь я чувствую, что знаю их. Знаю, как это – гоняться за них. Итальянцы безумно преданы своей команде. Для них это как отец или мать, как Папа. Вся страна стоит за нами – не один какой-то город, как в случае с футбольным клубом».