Дом Павлова - Лев Савельев

— Считай, Илья, окна слева! — радостно крикнул он. — Раз, два, три… четвертое! Там он, видишь?

— Потише ты, не шуми!.. Вижу…

В это мгновение Мосияшвили, ухватившись за плечо, громко застонал.

— Ползи назад! — зашикал на него Воронов. — Место тут пристрелянное…

Мосияшвили прополз несколько метров и замер. Еще три раны лишили его последних сил.

Минуту назад Воронов велел Мосияшвили побыстрей убираться из этого гиблого места. Но теперь он больше не думал об опасности. Подобравшись к товарищу, он взвалил его на спину и, придерживая одной рукой — в другой было два автомата, — втащил раненого в укрытие. Санинструктора поблизости не оказалось, и Воронов сам принялся за перевязку.

Прошло не более четверти часа с того момента, когда Мосияшвили по одному только взгляду последовал за ним в самое пекло, туда, к разбитой полуторке. И теперь Воронов, проворно управляясь с бинтами, считал себя в какой-то мере в ответе за эти раны…

Покончив с перевязкой, Воронов окликнул своих ребят, и вот уже весь расчет — Хаит, Иващенко, Свирин, Бондаренко — вслед за своим командиром ринулся к разбитому грузовику.

Все произошло молниеносно. Воронов сам взялся за спусковой крючок пулемета. Несколько длинных и точных очередей в то самое, четвертое окно, которое Мосияшвили обнаружил, и вражеский пулемет замолчал.

— Вперед! Ура-а-а!

Голос Воронова гремел над площадью и, казалось, перекрывал шум боя.

И снова — Воронов впереди, а за ним и остальные пулеметчики рванулись вперед. Почти одновременно поднялся со своим отделением Павлов.

Уже совсем близко от дома — метрах в пятнадцати — стрелки, бежавшие налегке, обогнали Воронова и его людей, волочивших свой пулемет. Еще несколько секунд, и вот они совсем уже близко от цели.

Противник встретил штурмующих гранатами. Вот одна угодила в Шкуратова и его напарника. Бездыханные, они упали на землю. Подоспевшие Шаповалов и Евтушенко — они во время атаки старались держаться друг друга — мгновенно подобрали оружие, выпавшее из рук погибших. Шаповалов схватил ручной пулемет, Евтушенко запасной ствол и сумку с дисками, — и снова вперед, вперед!

Не выдержав штурма, гитлеровцы побежали из дома.

Еще минута — и Павлов, а за ним и остальные штурмующие ворвались в разрушенное здание.

Наконец можно посылать к Жукову связного, которого тот так ждет! Связной добрался благополучно. Капитан доложил Елину по телефону: дом взят.

Теперь надо готовиться к отражению контратаки. Такое решение и принял командир роты Наумов, уже получивший через связного короткий устный приказ командира полка: «Молодцы! Дом удержать!»

Наумов и замполит батальона Кокуров обходили только что занятый дом, выбирая места для огневых точек.

Контратака (не замедлила. Встреченные дружным огнем, гитлеровцы отхлынули. Прошло немного времени — и еще одна контратака отражена.

Люди не чувствовали ни усталости, ни ветра, а он в этой разрушенной каменной коробке без потолков и без крыши пронизывал до костей.

После того как отразили вторую контратаку, положение усложнилось. Начался обстрел из минометов. А в окна летели гранаты…

Несколько гранат удалось обезвредить: их тут же отшвыривали назад, прежде чем они успевали взорваться. Но урон все же понесен немалый. Тогда стали сооружать вдоль стен нечто вроде загородок из кирпича — его тут громоздились кучи.

Лопнула еще одна мина — она влетела сверху, словно в колодец — и три осколка впились Воронову в руку, в ногу, в живот. Он едва успел наложить повязки, а раненую руку снова задело — теперь уже разрывная пуля… Но времени, чтоб сделать новую перевязку, нет. Враг снова пополз — с шумом, с гиком…

— Огонь! — скомандовал Воронов своим пулеметчикам.

А здоровой рукой стал через оконные проемы кидать гранаты. Кольца вырывал зубами — раненая рука висит плетью…

Пулемет и гранаты сделали свое дело. Отбита еще одна, третья контратака. Теперь, пожалуй, можно взяться и за перевязку. Воронов отполз в сторонку, но тут на голову свалился кирпич… Хорошо, каска была надета — сослужила службу.

Ни минуты передышки. Свирин достал было индивидуальный пакет — забинтовать Воронову руку, но вот увидели в окно: противник выдвигает пушку. Сейчас ударят прямой наводкой.

— Снимай пулемет! — только и успел крикнуть Воронов.

