У нас в саду жулики (сборник) - Анатолий Михайлов

– Тамару? Пожалуйста… – дядя Вася заулыбался и переложил трубку из одного кулака в другой. А когда Тамара с ребенком на руке подбежала и стала трубку выхватывать, закричал: – Она пошла за презервативом!.. – и, очень довольный своим остроумием, захохотал.

На помощь Тамаре бросилась Екатерина Степановна, но дядя Вася не сдался и в рукопашной, уже с Екатериной Степановной, изловчился и со всей силы ударил трубкой по стене. Трубка разлетелась на куски.

И теперь у нас телефон не зеленый, а красный. Правда, денег уже больше не собирали.

Танюшка и ее брат

В нашей квартире, если завести картотеку, то на букву «Т» прибавилось еще одно имя; и Танюшке теперь принадлежит девять квадратных метров служебной площади.

У меня, правда, тоже не дворец, но зато под окном демонстрация. А выйти – никак: парадную во время народного шествия запирают. И «черный ход» тоже перекрыт. Сидишь и слушаешь громкоговоритель, и по праздникам даже дрожат стекла. А с другой стороны – пение дяди Васи.

Зато у Танюшки перед окном кирпичная стена. В эту конуру дядя Вася запирал на ночь Марту.

Только что я разговаривал с Танюшкой по телефону, к ней сейчас должен зайти брат. Но у него нет ключа.

– Ты ему, – говорит, – открой.

– А какой, – спрашиваю, – он из себя?

– Да такой, – объясняет, – высокий, с усиками…

Я думал, уже все, но Танюшка продолжает дальше.

– А может, он у тебя посидит? У тебя, говорят, есть Высоцкий. Пусть послушает…

Я молчу, и Танюшка теперь тоже молчит. Ждет. Надо бы с ней пожестче, а я все как-то мямлю.

– Да вообще-то я сейчас ухожу… опаздываю… понимаешь… не могу…

Но Танюшка меня даже и не слушает; голос такой вкрадчивый, мягкий:

– Толик, ну, сделай, пожалуйста, очень тебя прошу… Я скоро приду…

Я опять молчу, но в конце концов все-таки соглашаюсь:

– Только побыстрее… Але… слушай, а как его зовут?… – но уже короткие гудки.

Екатерина Степановна говорит, что Танюшкин братишка нигде не работает и не учится. Ему еще нет и восемнадцати. Он недавно вернулся из колонии: попал в дурную компанию. Но колония его ничему не научила. Даже наоборот. Такой молодой, а уже каждый день выпивает. И непонятно, на какие деньги. А в деревню возвращаться не хочет. Танюшка было дала ему ключи – и от квартиры, и от комнаты. Но соседи запротестовали. Ключ от квартиры отобрали, а от комнаты он не отдал. А у Танюшки полированная стенка, хрусталь. И соседи все ждут, когда он придет к сестренке снова. И каждый готов ему открыть.

Екатерина Степановна все обо всех знает. Даже как-то странно. Ведь только переехала. Постучится и давай выкладывать. И про Танюшку. И про дядю Васю. А иногда даже приносит заявление. Чтобы я прочитал. Ведь я же образованный, окончил институт.

Детство Танюшка провела в деревне под Лугой, там у ее родителей дом; раньше была и корова, но потом пришлось зарезать. Танюшка вышла замуж за деревенского и подалась вместе с любимым в Ленинград, и после скитаний по пунктам по трудоустройству остановились на УВД; и муж в этой системе сразу прижился и что-то закончил, и теперь криминалист; и даже получил в Ленинграде жилплощадь, где-то на Ульянке. Сначала там была прописана и Танюшка, но потом ее пришлось выгнать: работая в милиции, еще при суженом Танюшка уже успела снюхаться с одним офицером, с которым иногда выпивает дядя Вася. В милиции она вкладывала в конверты повестки и ответы гражданам, но с работой не справлялась: заклеивала не то, что нужно, путала адреса, и с помощью офицера ее перевели в ЖЭК, и ЖЭК ей выделил у нас в квартире комнату, ходатайствовал дядя Вася, и предоставил рабочее место, где сутки через трое Танюшка «сидела на телефоне» и, когда у жильцов что-нибудь протекало, должна была вызывать «аварийку», но вместо этого прямо во время дежурства водила мужиков и по пьянке даже чуть не спалили каптерку – нечаянно подожгли одеяло, хорошо еще, отреагировал сторож; и на Танюшку посыпались жалобы, и ее должны были снова выгнать, но она познакомилась с ребятами с Кузнечного рынка, и загорелые геркулесы ей что-то с Кавказа достали, и Танюшка начальницу ЖЭКа «подмазала», и в этой операции принимал непосредственное участие и дядя Вася; и начальница с повышением в должности помогла Танюшке перевестись в расчетный отдел счетно-решающего центра всего района, которому ЖЭК подчиняется. И все это Екатерине Степановне рассказала бывшая главный инженер – теперь она уже стала начальницей – во время приема граждан, когда Екатерина Степановна принесла ей на Танюшку заявление; а бывшую начальницу тоже куда-то перевели, кажется, в гороно, и теперь она важная птица.

