Ворон. Сыны грома - Джайлс Кристиан

– Поглядите-ка на них! Ровно крысы в выгребной яме, – ухмыльнулся Брам, когда франки, приметив нас, в страхе бросились бежать по грязным настилам.

– Видать, боятся они святого распятия, – сказал я Эгфриту, стоявшему у мачты рядом с Сигурдом.

– Крестам не под силу разогнать облако греха, что окутывает эти корабли, – отрезал монах. – Даже обув сандалии самого Иисуса Христа и надев Его ризу, вы, свиньи, не станете менее жестоки. Для Всевышнего вы потеряны.

Сигурд мог бы подхватить Эгфрита и вышвырнуть за борт, точно помои из ведра, но почему-то остался глух к его куньему писку. По правде говоря, наш ярл все еще не окреп, и некоторые из его ран по-прежнему оставляли на одежде дурно пахнущие гнойные пятна. Он слегка сутулился и был худее, чем когда-либо прежде.

– Пристанем здесь, Дядя, – сказал Сигурд, показывая на свободное от лодок место в самой узкой части берега (полоса, отделявшая воду от насыпи, была лишь в два копья шириною). Не найдя причальных столбов, я посмотрел выше: на целых сто шагов в одну и в другую сторону в частоколе не было ворот. Сигурд выбрал это место, потому что отсюда мы издалека увидели бы идущих к нам людей и успели бы приготовиться к встрече.

– Хитрый черт, – пробормотал Пенда.

Прежде чем вывести корабль на глинистый берег, мы еще несколько раз с усилием взмахнули веслами, а затем молниеносно убрали их, схватили щиты и копья, надели шлемы и прямо с борта «Змея» прыгнули в топкую грязь. Обременять себя кольчугами мы не стали. Как нам ни хотелось быть готовыми к бою, если придется драться, мы понимали: наша броня громче боевого рога протрубит франкам о том, что мы пришли убивать и грабить. Не строясь в ряды, мы обыскивали взглядами насыпь и берега. Пока мы плыли под парусом, я начистил свои изношенные башмаки и теперь мысленно бранил себя за напрасно потраченное время. Ошметки кожи, смешавшись с грязью, снова стали никуда не годны, и мои ноги были мокры, как утроба Ран.

Виглаф и другие саксы взяли на борту причальные столбы и обухами топоров вбили их в грязь, а потом толстыми канатами привязали к ним корабли. На миг повиснув на носу «Змея», Сигурд неловко упал, а вставая, поскользнулся, но я, как и многие из нас, предпочел притвориться, будто слишком увлечен созерцанием Парижа, чтобы это заметить.

– Держи слизняка на короткой привязи, – велел ярл Флоки, который соскочил на берег рядом с Эльдредом, имевшим жалкий вид, и теперь, скривившись, толкал его пред собою.

Сперва я подумал, что Флоки морщится лишь от отвращения к олдермену, но затем понял: есть и другая причина. Сладостно умиротворяющий запах древесного дыма смешивался с тяжелой вонью человеческого дерьма. Вот почему этот край берега пустовал: в пятистах шагах к северу от нас по крепостному валу стекала блестящая струя нечистот, которую потом подхватывала Секвана. Мы пристали у реки франкийского говна.

– Добро пожаловать в Париж, – сказал Улаф, харкая и сплевывая в грязь.

Передав свое копье Бьорну, я прошлепал назад к «Змею» и протянул руку, чтобы помочь Кинетрит сойти, но она, отмахнувшись, прыгнула сама – босыми ногами в грязь.

– Помог бы лучше своему ярлу.

– Кинетрит, – прошипел я.

Она выпятила губы, и мне нестерпимо захотелось поцеловать ее, когда вдруг кто-то рявкнул: «Франки идут!».

Я обернулся. Их было трое: два солдата и сановник в сапогах до колен, в не по росту длинной горностаевой мантии и остроконечной шляпе из крысиного меха. С первого взгляда я понял, что он самодовольный индюк, и мне стало жаль его людей: шлепая к нам по грязи, они старались поспеть за его сапогами и то и дело увязали по колено.