Поздно. Снаряд разорвался в тот самый момент, когда все кинулись к пулемету.

Ранены Бондаренко и Свирин. Словно подкошенный, упал Иващенко.

Град мелких осколков посыпался на Воронова. Они впились в раненую ногу… Обливаясь кровью, он пополз к командиру взвода Афанасьеву — тот с автоматом в руках отстреливался в одной из соседних клетушек. Но добраться не успел. Раздался еще один взрыв. В уже дважды раненую ногу угодило еще раз…

Воронов лишился чувств.

Понесли потери и бронебойщики. Убит Сабгайда, ранен Мурзаев, стенка обвалилась и засыпала Рамазанова. Лишь счастливая случайность избавила от такой же участи его напарника — он на минуту отлучился. Якименко тотчас вернулся и откопал друга. Обошлось без серьезных ушибов — и этого каска спасла.

А на другой половине дома, бок о бок с минометчиками, сражался сержант Павлов. После четвертой вражеской контратаки от его отделения остались в строю только двое — Шаповалов и Евтушенко. Не было в живых и Алексея Чернушенко, девятнадцатилетнего командира минометов-«бобиков».

Павлова ранило перед концом этой четвертой контратаки.

Он лежал у ручного пулемета и хорошо видел, как вражеские офицеры подгоняют солдат. Слышны были их обычные выкрики: «Шнель! Шнель!» И видно было, как высунувшиеся из траншеи зеленые куртки залегли, а потом и повернули назад. Пулемет Воронова хоть и молчал, но продолжали стрелять другие пулеметы — ручные. И все, кто мог, стреляли из автоматов, отбивались гранатами.

Короткие очереди посылал в сторону гитлеровцев и Павлов. Вдруг он почувствовал невыносимую боль в правой ноге. И словно пелена стала застилать глаза.

— Берись, Андрей Егорыч, ты, — проговорил Павлов слабеющим голосом, уступая Шаповалову место за пулеметом. — Укусил-таки, гад.

Он отполз, и за ним потянулся кровавый след.

Но хоть отбита и эта контратака, а по всему видать, что дом не удержать. Очень уж велики потери.

Командир роты Наумов решил воспользоваться минутой относительного затишья, чтоб доложить начальству. И он короткими перебежками направился через площадь. Там, возле Дома Павлова, в колодце водопроводной сети устроил свой командный пункт зам-комбата Жуков.

Все поняли маневр Наумова. Вот он, под пулями, побежал. Упал. Вскочил — и снова короткая перебежка. И так все полтораста метров, разделявшие «молочный дом» от колодца… Когда до цели осталась, пожалуй, одна, последняя перебежка, Наумов, падая, как-то странно взмахнул руками. Будто хватал воздух. У всех, кто видел, замерло сердце. Проходят долгие секунды. Минуты проходят. Наумов больше не поднялся…

Командир прославленной седьмой роты Иван Наумов убит.

Телефонист на командном пункте в колодце подает Жукову трубку. Послышался резкий голос Елина:

— Что же ты? Дом занял, а удержать не умеешь?

— Не удержать, товарищ полковник. Большие потери. Убит Наумов, ранен Кокуров, он там сейчас с ними… Мало кто остался…

Елин помолчал, потом снова раздался его решительный голос:

— Отводи людей…

Самое разумное, что можно предпринять. Ведь главная задача — приковать противника к этому участку — выполнена.

Но сейчас это невозможно.

— Побьют и тех, кто выжил, — говорит Жуков в трубку. — Подождем темноты.

— Пускай, когда стемнеет, — соглашается командир полка.

С таким приказом и послал Жуков в обратный рейс к «молочному дому» связного Колю Воедило.

Посыльный служил единственной связью. Еще рано утром, как только дом был занят, туда попытались протянуть провод. Трех человек — одного за другим — сразило на площади, и пришлось от телефона отказаться. Здесь же на площади сложил свою голову и связист Файзуллин. Не довелось ему довести до победного конца летопись войны. Последнюю страницу своей жизни он вписал кровью, пролитой в бою за «молочный дом»…

После гибели Файзуллина командир связистов Думин доказал комбату, что дальнейшие попытки тянуть провод бесполезны. Зря людей губим.

И телефон заменил связной Воедило. В тот день он метеором носился под пулями, каким-то особенным чутьем угадывая, когда сделать перебежку, когда прыгнуть в воронку… И за весь день не получил ни единой царапинки, как, впрочем, и не получил ее и потом за всю войну. Пули прошивали у него и ушанку, и шинель, и голенище, а один раз осколок мины даже противогаз разбил. Так и провоевал он до дня Победы!

Жуков видел, как погиб Наумов, так что приказ об отходе та «молочного дома» он велел передать Кокурову.