Мир до и после дня рождения - Лайонел Шрайвер

Разумеется, он скажет что угодно, лишь бы она включила телевизор.

— Ладно.

— «Ладно»?

— Да. Ладно.

Ирина плюхнулась в кресло.

— Значит, теперь слово за мной. «Ладно» означает «нет».

— Не припомню, чтобы «ладно» когда-то означало «нет».

— Мне следует извиниться перед тобой, — сказала Ирина. — Ты очень консервативен, я не должна была выступать с таким резким предложением. Надо было ждать, пока ты опустишься передо мной на одно колено, держа в руках кольцо и букет роз. Хотя, скорее всего, это случилось бы тогда, когда ты не смог бы подняться с колен без помощи сиделки.

— Ничего не понимаю. Я сказал «да». Чем ты расстроена?

— Я не расстроена. — Самое удивительное, что она сказала правду. — Но ты не сказал «да», ты сказал «ладно». Ни одна уважающая себя женщина не выйдет замуж за того, кто ответил ей «ладно». Если женитьба на мне не то, о чем ты мечтал в этой жизни, тогда забудь обо всем, что я сказала.

— Но меня все устраивает!

— Устраивает. Ты себя слышишь? Правда в том, что ты никогда не посмеешь взять выходной в субботу, чтобы жениться, когда можешь провести этот день в «Блю скай». Хватит, уже поздно.

Возможно, Лоренс и сожалел о пропущенном матче, но не хотел ранить ее чувства. Поэтому он несколько минут распространялся по поводу брака его родителей, собственного нежелания что-либо менять, поскольку он и так счастлив от осознания одного факта существования рядом Ирины, а затем заявил о полной «готовности» жениться, если сие так много для нее значит, окончательно забыв к концу монолога о самой сути, что подтверждало ее малую для него значимость.

Меж тем Ирина все больше убеждалась, что для свадьбы уже слишком поздно. Возможно, было время, когда они светились от счастья обретения друг друга и с радостью поделились бы этим с друзьями, невзирая на расходы. Если такое время и было, оно уже прошло. Как и те повторные обеты людей среднего возраста, которые в настоящем похожи скорее на жалкие попытки возродить то, что еще не совсем явно умерло. Впрочем, оно таким и не было. Не было умершим или умирающим. Оно просто существовало очень тихо.

Все прошло так, как прошло. Их с Лоренсом отношения развивались по-своему, и нет смысла представлять их иными. Они радовали, были по-товарищески прочными. Она могла вверить ему свою жизнь; она вверила ему свою жизнь. Однако слезные обещания у алтаря, как и поглотившая ее в июле страсть, не были частью запланированного.

Выслушав его лепет и невнятные объяснения, она почти ласково взяла свои слова обратно, твердо уверившись в необходимости подождать, пока предложение о замужестве поступит от самого Лоренса и будет сделано надлежащим образом с припаданием на колено, тогда она сможет ответить ему отказом.

Наконец ей удалось успокоить Лоренса и усадить его на диван, а затем удалиться готовить новую порцию попкорна под предлогом, что оставшийся в миске уже остыл. Угнездившись в любимом кресле, Ирина обнаружила, что, даже несмотря на фиаско, не испытывает желания заплакать.

Впрочем, может, ей и стоило бы.

5

На углу, две минуты назад, будучи еще на той улице, на которой жила, Ирина пришла к выводу, что ее поспешный уход не был спланирован должным образом. Куртка из тонкой хлопковой ткани была слишком легкой для октябрьской погоды с пронизывающим ветром и дождем. Уютный плащ сейчас висит на крючке в квартире человека, некогда испытывающего к ней истинное уважение в самом высоком смысле, а теперь имеющего все основания презирать ее с такой же силой. Было это так или нет, но совместный досуг стал невыносим обоим, в противном случае она сейчас же бросилась бы назад вымаливать прощение и убеждать, что ее желание пофлиртовать было несерьезным — Лоренс предпочел бы сказать «смешным», — влечение к Рэмси Эктону было не чем иным, как временным помешательством женщины среднего возраста.

Ирина стояла на тротуаре, смотрела на зеленый огонек светофора и думала, что, видимо, у нее действительно помутился рассудок. Но и сумасшествие принадлежало только ей, и оно отдавало команды. В данный момент правда состояла в том — светофор переключился на красный, — что она не имела понятия, куда направляется. После двух неудачно забитых шаров Хендри, разумеется, выиграл у Рэмси Эктона, и тот должен был вернуться домой если не вчера вечером, то сегодня утром. Ирина не представляла, сколько времени потребуется, чтобы доехать на машине от Борнмута до Вест-Энда. Кроме того, ее несостоявшийся любовник даже не подозревал, что она стоит под дождем на углу улицы в Боро. Возможно, убитый проигрышем в первом круге, Рэмси захочет остаться в одиночестве, чтобы зализать раны.

