Дядя Бернак - Артур Дойл

Рядом с этой сравнительно большой комнатой было несколько небольших комнат, отделявшихся друг от друга дешевыми занавесками в восточном стиле; в этих комнатах были приготовлены карточные столы. Группы дам и мужчин толпились вокруг них. Дамы, по приказанию Императора, в закрытых вечерних платьях, мужчины же, штатские — в черных костюмах, военные — в полной парадной форме.

Дорогие материи ярких цветов виднелись повсюду, потому что, хотя Император и проповедовал экономию во всём, он приказал дамам одеваться так, чтобы костюмы их соответствовали пышности и блеску двора. Простота классических костюмов отошла в область преданий вместе с эпохой революции, и теперь преобладали одеяния в восточном стиле. Восточные костюмы вошли в употребление со времени завоевания Египта и надевались в честь Императора-завоевателя; этот стиль требовал большого вкуса, но зато и давал возможность выделиться среди массы других костюмов. Римская Лукреция сменилась восточной Зулейкой, и салоны, отражавшие величие древнего Рима, внезапно обратились в восточные залы.

Войдя в комнату, я поспешил стать в углу, потому что был уверен, что не увижу здесь никого из тех, кого я знал, но сверх ожидания, кто-то вскоре потянул меня за руку. Обернувшись, я увидел перед собою желтое неподвижное лицо дяди Бернака. Он схватил мою руку и с притворной сердечностью крепко сжал ее, хотя я не сделал ни малейшей попытки ответить на это пожатие.

— Мой дорогой Луи,— сказал он,— только в надежде встретить здесь вас я явился сюда из Гросбуа. Вы, конечно, понимаете, что живя так далеко от Парижа, я не имел возможности бывать часто при дворе, и не думаю, чтобы мое присутствие здесь могло иметь для кого-либо значение. Уверяю вас, что являясь сюда, я думал только о вас. Я слышал о том, как хорошо принял вас Император и что вы приняты на личную службу к нему. Я говорил с ним о вас, и мне вполне удалось убедить Наполеона в том, что если он будет обходиться с вами хорошо, то это может привлечь к нему других молодых эмигрантов.

Я видел по глазам, что он лгал, тем не менее я поклонился и холодно поблагодарил его.

— Я вижу, что вы не хотите забыть о происшедшей между нами размолвке,— сказал он,— но вы должны согласиться, что не имеете права быть недовольным, ведь я желал только вашего личного блага. Я уже не молод и не отличаюсь хорошим здоровьем, да и профессия моя, как вы сами могли убедиться, далеко не безопасна. Но у меня есть дочь и есть имение. Кто возьмет дочь, тот завладеет и имением. Сибилла очаровательная девочка, и вы не должны быть предубеждены против нее, судя по обращению ее со мной. Готов поклясться, что она имеет свои причины, чтобы раздражаться и быть опечаленной последними событиями. Но я всё еще надеюсь, что вы одумаетесь и дадите мне более благоприятный ответ!

— Я ни разу и не вспомнил о вашем предложении,— отрезал я.

Несколько минут он стоял в глубокой задумчивости, затем посмотрел на меня своими жесткими холодными глазами.

— Ну хорошо, будем считать этот разговор оконченным, я всегда буду сожалеть, что не вы будете моим наследником. Надо быть благоразумным, Луи! Должны же вы помнить, что теперь мирно покоились бы на дне соляного болота, если бы я не вступился за вас, рискуя собою. Разве это неправда? 

— Cпасая меня, вы преследовали свою цель,— сказал я.

— Всё это так, но тем не менее я спас вас. К чему же такое недоверие ко мне? Не моя вина, если я владею вашим имением!

— Я не касаюсь этого вопроса.

— Почему же?

