Большая интрига - Робер Гайар

С десяток человек бросились к пруду, а Лефор положил свое разбойничье ружье на песок и сел перед хижиной рядом с церковнослужителем. Он выглядел очень усталым.

Обильный соленый пот, смешанный с каплями воды, стекал по его мощной груди, на которой росли курчавые волосы и виднелись жировые складки. Ему было слегка за сорок, но лоб его был по-прежнему гладок и высок, из-под густых ресниц выглядывали разбойничьи глаза. Большой толстоватый нос, переломанный посередине, толстые губы и массивные щеки придавали ему какой-то животный вид. Его светлые острые глаза говорили о том, что он может испытывать очень сложные чувства и что он способен на все, как на хорошее, так и на плохое.

Франсуа де Шерпрей долго рассматривал капитана и заметил, что от разогретого солнцем здоровяка шел какой-то дым, словно от хвороста, который вот-вот может вспыхнуть.

Медленным шагом он подошел к нему, потому что помощник все делал тихо и осторожно даже тогда, когда ему приходилось вынимать шпагу или стрелять из пушки.

— Когда монах кончит читать свой требник, может, он займется коптильней?

— Конечно! — воскликнул Лефор. — А что, разве он ею еще не занялся? Я голоден так, что смогу съесть убитого мною крокодила вместе со всем экипажем «Атланта»!

— Извините, — вежливо заметил Шерпрей, — но «Атланта» больше нет, и вы это хорошо знаете. После дела с этим чертовым голландским экипажем, убившим пятерых наших людей, есть только корабль, называющийся «Пресвятая Троица».

— Дьявол! Я больше этого не буду забывать! — успокоил его Лефор. — Однако это не должно помешать проклятому монаху приготовить копченое мясо.

Священник закрыл требник, выпущенный в прошлом году, которым он удовлетворялся за неимением другого, и крикнул:

— Иду! Иду! Плохо будет матросам, если они не приготовили свинину и черепашье мясо, как я им приказал!

Подпрыгивая, словно ноги его путались в сутане, он пошел на другой конец пляжа, где четверо матросов с азартом играли в кости.

С минуту Лефор смотрел на удаляющегося священника, затем его взгляд заскользил по морю.

И тут Шерпрей увидел, как капитан вдруг быстро вскочил, словно под ним вот-вот разорвется пороховая бочка.

— Тысяча чертей! — выругался Лефор. — Вы видели что-нибудь подобное?

Своим здоровенным указательным пальцем, толстым и согнутым, как банан, он указал на море.

Не спеша Франсуа де Шерпрей поднес руки к глазам, защищая их от солнца, и долго стоял неподвижно.

Лефор строил разные гримасы. Он первым заметил корабль, медленно плывущий под пассатом. Он плыл, словно скользя по льду. Видимый с берега размером чуть меньше чайки, с развернутыми парусами, он походил на морскую птицу, парящую на ветру и могущую в любой момент нырнуть в воду, чтобы поймать рыбу.

Шерпрей пробормотал несколько слов, которые мог расслышать только Лефор, потому что бриз относил в сторону слова помощника капитана, стоявшего с поднесенными к лицу ладонями, словно он отдавал какую-то команду.

— Черт побери! Шерпрей, я впервые слышу из ваших уст приятное слово, — сказал Лефор.

— Господин капитан, — возразил Шерпрей глубоким голосом, оставаясь при этом абсолютно спокойным, — я хотел бы заметить, при всем моем глубоком к вам уважении, что от такого упрека я потерял бы галс, если бы я не был старым моряком. Я сообщаю вам о французском корабле, о котором могу судить по форме его носовой части, точно такой же, как у бочонка для сельдей, и вы уже довольны? Сколько раз я сообщал вам подобное, когда мы были в море? И всякий раз в ответ я слышал от вас только брань.

Лефор почесал затылок.

— Пусть я буду проклят, Шерпрей! — воскликнул он. — Но вы, клянусь, никогда ничего не поймете в нашем ремесле! Вы говорите: в море. Черт побери! А что мне сделает в море французский корабль? Разве мы воюем с нашими? Вы когда-нибудь видели, чтобы я гонялся за другими кораблями, кроме испанских и английских?

— Да, господин капитан. Я еще не забыл этот экипаж, убивший пятерых наших людей самым наглым образом! Доказательством тому служит тот факт, что сейчас на мне сапоги начальника экипажа, а на вас камзол командующего, и вам стоит только приподнять сутану отца Фовеля, чтобы увидеть у него за поясом пистолеты старшего канонира.

— Ладно, ладно! — крикнул флибустьер, рассердившись на то, что он был неправ. — Если я и надел этот камзол, то только потому, что он мне к лицу, как удар ножом в глотку разбойнику вашего пошиба. Сапоги, которые вы носите, случайно не жмут вам так, что рагу лезет назад из вашего желудка? Что касается отца Фовеля, лейтенант, то не говорите мне о нем ничего плохого: он стреляет из пистолета, как волшебник, а сейчас готовит для нас похлебку, которую я не отдал бы за все пушки «Атланта»!

— «Пресвятой Троицы», — снова поправил его Шерпрей, не повышая тона.

Лефор пожал плечами и снова взглянул на море, в то время как его помощник с достоинством откашлялся.

— Захват этого голландского корабля, может, был нашей ошибкой, — продолжил Лефор задумчивым голосом, словно его вдруг охватило угрызение совести. — Бог свидетель, что я не желаю голландцам зла, потому что среди них у меня много друзей. Конечно, это была ошибка. Несчастный случай, Шерпрей. Ослепление. Ведь яркий свет тропиков портит зрение. Во всяком случае, — сказал он гневно, — эти проклятые голландцы убили пятерых наших товарищей, поэтому мы их отправили на корм акулам!

Помощник одобрил его слова кивком головы с самым серьезным видом. Лефор видел, как кадык то поднимался, то опускался на его длинной и худой шее.

— И, однако, я счастлив от того, что вы объявили мне о прибытии французского корабля, — сказал флибустьер. — Клянусь Богом, сейчас мне больше хочется жратвы, чем боя; у меня живот к спине прирос. Вы и я достаточно покрыли себя славой на каждой морской волне, и поэтому будет вполне справедливо подумать немного и о своем желудке.

Он повернулся, взглянул в сторону отца Фовеля, занятого приготовлением копченого мяса, и добавил:

— Пока монах закончит готовить, голод успеет превратить меня в кровожадного людоеда.

Священник был слишком занят своим делом и не обращал внимания на сарказмы и угрозы капитана. Он наблюдал за тем, как коптится свинина и мясо черепахи, и дел у него было по горло.

Жаркое тропическое солнце отполировало его череп, ставший похожим на старую кость. Зато у него была длинная и жиденькая, плохо ухоженная бородка, которая не могла скрыть его волчьих зубов. Он подвернул свою серую сутану, засунув ее полы за пояс из кожи рыжего цвета, сильно стягивающий его в талии. Чтобы ему было удобнее работать, он положил оба пистолета с медными рукоятками, украшенными дерущимися львами, прямо у очага, на котором жарились свинья и черепаха.