Шторм Времени - Юрий Корчевский

– Как правильно вы сказали! Вы не только механик, вы философ!

– Ты забыл – я еще и купец, мне скоро надо быть в Венеции и с товаром вернуться домой.

– Проклятье! Я только нашел человека, близкого мне по духу, ниспосланного мне самим Богом – и нам предстоит расстаться! Это невыносимо!

– Увы, Леонардо! Вся жизнь состоит из находок и потерь!

В дверь постучали.

– Войдите! – отозвался Михаил.

Вошел слуга.

– Можно ли мне забрать пустую посуду? Время уже позднее.

Михаил и Леонардо дружно повернули головы к окну. Солнце краешком диска уже коснулось горы на западе, да и в комнате было не так светло. За разговорами они не заметили, как пролетел день.

– Да, конечно.

– Так кувшин наполовину полон.

– Разлей по кружкам, мы допьем.

Слуга, прихватив почти нетронутую закуску и пустой кувшин, вышел.

– Предлагаю тост за наше приятное знакомство, – поднял кружку Леонардо. – Я заинтригован вашими знаниями.

– С удовольствием!

Чокнувшись кружками, они выпили.

– Микаэле, мне неудобно: я отнял у вас целый день и оставил голодным.

– Не беспокойся, мне приятно было с тобой общаться. Приходи завтра, если пожелаешь.

– Завтра не могу – надо показаться в церкви. Мой учитель Верроккьо и так уже злится, говорит, что я лентяй и пропадаю неизвестно где. Но я впервые встречаюсь с механиком, и мне интересно. А можно мне забрать с собой эту бумажную птицу?

– Конечно, бумага же твоя.

Леонардо, извиняясь за столь поздний уход, собрал листы бумаги и сложил их в папку. Бережно прижав к груди бумажный самолетик, он вышел.

Хм, как странно устроена жизнь. В душе Михаил преклонялся перед гением этого парня. С ним будут водить дружбу монархи, его картины будут выставляться в музеях, к его фрескам будут водить туристов, и имя Леонардо не будет покрыто забвением и пылью веков. А он пьет с ним вино, ест сыр и виноград, запросто беседует и даже удивил сегодня бумажным самолетиком. Неизвестно, кем считает Леонардо Михаила – механиком, предсказателем, чудаковатым чужеземцем, но им взаимно интересно друг с другом. Хотя какие-то подозрения у Леонардо есть, только неясно, в чем они заключаются. Может быть, он видит в нем чужеземного шпионя?

Михаил выспался, утром хорошо поел и отправился бродить по городу. В конце концов, надо осмотреть архитектуру, мосты. Как это ни прискорбно, но скоро, всего через несколько дней, ему придется уезжать.

На площади собрался народ. Слышались восторженные крики, аплодисменты, играла флейта.

Михаил протиснулся вперед.

Выступали бродячие артисты. Ходил по натянутому канату канатоходец, выступала изящная и гибкая танцовщица. Потом заиграла шарманка, и обезьянка, сидя на плече у шарманщика, стала вынимать для желающих из ящика записки с предсказаниями. Потом запела девушка. Голос у нее был звонкий, чистый и сильный.

Итальянские песни всегда нравились Михаилу: напевные, мелодичные – не то что у немцев; под их песни только маршировать. И язык немецкий грубый, на нем только команды солдатам отдавать.

Михаил и сам не заметил, как вместе со всеми стал подпевать припев. Сидящий рядом с ним синьор в богатых одеждах – бархатной малиновой курточке, таком же берете с золотой брошью на нем и темно-зеленых штанах – тоже подпевал. Но когда песня закончилась и вышел фокусник, он недовольно сморщил нос.

Фокусник сначала довольно ловко жонглировал кольцами, а потом стал показывать немудрящие фокусы. Получалось у него не очень, и публика стала негодующе свистеть.

Михаил знал один немудрящий фокус, которому его научил приятель в институте. Показывать его можно было везде и без предварительной подготовки. Заключался он в исчезновении монеты и появлении ее из самых неожиданных мест – изо рта, из уха. Михаил сначала долго тренировался, чтобы фокус получался без сучка без задоринки.

Он повернулся к синьору, стоящему рядом:

– Вы не одолжите мне один сольди? Я вам его тут же верну.

Богатенький синьор скривился, но монету из кошелька вытащил.

Михаил взял ее пальцами, сделал несколько пассов и показал пустую ладонь. Потом хлопнул себя по уху и достал монету из другого уха.

Глаза богатенького синьора округлились от удивления, а стоящая рядом с ним женщина, вероятно, жена, взвизгнула от восторга.

– Еще!

Михаил покрутил монету в пальцах, а затем она исчезла – он показал пустую ладонь. Протянув руку к шляпке женщины, он снял монету с поля шляпы и вернул синьору.