Я мог бы объяснить ему, что я ненавидел его за измену товарищам, что Сибилла также ненавидит его, потому что он замучил свою жену, потому, неконец, что мой отец всегда считал его главным виновником наших несчастий и страданий, но на приеме императрицы было не место подобным объяснениям, так что я только пожал плечами и промолчал.

— Да, я очень сожалею обо всём этом,— сказал он,— а я имел совершенно иные планы на ваш счет. Я помог бы вам сделать карьеру, потому что немногие пользуются таким влиянием на Императора, как я. Я обращаюсь теперь к вам еще с одной просьбой!

— Чем могу служить, сэр?

— У меня сохранены многие вещи, принадлежавшие когда-то вашему отцу: его сабля, печать, письменный стол с его письмами, несколько серебряных тарелок, короче сказать, много таких вещей, которые вы, я думаю, хотели бы сохранить на память о нем. Вы мне доставите большое удовольствие, если приедете в Гросбуа,— для этого не потребуется времени больше одного дня; вы выберете из этих вещей, что вам захочется сохранить для себя, и тогда моя совесть будет окончательно чиста!

Я пообещал неукоснительно исполнить его просьбу.

— А когда вы приедете? — быстро спросил он.

Что-то возбуждало мое подозрение в тоне его голоса и, мельком взглянув на него, я заметил мимолетный блеск удовольствия в его глазах. Мне тотчас пришли на ум предостережения Сибиллы.

— Я не могу явиться к вам, прежде чем окончательно не узнаю, в чем будут состоять мои обязанности по отношению к Императору. Когда это будет вполне установлено, я явлюсь к вам!

— Тем лучше! На будущей неделе или недели через две я буду непременно ждать вас, Луи. Я полагаюсь на ваше обещание, потому что де Лавали никогда не нарушали данного слова!

Я снова не ответил на его рукопожатие; Бернак сконфуженно отошел и быстро исчез в толпе, становившейся всё гуще и гуще. Я по-прежнему стоял в углу комнаты, размышляя над зловещим приглашением дяди, как вдруг услышал, что кто-то назвал меня по имени; обернувшись на голос, я увидел высокую стройную фигуру де Коленкура, который приближался ко мне.

— Это первое ваше появление при дворе, мсье де Лаваль? — сказал он очень приветливо. — Вы не будете чувствовать себя одиноким, потому что здесь много друзей вашего покойного отца, и многие из них, я уверен, будут рады познакомиться с вами. По словам де Меневаля, вы здесь почти никого не знаете, даже по внешности?

— Я знаю только маршалов, которых видел на военном совете в палатке Императора. Я вижу здесь рыжеголового Нея, а вот это Лефевр с его удивительным ртом, Бернадот с носом, похожим на клюв хищника! 

— Совершенно верно. А вот это Рапп с его круглой, точно мяч, головой. Он разговаривает с Жюно, красивым смуглым мужчиной с черными баками. Они плохо себя чувствуют здесь, эти бедные солдафоны!

— Почему? — спросил я.

— Потому что это всё люди, вышедшие из низших слоев населения. Высшее общество и его этикет для них страшнее, чем все опасности на войне. В пороховом дыму, в лязге сабель при рукопашных схватках они чувствуют себя как дома, но стоя здесь с треуголками под мышкой, постоянно опасаясь оборвать дамские шлейфы, принужденные вести разговоры о картинах Давида или пьесах Пассаниэлло, они совершенно изнемогают на этих приемах. Но Император не пустил бы их к себе на глаза, если бы они попробовали не явиться ко двору. Он приказывает им быть солдатами в среде солдат и придворными при дворе, но подобные задачи им не под силу. Взгляните-ка вон на Раппа с его двумя десятками ранений — сколько усилий прилагает он, чтобы болтать о пустяках с этой молоденькой дамочкой! Очевидно, он ляпнул ей что-нибудь такое, что можно сказать только маркитантке. Дамочка спаслась от его остроумия под крылышком матери, а Рапп так и не может сообразить, чем он оскорбил ее.