Я смотрю на будильник и жду. После разговора с Танюшкой прошел уже целый час. А Танюшкин брат все еще не идет. Наверно, не придет совсем.

Дядя вася заварил кашу

Я открываю форточку и лезу за перловой кашей. Я купил ее в бакалее, в отделе самообслуживания. Раньше все покупал в пакетах, но теперь пакеты пропали. Зато появились брикеты. Один брикет весит двести граммов и стоит девять копеек.

Вчера смотрю на кассиршу и спрашиваю:

– Вы не знаете, а что это такое?

Кассирша смотрит на брикеты и говорит:

– Это перловая каша. Вы что, не видите? Берите. Очень вкусная. Я уже попробовала.

Потом видит, что я все еще не решаюсь, и добавляет:

– Берите, берите. Не стесняйтесь. Вы не смотрите, что лежат. Просто никто не знает.

А когда принес на кухню, то соседка покачала головой. Оказывается, на искусственном жире. Да и варить целых двадцать пять минут. Хорошо размять и налить два с половиной стакана воды. Так написано в способе приготовления.

Я думал, брикет легко разомнется, а он прямо как монумент. Так что пришлось поразмяться. А когда потом съел, то всю ночь бурлило в животе.

На следующий день прихожу, а в бакалее все та же гора. Никто эти брикеты не берет. Я кассирше говорю:

– Вы знаете, я у вас купил двадцать брикетов. И жена, оказывается, тоже купила. Пятнадцать…

Кассирша меня понимает и говорит:

– А я вас запомнила. Вы покупали вчера. А больше пока никто не брал.

Я говорю:

– Да? Надо же! – а сам все стою и не ухожу.

Кассирша улыбается и говорит:

– Ну, ладно. Что мне с вами делать? Давайте сюда десять… – и возвращает девяносто копеек. Все-таки заиграла совесть.

Надо было поторговаться. Но я как-то сразу и не сообразил. И вот у меня теперь девять штук. Брикеты лежат между рамами: у холодильника зимние каникулы.

Я достаю из ящика молоток и, развернув упаковку, приставляю к брикету нож. От удара брикет раскалывается на неровные части, и несколько кусков вместе с крошками летят на пол. И я на коленях ползаю и собираю.

Какая-то паутина. И откуда только берутся такие волокна? Я еще понимаю, летом, когда тополиный пух. Но сейчас ведь зима.

…Я продолжаю раздрабливать, и теперь куски раскалываются на совсем мелкие и укатываются гораздо дальше.

Можно загородить книгами, но книги, пожалуй, рассыплются. Когда начнешь стучать. Или повернуть боком стул. Но стул на подоконнике не поместится. Кажется, придумал. В следующий раз я буду разбивать прямо в кастрюле.

…И вдруг я вижу напротив фургон. Возле кулинарии. Что-то привезли. К распахнутым дверцам фургона подходит грузчик. Он в рукавицах и в фартуке. Грузчик хватает металлический лоток и, на ходу его поправляя, бежит к дверям. На ступеньках в белом халате с хозяйским видом продавщица. Поворачивается к грузчику и что-то ему говорит. Грузчик, уже в дверях, деловито кивает. Возле ступенек очередь. Прохожие смотрят на фургон и, замедляя шаги, останавливаются. Очередь растет.

Может, рвануть? Но шофер уже задраивает дверцы. Продавщица в белом халате исчезла. А граждане, хотя все еще на ступеньках, но уже в другом составе. Пожалуй, не успеть. (Летом хорошо. Можно открыть окно и забить очередь прямо отсюда. Невский здесь неширокий. Услышат. А сейчас надо отклеивать вату.) Наверно, голубцы.

Проглотив набежавшую слюну, я провожу по подоконнику ладонью и смахиваю в кастрюлю крупинки. Ладонь сразу же делается серая. Ничего страшного. Выкипит.

…Над помойным ведром висит самодельный плакат. ЧИСТОТА – ВТОРОЕ ЗДОРОВЬЕ. Непонятно, почему все-таки второе.

Я наливаю воду и ставлю кастрюлю на газ. Опять забыл. Сначала надо было вскипятить. А уже потом насыпать. Придется теперь выливать. А куда же крупу? Идти обратно за тарелкой. А потом тарелку мыть… Ладно. Сойдет и так. Не помру.

Возвратившись в комнату, я сажусь за стол и, заправив чистый лист, нажимаю на регистр. Пока варится каша, можно и поработать. Но в это время в комнату раздается стук.

Я вскакиваю с табурета и бросаюсь к двери. От резкого движения задвижка с грохотом вылетает.

В тамбуре дядя Вася. Он пытается заглянуть в комнату и, не добившись успеха, ласково берет меня за локоть.

– Толик, дорогой, очень тебя прошу… выйди, пожалуйста, на минуту…