Стоящие рядом люди зааплодировали, закричали «браво!».

– Синьор, вот так делают фокусы.

– Вы из этих? – кивком головы синьор показал на артистов.

– Нет, я торговый гость, чужестранец.

– О! Я думал, что вы итальянец, у вас такое чистое произношение!

– Вы мне льстите, всего доброго, – Михаил отвесил легкий поклон и ушел с площади.

Он не спеша шел по набережной, разглядывая мосты. Были они арочные, красивые, каждый с неповторимой архитектурой. А в Москве мосты пока деревянные, Питера же и вовсе еще не существует.

Вернувшись к вечеру на постоялый двор, он славно поужинал и спросил у хозяина, не интересовался ли им кто.

– Нет, синьор, – ответствовал хозяин.

Наверное, у Леонардо дела, должен же он зарабатывать на жизнь.

Так же прошел еще один день.

На третий день Михаил сам пошел в церковь, где Леонардо показывал ему незаконченные фрески с ангелом. К своему удивлению, он увидел там богатенького синьора, которому показывал на площади фокусы с монетой.

– Добрый день, синьор!

– А, фокусник! Здравствуйте.

В этот раз синьор был одет в заляпанный красками халат и выглядел, как маляр.

– Я бы хотел увидеть Леонардо.

– Я бы сам хотел видеть этого бездельника! Увы, уже три дня он не показывается мне на глаза. Позвольте представиться: Верроккьо, владелец мастерской и наставник этого оболтуса.

– Микаэле, торговый гость. Впрочем, я, по-моему, уже представлялся. А где он может быть?

– У него сто дорог, а у меня одна – откуда мне знать? Скорее всего где-нибудь пьет вино с друзьями. Выгнал бы я его, но у мальчика талант, а он дается Богом! Да вы посмотрите на его ангела! – Верроккьо ткнул пальцем в сторону фрески.

Михаил уже видел творения Леонардо и рядом с ним – ангела Верроккьо. Леонардовский ангел выглядел явно лучше. Но и Христос, написанный учителем, тоже смотрелся великолепно.

– Вы не поверите, но этот ленивый оболтус скоро превзойдет в живописи меня! Меня, Верроккьо, картины которого висели уже в галерее Уффици и на стенах дворца герцогов Медичи, когда Леонардо еще только родился!

– Мне кажется, вы слишком требовательны к нему, синьор Верроккьо. У парня талант, причем не только живописца – у него задатки талантливого механика и инженера. Он мечется, ищет свое место в жизни.

– Зачем? Он его нашел! – Верроккьо снова указал кистью на фрески. – Сам святой Лука, я уверен, будет в восхищении от его фресок.

– Прощайте, – Михаил откланялся.

Для учителя Леонардо его ученик в первую очередь – художник.

Михаил не смог встретиться с Леонардо ни в этот день, ни на следующий.

Меж тем пришла пора уезжать. Пока он доберется до Венеции, будет в самый раз, месяц. И уезжать, не повидавшись, не поговорив с Леонардо, обидно, но он сам где-то скрывается. Наверное, избегает общения с Михаилом. Хотя он и в церкви не появляется, учитель его тоже не видел.

Михаил расспросил хозяина постоялого двора, как добраться до Венеции, минуя Феррару – не хотелось рисковать, проезжая этот город.

– А зачем вам вообще ехать через Феррару? Местные жители едут до Римини, что на побережье, а потом морским путем – в Венецию.

– Будет ли из Римини попутное судно?

– О, синьор, да в Венецию несколько раз в день идут корабли. А коли монеты звенят в кошеле, так можно нанять парусную лодку. Вмиг домчит – правда, если погода будет хорошая.

– Спасибо за совет.

Михаил расплатился за постой, собрал скромные пожитки и направился к почтовой станции, которая располагалась на окраине. Он уже подходил к ней, когда сзади донеслись крики:

– Синьор Микаэле! Синьор, подождите!

Михаил остановился, обернулся. Его догонял Леонардо. В руке его болталась картонная папка, а сам Леонардо запыхался от быстрого бега.

– Успел, – улыбнулся он.

– Добрый день, Леонардо! Куда же ты пропал? Я даже искал тебя – не хотелось уезжать, не попрощавшись.

– Как жаль, что вы уезжаете! Я хотел подарить вам картину на память.

Леонардо достал из папки небольшую, размером в тетрадный лист, картину в плоской простенькой раме и протянул ее Михаилу.

– Это вам с благодарностью, на память.

Михаил повернул к себе картину лицевой стороной. На ней был он сам. Картина была выписана мастерски, лицо как живое, с каким-то одухотворенным выражением. И одежда его – та, которая сейчас на нем.

– Не судите строго, Микаэле, у меня было мало времени, и писал я по памяти.