Дядя Бернак - Артур Дойл

Наполеон сделал несколько глотков кофе, стоявшего на маленьком столике около него. Затем он снова вытянулся в кресле и, склонив подбородок на грудь, грустно устремил свои взоры на красноватый отблеск огня.

— Если бы всё это осуществилось,— продолжал он,— все правители Европы явились бы к императору Франции, чтобы составить его свиту при коронации! Каждый из них был бы обязан иметь свой дворец в Париже; пространство, занятое дворцами, тянулось бы на несколько миль! Вот какие у меня планы насчет Парижа, конечно, если он окажется их достойным! Но я не люблю Париж, и парижане платят мне тем же! Они не могут простить мне, что я некогда повел своих солдат против Парижа! Они знают, что я и впредь не остановлюсь перед этим. Я заставил их удивляться и бояться меня, но я никогда не мог добиться их любви. А между тем я много сделал для них! Где сокровища Генуи, картины и статуи Венеции и Ватикана? Всё это в Лувре! Добыча моих побед обогатила Париж и послужила к украшению его. Но им нужны перемены, нужен шум побед. Они преклоняются сейчас передо мною, встречают меня с обнаженными головами, но парижане не задумаются приветствовать меня кулаками, если я не дам им нового повода для восхищения и удивления мною. Когда долгое время всё было спокойно, я должен был предпринять постройку Дома Инвалидов и этим развлек их на некоторое время. Людовик XIV дал им войны. Людовик XV — доблестных волокит и придворные скандалы. Людовик XVI не создал ничего нового и за это был гильотинирован! Вы помогли мне ввести его на эшафот, Талейран!

— Нет, Ваше Величество, по своим убеждениям я всегда был умеренным! 

— Однако вы не сожалели о его гибели.

— Да, это верно, но только потому, что вы заняли его место, Ваше Величество!

— Ничто не могло бы остановить меня, Талейран! Я рожден, чтобы быть высшим над всеми. Со мной это всегда было так. Я помню, когда мы составляли условия мира в Кампо-Формио, я был совсем еще молодой генерал, и вот, когда императорский трон стоял в палатке штаба, я быстро вошел по ступеням и сел на него. Я не мог себя принудить думать, что есть что-нибудь выше меня! Я всегда сердцем угадывал свою будущность. Даже в то время, когда я с моим братом Люсьеном жил в крохотной каморке на несколько франков в неделю, я знал, что придет день, когда я достигну императорской власти! А ведь тогда я не имел оснований надеяться на блестящую будущность. В школе я не отличался способностями, шел сорок вторым учеником из пятидесяти восьми. Я всегда был способен к математике, но этим все мои способности и ограничивались. Надо правду сказать, что я всегда предавался грезам, в то время как другие работали. Казалось, ничто не могло бы развить мое честолюбие, тем более что по наследству от отца мне достался только хороший катар желудка!

Однажды, когда я был еще совсем юным, я попал в Париж вместе с отцом и с моей сестрой Каролиной. Мы проходили по улице Ришелье, когда навстречу нам показался король, ехавший в своем экипаже. Кто бы мог подумать, что маленький корсиканец, снявший шляпу перед королем и не спускавший с него глаз, будет его преемником?! И уже в то время я чувствовал, что этот экипаж должен рано или поздно принадлежать мне. Что тебе нужно, Констан?

Верный слуга почтительно наклонился к его уху и прошептал что-то. 

— Ах, конечно,— сказал он,— свидание было назначено, а я чуть не позабыл о нем. Она здесь?

— Да, Ваше Величество!

— В боковой комнате?

— Да, Ваше Величество!

Талейран и Бертье обменялись взглядами, и министр пошел было из двери.

— Нет, нет, вы можете остаться здесь,— сказал император. — Зажги лампы, Констан, и распорядись, чтобы экипажи были готовы через полчаса. А вы займитесь-ка этой выдержкой из письма к австрийскому императору и выскажите мне ваше мнение, Талейран! Де Меневаль, вот длинный рапорт нового владельца дока в Бресте. Выпишите всё самое важное из него и приготовьте его на моем письменном столе к пяти часам утра! Бертье, я желаю, чтобы вся армия была размещена по судам к семи часам утра! Надо посмотреть, можно ли их рассадить по судам за три часа. Мсье де Лаваль, потрудитесь остаться здесь и ждать нашего отбытия в Пон-де-Брик!

Таким образом, дав эти распоряжения каждому из нас, он быстро перешел на другой конец комнаты, и его широкая спина в зеленом сюртуке и ноги в белых рейтузах исчезли в двери. Послышалось шуршанье выглянувшей из-за двери розовой юбки, и занавески закрылись за ним.

Бертье стоял, по обыкновению покусывая ногти; Талейран насмешливо и презрительно посматривал на него из-под своих густых ресниц. Де Меневаль со скорбным лицом взял громадную связку бумаг, из которой надо было сделать извлечения к утру. Констан, двигаясь совершенно бесшумно, зажигал свечи в канделябрах, расположенных по стенам.

— Это которая? — пронесся шепот министра.

— Певичка из императорской оперы, — сказал Бертье.

— А та маленькая испаночка по-прежнему в фаворе?

— Нет, не думаю. Она была последний раз третьего дня. 

— Ну а та, другая, графиня? 

— Она в своем домике в Амблетёз.

— «Но я не допущу скандала при дворе»,— продекламировал Талейран с иронической улыбкой, повторяя сказанные по его адресу слова Императора. — А теперь, мсье де Лаваль,— прибавил он, отводя меня в сторону,— я очень хотел бы поговорить с вами насчет партии Бурбонов в Англии. Вы, вероятно, знаете их намерения? Надеются ли они на успех?

И в течение пятнадцати минут он засыпал меня вопросами, которые указывали мне, что Император не ошибся, сказав, что он не задумается покинуть его в тяжулею минуту и легко перейдет на сторону тех, от кого можно больше получить.

Мы вполголоса продолжали разговор, как вдруг вбежал испуганный Констан. Тревога и смущение отражались на его обыкновенно непоколебимом лице.

— Господи, помилуй! Мсье Талейран,— прошептал он, всплескивая руками,— какое несчастье! Кто бы мог ожидать этого?!

— Что случилось, Констан?

— О мсье, я не осмелюсь беспокоить Императора, а между тем экипаж императрицы приближается сюда!

14. ЖОЗЕФИНА

При этом неожиданном известии Талейран и Бертье молча переглянулись, и здесь я впервые увидел, как быстро могло менять свое выражение лицо знаменитого дипломата. Я раньше уже слышал, что Талейран по мимике не уступит лучшим артистам. На его лице отразилась скорее злобная радость, чем смущение, в то время как Бертье, искренно преданный Наполеону и Жозефине, бросился к двери, в которую должна была войти императрица, словно пытаясь помешать ей проникнуть сюда.

Констан бегом направился к портьерам, отделявшим от нас комнату Императора, но окончательно растерявшись, хотя и пользовался везде репутацией ничем не возмутимого человека, отошел назад с целью посоветоваться с Талейраном.