Поток непонятных слов прорезал зловонный воздух. Затем Сапоги спросил на ломаном английском:

– Кто вы? По какому делу прибыли?

Голос сановника дошел до нас прежде его самого. Однако пока он не приблизился, Сигурд не отвечал. Наконец вельможа остановился в нескольких шагах и устремил на нас злобный взгляд. Солдаты задержали дыхание и скривились от вони.

Сигурд посмотрел на Эльдреда, ожидая, что тот сыграет отведенную ему роль, как при встрече с береговой охраной. Но олдермен не сказал ни слова. Он только повел измочаленными усами и почесал подбородок, видимо, обдумывая вероятные последствия своего молчания. Кинетрит подняла на него глаза.

– Кто вы такие? – опять спросил Сапоги, на этот раз поглядев на Эльдреда.

Ярл, нахмурясь, кивнул олдермену, но тот лишь сжал тонкие губы, на которых появилась тень улыбки.

– Я олдермен Эльдред из английского королевства Уэссекс, – послышалось через несколько мгновений, и у меня вырвался вздох облегчения. – Прибыл по делу к императору, – высокомерно прибавил лорд и, взглянув на частокол, ухмыльнулся, показывая, сколь слабое впечатление произвело на него это место.

– Императора? – переспросил Сапоги, почти смеясь. – Вы думаете, он живет здесь, в этой вонючей дыре? Император приходит сюда, лишь когда ему нужно золото, чтобы строить свои церкви. – Последние слова были сказаны без злобы. – Кто обвинит его в том, что он уезжает прежде, чем успеет нагреть свой трон? Его дворец в Экс-ля-Шапеле[23], далеко к северо-востоку отсюда. И вы туда не пойдете, да и вообще никуда не пойдете, пока не заплатите причальный налог. – Сановник самодовольно улыбнулся одному из своих солдат, кусавшему нижнюю губу, а затем нахмурился. Посмотрев на «Змея» и «Фьорд-Эльк», он снова перевел взгляд на нас, на Сигурда. – Эти люди – язычники, я их чую, – сказал вельможа, обращаясь к Эльдреду, и, указав на наши ладьи, добавил: – И корабли их языческие. – На мгновение его петушье самодовольство исчезло. Солдаты беспокойно переглянулись. – А ты не олдермен.

Эльдред только пожал плечами и посмотрел на Сигурда. В крепости зазвонил колокол. Я взглянул на закопченное небесное брюхо. Несколько неряшливых стаек грачей и ласточек разом ворвались в пространство над долиной, к югу от нас, а затем скрылись за частоколом. «Сапоги может прощаться с жизнью», – подумал я.

– Мы христиане, – уверенно произнес Эгфрит и перекрестился, будто желая очиститься от скверны несправедливого обвинения.

– Вы язычники! – повторил сановник и нацелил палец на лицо Сигурда. Едва ли он мог бы сделать что-нибудь более глупое. Солдаты, стоявшие по обе стороны от него, заерзали. Костяшки рук, сжимавших копья, побелели. Желваки на челюстях задвигались. – Вы датчане, – сказал вельможа. Перестав твердить «язычники» он хотя бы внес в свою обвинительную речь некоторое разнообразие. – По запаху чую.

Эгфрит взглянул на Сигурда, словно говоря: «Разве я не был прав?» – но ярл не заметил этого взгляда. Двумя размашистыми шагами преодолев расстояние между собой и Сапогами, он схватил сановника за голову и выколол ему глаза. Солдаты побежали прочь, бросив кричащего командира на произвол судьбы. Сигурд подтянул вельможу к груди, повернулся на бедре и резко дернул. Раздался громкий треск. Сановник рухнул лицом в грязь. Все мы стояли и смотрели. Только Флоки Черный кинулся догонять убежавших франков.