Она приняла решение разбудить его телефонным звонком, но испытывала странное гнетущее чувство, что после столь печальных событий Рэмси не будет заботиться о том, чтобы телефон постоянно был включен.

Когда она увидела на Боро-Хай-стрит телефонную будку, красный свет продолжал гореть. Рискуя превратиться в соляной столб, Ирина посмотрела через плечо. У входа в подъезд собственного дома стоял не кто иной, как Лоренс.

— Ты куда? — крикнул он. — Неизвестно даже, где он сейчас?

— Не волнуйся! Это мои проблемы! — жалобно ответила она.

Лоренс также слишком долго считал ее своей проблемой и теперь не мог перестать волноваться за нее в одночасье. Поскольку была середина дня, а Лоренс еще не обедал, ей предстояло действовать в сложившихся обстоятельствах — она покидала его — и громко посоветовать Лоренсу Лоренсовичу отправляться готовить себе бутерброд! Глубинные чувства зависимости от благополучия друг друга, кажется, выжили даже в случае вопиющей по своей сути измены.

Словно для подтверждения этого, Лоренс добавил:

— Ты вся вымокла! Ты одета не по погоде! Простудишься! И у тебя нет с собой даже зубной щетки!

— Я справлюсь! — Она прекрасно понимала, что он не может выдать ей кредит доверия на существование в этом мире без его поддержки. Дело не в том, что Лоренс был снисходительным, он хотел быть необходимым.

Короткое, но вместе с тем бесконечное расстояние в один дом обладало непреодолимым качеством таможенного контроля в аэропорту и напоминало о множественных расставаниях в Хитроу, когда она улетала повидать семью и друзей в Нью-Йорке. Лоренс стоял по другую сторону металлоискателя, улыбался и ободряюще махал ей рукой до тех пор, пока она, подхватив чемодан, искала нужный выход и удалялась, обернувшись на прощание.

Кто-то сказал недавно, что каждый мечтает стать предметом чьей-то заботы. Каковы бы ни были его недостатки, но Лоренс всегда заботился о ней — даже слишком, что, впрочем, вряд ли можно считать недостатком. Как неожиданно и удивительно, что такой расчетливый человек лично сопроводил ее в Хитроу, трясся полтора часа в вагоне метро, а после, передав на попечение «Бритиш эруэйз», проделал такой же путь в обратном направлении. Подобные поездки навевают скуку и печаль. Его надо благодарить? Мы должны поговорить.

Уже во второй раз менее чем за день Лоренс плакал. Этот ливень казался аномальным явлением. Его лицо обычно походило на вырезанный в куске дерева барельеф с темными глазницами, выпуклыми скулами и четкими глубокими линиями от носа к уголкам губ. Теперь же изображение словно растаяло. Линии стали нечеткими и мягкими, будто по лицу потекли черные чернила, размытые дождем. Обыкновенно плотно сжатые губы приоткрылись. Пожелав махнуть ей последний раз на прощание, он даже не смог поднять руку на нужную высоту. Создавалось впечатление, что, несмотря на регулярные посещения спортивного зала, это человек лишился сил. Лишь пальцы слегка шевельнулись. Ирина подумала, что лучше бы она умерла.

Рэмси. Именно Рэмси сказал, что каждый мечтает стать предметом чьей-то заботы.

Сейчас она не могла вспомнить, как Рэмси выглядит. Не могла она вспомнить и почему решилась на это рискованное предприятие и мокнет сейчас под дождем в нескольких минутах ходьбы от теплого, уютного дома, в котором живет с хорошим, добрым человеком. Настоящее виделось открытой книгой, чтение которой всегда можно отложить. Ирина не понимала своих поступков, за исключением склонности ставить книгу обратно на полку, едва начав ее читать. Она была основательным человеком. Позволение на предательские тайные встречи в течение прошедших месяцев и рассеянное внимание к Лоренсу обязывало ее теперь поджать хвост и заискивающе предложить вместе пообедать, но шло вразрез с ее принципами, диктовавшими необходимость закончить то, что уже начато. «В любом случае, — подумала Ирина, — это выше моих сил».

Она обернулась и помахала рукой. Отчаявшись пробудить в душе такое качество, как доброта, она запахнула куртку и побежала на другую сторону улицы. Вид телефонной будки немного успокоил ее, но облегчение было недолгим.