Назло богам, на радость маме - Виктор Гвор

— Чем кончилось, чем кончилось… — пробурчал Тенгри. — Пришли какие-то уроды и всех крестили, кого не убили! Старого дурака не жалко! И мальчишек Хвтисшвили,[4] в общем, тоже. Но Мзекали, девочка моя… — старик вздохнул.

— Не переживай так, — сочувственно вздохнул Перун. — Семьсот лет прошло.

— А ведь как вчера… А Яшка, паршивец, еще издевался! Мол, я не хотел, само получилось!

— Ну, за глаза-то он иначе говорил, — громовержец отцепил с пояса небольшой бурдюк. — Пить будешь?

— Опять эта твоя… горилка? — с подозрением покосился Тенгри. — А потом будет казаться, что скакунов в моих табунах вдвое больше, чем на самом деле?

— А что тебе не нравится? Много скакунов — хорошо!

— Да? А когда трезвеешь и понимаешь, сколько их есть? — Тенгри недовольно оскалился. — Я, как первый раз твоего зелья нажрался, наутро Кришне морду набил! Думал, он коней спер! Потом с этой дурой шестирукой объясняться замучился!

— Разве Кришне? — усомнился Перун.

— Ну, может, Шиве, — не стал спорить старик, — Или Раме. Они там все на одно лицо! Гадость твоя горилка! Не буду ее пить!

— Так я ж и не предлагаю! — Перун изобразил изумленное лицо. — Я ж вина принес! Саперави! Грузинское, между прочим!

— Не трави душу! — возмутился старик и протянул рог. — Давай! Помянем павших!

Перун разлил вино. Выпили. Повторили…

— И чем у тебя с Кали закончилось? — поинтересовался Перун.

— Да как обычно, — махнул рукой Тенгри. — Только Умай[5] потом лет семьдесят дулась: мол я ее готов на любую шлюху променять!

— А ты не готов?! — усмехнулся Перун.

— Ну не на любую же! — всплеснул руками бог кочевников. — А так, ничто божественное нам не чуждо… Только где же их теперь возьмешь? Прошли времена…

— Не скажи, не скажи, — усмехнулся Перун. — Как тебе такая крошка?

В воздухе повисла голограмма Мекрины. Чертовка была затянута в черную кожу, не скрывающую ни одну особенность фигуры. Прямо как живая. И очень соблазнительная. Только маленькая.

— Хороша! — подергал бородку Тенгри. — Но Мзекали была лучше.

— Ты не объективен!

— Хм… Твоя?

— Если бы, — вздох вышел похожим на всхлип. — Такие теперь только у Яшки водятся…

— Со своими, небось, у него само не получается! — скрипнул зубами кочевник. — А мне соболезнует! Вот подогнал бы парочку таких, и никаких соболезнований не надо…

— Это он при встрече такой чуткий. А за глаза… — Перун наклонился к Тенгри и прошептал ему несколько слов.

— Что так и говорил?!

— Ага!

— Желтой… Ненавижу! — скрипнул зубами кочевник. — Прибил бы! И самого, и всех его уродов!

— А я до сих пор удивляюсь, почему ты ему спустил?

— Спустил?!

Тенгри вскочил, увеличиваясь в росте. Напускная старость слетела словно шелуха. От дородности не осталось и следа. Воин в самом расцвете сил. Мощный, поджарый и бесконечно опасный. С гигантским луком за спиной и мечом на поясе.

— Мои гунны ураганом пронеслись по континенту, смели «вечные империи», украденные этим проходимцем у Юпитера и…

— И утопали несолоно хлебавши, — закончил Перун.

— Эти идиоты вместо того, чтобы омыть копыта коней в Атлантическом океане, тупо передрались за власть, — Тенгри сел обратно, уменьшаясь в размерах, но сохраняя воинственный облик. — Люди, что с них взять. Пока был жив Атилла…

— Сначала твой Атилла порезал твоих же сарматов и скифов, — хмыкнул Перун. — Потом досталось моим роксаланам. А когда он добрался до нужных глоток — уже и аппетит пропал.

— Горилка есть? — рыкнул Тенгри. — Дай сюда! — забрал у собеседника стеклянный штоф и надолго присосался к горлу. — Скажешь, надо было гуннов через Персию пустить? Еще и с Ахурой[6] схлестнуться?!

— Тогда не знаю… — протянул славянский громовержец, — а сейчас там только Яшкины угодья. Тамошние его Аллахом кличут. Проредить бы… Да далеко нам…

— Тоже мне далеко, — пренебрежительно усмехнулся Тенгри. — Куда ближе, чем моим орлам!

— Ну так, — Перун старательно подливал хозяину горилки, — зачем дело стало?

— Кто сказал, что оно стало? — подозрительно взглянул на гостя Тенгри. — У меня всё по плану. Лет через двести родится великий вождь, объединит монголов, объявит поход к Последнему Морю и набьет всем рожи. Кого стрелами не утыкает, как ежиков!

