Шанхай. Любовь подонка - Вадим Чекунов

— А ты поздоровел… Вроде и не изменился особо, но какой-то другой… — говорит она тихо, чуть охрипло. — Возмужал…

Я смотрю на ее волосы, выкрашенные освещением в густой медовый цвет.

Они больше не пахнут яблоками. Незнакомый мне, новый запах.

Разглядываю ее руки.

Какие же у нее большие руки. Какие широкие, громоздкие кисти…

— Ты приезжай почаще… А то в следующий раз скажешь: «Постарел…»

— А ты, правда, хочешь… чтобы он был, следующий раз?

— Да, очень, — искренне вру я. — Конечно.

Инка легкими касаниями губ целует меня в живот.

— Я тоже, — ответно врет она. — Только приезжай лучше сам.

— Приеду.

— Приедешь?

— Да…

Множу ложь на ложь.

— Смотри, я девушка доверчивая…

Столь очевидную для нас обоих неправду последней фразы Инка скрывает за наигранным смущением и нарочито детской интонацией.

— Люблю тебя… — говорим одновременно.

Все-таки мы — замечательная парочка.

Инна устраивается возле меня поудобнее. Поцелуи съезжают к низу живота. Я чувствую ее прохладные пальцы, мягкие губы.

Вдруг она прерывается, словно спохватываясь. Заглядывает мне в лицо:

— Как думаешь, я не слишком громко… недавно тут… Они же в соседних номерах, вдруг вернулись уже… и слышали все?

Я не сразу понимаю, о чем или о ком она говорит.

Она продолжает:

— Они, конечно, нормальные мужики. Да и немного в курсе моих личных дел тут. Но афишировать не хотелось бы.

— У тебя в Питере есть кто-нибудь?

В ответ — небрежный жест ладонью. Таким, наверное, царица Клеопатра показывала Антонию: «пустое, забудь об этом». Склоняется снова, но я привлекаю ее к груди.

— Не отдохнул еще? — с заботливой деловитостью спрашивает Инна. — Малыш потрудился на славу…

Тянется к прикроватной тумбочке за сигаретами.

Какие же у нее большие руки… Я лежу и подыскиваю подходящее слово. Загребущие… Нет, разве что — в переносном значении… Мосластые… Тоже не то, да и слово некрасивое, выпирает, точно субпродукты на грязном лотке… Руки-то у нее на самом деле хороши — как и все остальное.

Инна, прекрасно зная, что я ее разглядываю, достает из пачки тонкую сигарету. Как-то нарочито манерно держит ее.

— Зажигалку не могу найти…

— Посмотри у меня, в правом кармане.

Джинсы мои валяются где-то на полу.

Инна, зажав сигарету в губах, подползает к краю кровати. Чуть оттопырив загорелый зад, свешивает руки вниз и возится на полу с видом фотографа, заряжающего пленку.

В это время раздается короткий писк телефона.

— Твой, кажется… — говорит Инна, достав зажигалку. — Дать?

— Не надо. Потом.

— Вдруг что-то важное?

— Важное — ты.

И ведь почти не вру. Прямо сейчас происходит что-то очень важное, но мне не хватает опыта и ума понять, что именно.

Я смотрю, как Инна прикуривает. На мгновение вспыхивает кончик сигареты.

Внутри меня в эту самую минуту тоже что-то быстро и тихо сгорает, чернеет, обугливается, чтобы минутой позже исчезнуть вовсе — бесследно и навсегда. Внутренний огонь этот спокойный и ровный, не болезненный — только улетает прочь холодная мгла былых обид.

Но на смену не приходит ничего.

— Ты написал что-нибудь новое? — спрашивает меня Инна, сидя на кровати по-турецки. Фонарь с улицы слабо освещает ее тело. Краснеет точка сигаретного огонька.

— В смысле?

— Твои рассказы… Они все какие-то… Мне их страшно читать.

— Не читай. Бери пример с меня — я вообще читать перестал.

— А писать?

— Мелом по доске — пока еще нет. А там — посмотрим…

— Про Китай не собираешься написать? Тут ведь есть на что посмотреть, про что рассказать?

— Для этого нужно быть… ну, не знаю… Удивленным. Разозленным.

— Влюбленным.

— Да.

— Ну и?

— А я привык уже ко всему тут. Не знаю… Посмотрим.

Инна деланно вздыхает.

— Раньше ты любил поговорить о литературе… Но раз не хочешь, не буду настаивать. Наверное, есть здесь и моя вина — не думала, что ты серьезно…

— Да ладно. Лучше скажи, как тебе тут?

— Я, правда, город только из окна видела, но впечатляет, ничего не скажешь. Завтра сможешь мне показать, что и как тут у вас?

— Конечно. Я целый день свободен — занятий у меня нет.

— Как твои студенты?

— Как и везде. Только ленивее.

— Я считала, китайцы — народ трудолюбивый…

— Так все считают, пока с ними вплотную не столкнутся. Вы разве еще не успели?

