Ангел Рейха - Анита Мейсон

Ладно, думала я, что есть, то есть.

Толстяк выдал мне удостоверение капитана авиации. Меня только тогда ему представили. Мы находились в просторном зале с люстрами, и он, казалось, занимал все помещение. Он взял мою руку б свою широкую ладонь, схожую на ощупь с влажным облаком, и лукаво заглянул мне в глаза. Женоподобный и очень обаятельный. Непонятно почему, меня на мгновение парализовало страхом.

Я задавалась вопросом, обращал ли внимание отец, хоть раз, на какую-нибудь скромную и с умом написанную заметку обо мне в одной из газет. Даже если и обращал, думала я, положение вещей вряд ли изменится.

Я не могла найти выход из сложившейся ситуации. В принципе все решалось просто. Мне нужно было лишь написать отцу письмо – короткое и, безопасности ради, составленное в выражениях, понятных ему одному.

Я не могла сделать этого. В течение нескольких месяцев, прошедших после нашего похода к почтовому ящику, я неоднократно садилась за стол и брала ручку. Спустя какое-то время я откладывала ручку в сторону. У меня не получалось написать такое письмо.

К концу того года я обратила на себя еще кое-чье внимание.

– Когда выкидываешь вверх руку, надо поднимать подбородок, – наставлял меня Эрнст. Он сидел развалясь в глубоком кресле, поглаживая своего сиамского кота. – Нет, не так высоко; у тебя такой вид, словно ты пытаешься балансировать каким-то предметом на носу.

– А я не могу при этом балансировать каким-нибудь предметом на носу?

– Боюсь, нет. И в тот же момент, ровно в тот самый момент, ты щелкаешь каблуками.

Я старательно училась щелкать каблуками. Я практиковалась в этом уже несколько лет, но без заметных успехов.

– Полагаю, дело в ботинках, – вздохнул Эрнст. – Ботинки, которые изготавливают для женщин, не щелкают должным образом.

– А что, в мужские ботинки что-то вставляют, чтобы они щелкали?

– Ага. Такую специальную железную пластинку. Мы начинаем щелкать каблуками с трехлетнего возраста и овладеваем этим искусством по мере взросления.

– Петер никогда не говорил мне об этом.

– Мы обычно не говорим на эту тему.

Он сунул кота мне в руки и исчез в спальне, а через минуту возвратился с парой своих шикарных черных ботинок.

– Попробуй в них, – сказал он. – Может, так ты лучше поймешь, что от тебя требуется.

Я надела ботинки. Мои ступни плавали в них, словно рыбы в банке.

– Теперь сдвигай пятки.

Щелчок получился более громкий, но все равно недостаточно резкий.

– Гм-м… – с сомнением протянул Эрнст. – Может, дело не в обуви.

– Может, дело в ногах.

– Наверное, они у тебя изначально находятся не в том положении.

– Я всегда считала, что ноги у меня находятся там же, где у всех.

– Может, после твоего полета на вертолете мне стоит выйти и самому отдать приветствие? – задумчиво сказал Эрнст, выпуская струю дыма в куст папоротника в горшке.

– Думаю, это не выход.

– Пожалуй. Ладно, давай вернемся к руке. Право, это очень простое движение. Вытянутая рука плавно вскидывается вверх, но не вертикально вверх. Главное, остановить ее вовремя. Ты поднимаешь руку слишком высоко.

– Я нервничаю.

– Это похоже на пародию. Попробуй еще раз, хорошо?

Я повторила движение. Эрнст обошел меня кругом, попыхивая сигарой и указывая на малейшие недостатки моей позы, а потом все испортил, заставив меня расхохотаться. Мы занимались этим уже целый час, и только поздно вечером Эрнст решил, что я мало-мальски освоила искусство отдавать приветствие. Смех смехом, но дело было серьезным. За моим полетом на автосалоне будут наблюдать тысячи зрителей; там будут представители прессы со всего мира. Все, включая мое приветствие в конце выступления, должно пройти безупречно. Самые ничтожные мелочи имели большое значение в те дни. Другими словами, значение имело абсолютно все, до последней мелочи.

Но мы не знали, что там будет он.

Я узнала об этом сразу после выступления. Он любил зрелища, всегда любил: они тешили его водевильную душу. И он находился там, в специально построенной ложе в глубине стадиона, окруженной эсэсовцами, которые временами казались просто эманациями его личности.

Он оставался там только во время моего полета. Когда потом мне сказали об этом, у меня затряслись коленки. С приветствием все прошло благополучно. Но в начале выступления из-за недостатка кислорода вертолет стал камнем падать вниз и пролетел метров семь, прежде чем мне удалось справиться с управлением.

Вызов я получила на следующее утро. Эрнст позвонил мне домой, задыхаясь от возбуждения, за которым явственно чувствовалась тревога.

– Гитлер хочет тебя видеть.

Я судорожно сглотнула.

– Когда?

– Сегодня в три часа дня. За тобой заедет машина. Мои поздравления. И удачи.

– Эрнст…

– Просто будь самой собой.

– Но что мне говорить?

– Старайся побольше молчать. