Воевода - Александр Прозоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пойду умоюсь, – решила княгиня. – Ты отвернись. Не смотри.
Вожников развернулся и отправился доедать ужин, подавив вздох облегчения: пронесло!
Вече собралось, как и было оговорено, первого августа. Когда на площади между торговыми рядами и Волховом стало совсем тесно, архиепископ Симеон, положив руку Егору на плечо, самолично вывел его вперед, к краю помоста:
– Вот, люд новгородский! Как и обещал, привел я к тебе атамана Егора Заозерского, князя из рода Ярославичей! Теперь тебе слово, Господин Великий Новгород! Чего от него желаешь?
– В воеводы атамана! – несмело крикнул кто-то из толпы, и тотчас этот призыв подхватили сотни глоток, разбросанных по разным концам площади: – Любо атаману Заозерскому! Любо! В воеводы князя! Любо! Веди нас на свеев, атаман!!!
Дав вечу откричаться, пастырь поднял руку и в быстро наступившей тишине обратился к Егору:
– Что скажешь, княже? Примешь ли честь великую из рук люда новгородского али не по плечу тебе ноша сия?
– За честь великую спасибо, Господин Великий Новгород! – скинув шапку, низко поклонился вечу атаман. – Но коли уж меч свой могучий вручить мне желаете, то на пользу новгородскую обнажить его желаю, а не на баловство пустое! Племена шведов, нурманов, данников, пусть за тони и проливы с нами и спорят, пусть на порубежье с нами и ссорятся, однако же по дикости и слабости своей вреда особого причинить не способны! Не там обитает враг наш дальний и опасный, не они урон главный чинят вольнице новгородской. Тот, кто опасен нам всех прочих более, в иных землях, в иной берлоге засел. Тот, кто братьев наших, людей торговых, по прихоти своей без причин хватает и на площади прилюдно четвертует! Тот, кто Торжок у нас забрал, а сторонников наших, ровно татей, вдоль дороги развесил. Тот, кто Вологду и Бежецк наши исконные на копье забирает, веры истинной не чтит, с татарами безбожными дружбу водит!..
Егор толкал речь, как по писаному, вдохновенно и без запинок – ибо за минувшие месяцы успел продумать во всех подробностях. Однако при первых же его словах среди знати новгородской, пришедшей освятить избрание на воеводство нового князя, милого не только черни, но умеющего добиться расположения и у солидных людей, началось нервозное шевеление. Архиепископ Симеон, получивший обещание оградить его от пригляда митрополита московского, немало удивился, что княгиня Заозерская и впрямь честно исполнит обещание свое, да еще и так скоро. Купеческий старшина Ратибор облегченно перевел дух, поняв, что отношениям Новгорода с Ганзой более ничего не грозит. Даже наоборот – на великого князя у торгового союза имеется очень большой зуб, ибо их права и доходы Василий всячески стремился подрезать везде, куда дотягивался. В этом деле немцы Новгород еще и поддержат, и обиды прежние простят. Старый тысяцкий Данила Ковригин моментально расцвел, услышав об исполнении давнишней мечты: в ссоре с Московским княжеством близким к ворогу русским солеварам хоть каким-то боком, да достанется. Он даже выступил вперед, намереваясь обнять нового воеводу за прекрасные слова и известностью своей предложение это поддержать.
На диво, все члены новгородского совета господ оказались сторонниками нового плана воеводы – коли уж он так уверен в способности своей его осуществить. Уж очень долго, не первый век, упорно противостояла северная вольная столица южным славянским княжествам. И потому слова князя Заозерского легли на благодатную почву. И все-таки при всей внутренней поддержке сказать первое слово не решился никто из самых уважаемых граждан Господина Великого Новгорода. Общее мнение выразил платный крикун, мелкий купчишка Афанасий Вятский, получивший от Михайлы Острожца за сие несколько крохотных серебряных «чешуек».
– Даешь Москву-у!!! – завопил Афанасий, вскинув обе руки и мотая головой.
– На Москву! Москву давай!!! – поддержали его еще несколько человек.
Архиепископ Симеон, приблизившись, одобрительно положил руку атаману ватажников на плечо, Данила Ковригин кинулся его обнимать, другие именитые купцы и бояре согласно закивали, и вече тоже не стало противиться обострению давней и привычной войны. Пусть московиты вернут все отнятое за последние десятилетия! Пусть раскаются за былые преступления свои! За жестокость и казни! За разбойничьи походы, непосильные пошлины. Пусть отплатят за все! На Москву!
Средь всеобщего ликования спокойным и суровым остался только сам Вожников.
«Вот у меня и есть десять тысяч ратников, – подвел он итог своих полугодовых трудов и стараний. – Остался последний дюйм. Смогу?»
Его внутреннее чувство молчало, не предвещая смертельной опасности. Но ведь выжить можно и после разгрома. Жить можно и рабом, и калекой в темнице на крепкой цепи. В Жукотине, прежде чем попасть в плен, он тоже никакой опасности не ощущал.
Однако обратный путь Вожников отрезал себе еще три месяца назад, когда уговорился с посадником Александром Фоминичем о поставках припасов и фуража. Путь теперь у Егора оставался только один: на Москву!
– Ах ты погань безродная! Ах ты кобель бессовестный! Мерзавец! Клятвопреступник! Христопродавец! Подонок, негодяй!!! – От запущенных в голову чернильницы и масляной лампы Егор увернулся, но слова, конечно же, угодили в цель. – Тварь, змея подколодная! Ненавижу! Даже не подходи!!!
– Да что с тобой, любимая? – остановился Егор, ошалело наблюдая, как его жена, мечась по своей горнице, лихорадочно скидывает в сундук свитки, переплетенные тетради, какие-то рукописи, вышивку и бумагу.
– Не было ничего, говоришь?! – вскинувшись, в ярости выставила в него указующий перст княгиня. – А почто тогда войну со свеями оборвал и на Москву ярость новгородскую направил?! Погань ты! Хуже навоза! Свейка-то была уродиной, кожа да кости, глаза жабьи, титьки мешками – ан за один грех с нею и людей своих предал, и город весь, и задумки все прахом пустил, мои старания тоже!
– Какой свейкой? – окончательно растерялся Вожников.
– Той самой, с которой вы в Або кувыркались!!! – заорала Елена. – Раз штаны свои перед нею спустил, теперь сразу и мир тебе со свеями потребен стал, и поход супротив Москвы понадобился, и гнев новгородский на юг от бургомисторши любезной отводишь!
– Не было у нас ничего, я же тебе говорил!
– Замолчи! Я же не слепая! Вижу, по чьей прихоти ты бегать начал! Под чью дудку пляшешь ныне! – Она захлопнула сундук и застучала в дверь, клича дворового: – Федот, сюда поди! На ушкуй неси, собрала все!!!
– Да говорю же, Лена, не было ничего у меня с этой чертовой бабой! – чуть не взвыл из-за безумия супруги Егор. – Ради тебя на Москву иду! Ты же этого от меня добивалась, ты супротив Василия меня направляла, ты слабости его хотела! Теперь у меня сила есть, я его нагну!
– Врешь ты все, кобель паршивый! Как ни оправдывайся, ан я тебя насквозь вижу. Блядун ты безмозглый! Срам у тебя заместо разума! За девку пустую судьбу свою в прах разрушил, меня по миру пустил, страну целую угробил! Повесит тебя князь Василий на осине у нужника своего – и правильно сделает!!!
Она рванула на себя дверь, выскочила из горницы.
– Чтоб глаза мои тебя больше не видели! Ненавижу!!! – Она с силой захлопнула створку и тут же распахнула снова: – Чтобы окрест меня и земель моих более не показывался! Вдова я отныне, понял?! Вдова! Нет тебя для меня более!!!
– Тьфу, зараза, – сплюнул на пол оставшийся в одиночестве Егор. – Вот бесова душа. Огонь, а не баба! Ее бы хорошо в крепость вражескую метать, чтобы пожары занимались. А то ведь так и норовит собственный дом спалить.
На женину истерику он ничуть не обиделся. Искренняя страсть, с которой кидалась на него Елена, лишний раз доказывала ее сильнейшее чувство. И совсем не ненависти – любви. Будь он супруге безразличен – разве мучилась бы она так от ничем не подкрепленной ревности?
– Ничего… Перебесится, успокоится, сама вернется, – махнул он рукой. – На холодную голову поймет, какой дурой выставилась. На пустом месте этакий хай поднять!
Гнаться, успокаивать, уговаривать Елену Егор не собирался. Во-первых, пока она в таком состоянии – бесполезно. А во-вторых – механизм был запущен, и отвлечься от тщательно продуманного плана, потерять хоть несколько часов Вожников не имел никакой возможности. Ныне он только числился воеводой, командиром нескольких тысяч доверивших ему жизни людей. В настоящий момент атаман оставался всего лишь одним из винтиков, приведенных в действие даже не сегодня, а целых два месяца назад.
– Дозволишь, княже? – заглянул в горницу плечистый и угрюмый седовласый амбал.
– Забирай, – махнул рукой Егор, пропуская слугу к сундуку. – Перемелется, мука будет. За пару дней остынет, потом сама все поймет.
Ватажники, что проверяли оружие и снаряжение перед новым походом, с удивлением наблюдали за свитой княгини из нескольких девок, нянек и упитанной стряпухи, потянувшихся с пухлыми мешками к воротам. Следом быстрым шагом неслась княгиня Заозерская в усыпанном жемчугами дорогом платье и с непокрытой головой. За ней с трудом поспевали несколько портовых грузчиков, несущих за ручки тяжелые сундуки.