— Только начинаем. Вот как раз устанавливаем связи. А на самом деле, они какие?

— Обычные люди. С какой радости им труд любить? От бедности, по нужде, или из-под палки, если — да, работают много. Ну и я так работал, в армии, первые полгода… Вообще, они не трудолюбивые. Они — трудостойкие. Вот это вернее. Где один сдохнет от условий, китаец может работать запросто. Зато, если уж появился шанс откосить от работы — будь уверена, первым откосит. Или на другого спихнет.

— Так и у нас все точно так же.

— О чем и говорю. Это все мифы. Вот покушать и поспать — это они, действительно, любят очень. Может, только чуть больше, чем все остальные люди.

— Покажешь мне свой дом? Хочу посмотреть, как живешь, где работаешь… Покажешь?

Я чуть не вздрагиваю, представив Инку у себя на кампусе. Да еще, не дай бог, столкнемся с Ли Мэй.

Врать, когда нужно, я умею уверенно:

— Показал бы, да тебя не пустят. Тут в каждом блоке жилом, в каждом кампусе — охрана. Только по пропускам. Да и смотреть у нас там особо нечего. Давай лучше в центр завтра. Погоду обещают…

Вновь пиликает телефон.

— Кто тебе пишет все время?

Инна затушила сигарету. Распрямила ноги, щекочет меня пальцами стоп.

— Реклама, наверное.

— И кто же там себя рекламирует? — ехидно качает головой Инна. Улыбается и добавляет: — Не обращай внимания, ты же знаешь, я — вредина.

Какое-то время молчим. Смотрим друг на друга.

— Хотела спросить, — говорит она, — мы ведь на неделю сюда. Антон и Сергей потом сразу вернутся. А я… Виза у меня на месяц. В принципе, на майские руководство мне подарок обещало, за хорошую работу. Небольшой отпуск. Курортную поездку.

— Куда?

— Ну… Я много где была уже. Отсюда, например, куда можно?

— Да куда хочешь. Вьетнам, Таиланд… В Тибет можно, но там холодно.

— Нет, как-нибудь без гор. Мне бы что попроще — море, солнышко.

— На Хайнань можно. Отсюда три часа лету.

— Я слышала об этом. Ты там был?

— Три раза уже.

— Ну и как?

— Русский курорт, в общем. С каждым годом там все больше наших. Уже и магазины по-русски называются, и меню русские, и даже продавцы уличные «очки-очки, русский друг, посмотри-посмотри» выучили. Хочешь прикол?

— Давай.

Откашливаюсь. Дикторским голосом начинаю:

— Остров Хайнань расположен на юге Китая. Его площадь тридцать четыре тысячи квадратных километров. Это второй после Тайваня крупный остров. Хайнань богат природными ископаемыми, водными ресурсами и тропическими фруктами. Подземные кладовые Хайнаня хранят крупный запас золота, титановых и железных руд…

Инна смеется:

— Боже… Ты что, на радио «Голос Китая» работаешь по совместительству?

— Ну, почти. Иногда начитываю в студии — для всяких учебных пособий, целых пять дисков уже начитал.

— Ну, как-то не впечатлило меня про руду… Я же не копать хочу, а плавать-загорать. А то весь год бассейн и солярий… Природы хочется.

— Легко. Вот, пожалуйста… Кхм… Самый красивый залив Ялунвань на южной оконечности острова стал излюбленным курортным местом. С невысокой горной гряды вам открывается…

— Вадик, ты не человек, а магнитофон какой-то…

— Не мешай, тишина в студии! Открывается…. ну вот, сбила… А, вот: открывается очаровательный пейзаж: бесконечный голубой простор моря, обрамленный упругой дугой серебристой морской отмели. Спокойные волны с тихим шелестом набегают на песок пляжа, окаймленный рощами кокосовых пальм…

— Все, все, хватит! А то и со мной так заговоришь, передовицами! Решено. Еду. Но одна я не хочу. Украду тебя на неделю. Сможешь?..

Мне комфортно за маской шута и балагура.

Сейчас придется ее снять и ответить.

Отказать.

Мягко и тактично отказать.

Я слышу свой голос:

— В принципе, идея хорошая. Подмениться не проблема… Скажи только заранее, когда.

Гибко подавшись вперед, Инна прижимается ко мне всем телом.

Ее губы шепчут мне в ухо:

— Можешь считать меня нахалкой… Но вот ты там про «упругую дугу» что-то говорил… Меня это завело опять… И я сейчас раскручу тебя на еще один заход…

傍晚

Вечер

…Заход солнца в летнем Шанхае — событие, его ощущаешь физически. Оседает, укутывается в дымку смога, краснеет и усмиряется безумный шар. Жара плавно переходит в вечернюю духоту, в небе появляются краски, на улице — тени. Будто кто-то, поначалу прибавив в телевизоре яркости до предела, наконец, разобрался с пультом и вернул нормальную картинку.