— За двести лет, — Перун сам удивлялся своей изворотливости. И чего его Мокошь тупым производителем считает? — Яшка такую силу наберет, что твоего вождя в ислам обратят вместе со всей армией! Ты знаешь, что у него два камня есть? В Аравии и Иудее!

Тенгри грустно взглянул на Перуна:

— И что ты предлагаешь?

— Я?! — удивился Бог Войны, пробующий силы в ипостаси интригана. — Я ничего не предлагаю! Это ты кричишь про копыта коней твоих подданных.

— Почитателей, — поправил Великое Небо, отхлебывая еще горилки и запивая кумысом. — Подданные у королей. А я — бог! Верховный и почти единственный.

— Хорошо, почитателей, — согласился Перун. — А только бить сейчас надо. Пока его камни слабее Алатыря, и я могу их нейтрализовать.

— Сейчас? — засомневался Тенгри.

Угу, — буркнул Перун. — Такое прощать нельзя! Давай выпьем!

Великое Небо помолчал, поцокал языком, негромко пробормотал: «печенеги не потянут… кипчаки тоже… монголов подымать надо…», снова поцокал языком…

— Так он называл меня желтой рыбой? — уточнил он, упершись в лицо Перуну мутным взором.

— Да! — подтвердил Перун. — И ещё червяком! Земляным червяком!

Тенгри влил в рот очередную порцию горилки и, наклонившись вперед, схватил собеседника за грудки:

— Так он называл меня лягушкой?..

— Да! — громовержец с трудом освободился, хватка у Великого Неба была железная. — И ещё червяком! Земляным червяком!

— Смерть! — взревел Тенгри. — Этот проходимец заплатит за всё! Он проклянет тот день, когда поднял лапу на мою Мзекали! Я ему устрою Армагеддон вперемешку с Рагнареком! Великая степь пройдет через все его земли, не оставив за собой ничего живого, и омоет копыта своих коней в волнах Последнего моря! Я ему покажу земляного червяка!

За откинутом пологом юрты бесновалось почерневшее Небо, покрытое грозовыми тучами. Эпизодически проскакивали молнии, сопровождаемые мощными громовыми раскатами.

— Только пусть твои громилы от Самарканда южнее берут, — торопливо сказал Перун. — И Хвалинское и Скифское моря с юга обходят.

— Зачем? — не понял Тенгри.

— Чтобы с моими не схлестнулись. А то Святослав им наваляет и вся затея насмарку!

— Кто наваляет?! — вскипел Небо. — Какой-то русский князек?! Да мы его…

Перун озадаченно почесал в затылке. Так хорошо всё развивалось и нате вам! Святослав Игоревич, конечно, разобьет диких кочевников, но идея-то совсем в другом! А если не разобьет?!

— Ты собрался ерундой заниматься или Яшке морду бить? — грозно вопросил громовержец. — Он твою любовь убил! Всех приличных девок себе захапал! — Перун попытался создать голограмму Мзекали, но оценил ее реальные стати, и в воздухе вновь возникла Мекрина. Правда, с лицом покойной девы-солнца. — Обзывал тебя всячески!

— Как обзывал? — заинтересовался Тенгри.

— Желтой рыбой. Лягушкой. И червяком! Земляным червяком!

Тенгри вновь вскипел:

— Хорошо! Мы пойдем южнее! Я ему покажу лягушку! Выбью всю его паству, — в гневном голосе бога проскользнули нотки презрения. — Вырежу прихлебателей! Перетрахаю всех его девок! Я…

— Э, погоди! — Перун вновь создал голограмму. — Эта — моя!

Тенгри замолчал, пошатываясь и глядя на собеседника мутными глазами.

— Уговорил, друг, — кивнул он после длительного раздумья. — Эту мы оприходуем вместе. И остальных — тоже. Что мне жалко? Но убивать буду я! Я ему покажу желтую рыбу!!!

Компания наша растет и ширится. Начинали втроем с Витькой и Потапычем, оглянуться не успели — уже восемь рыл в наличии. Если лошадей не считать! Скоро на полное отделение наберется. А больше народу — меньше кислороду! В смысле порядка и организации! Опыт службы и уровень боевой и политической подготовки на степень бардака не влияет, только на его характер. Это же азбука!

Симаргл всё время норовит сцапать зазевавшегося прохожего. Баюн от него не отстает, да еще пропадает регулярно. Чертята… эти ладно, их мелкие пакости можно засчитать за практику в диверсионной деятельности. Но еще есть Василиса, всем встречным и поперечным строящая глазки. А так же грудки, ножки и прочие прелести. При ее форме одежды и внешних данных получаются эти действия легко и непринужденно.

Витька смурнеет на глазах. Ох, чует мое сердце, что-то будет! Не смирится прапорщицкое сердце с таким развратом в вверенном ей подразделении!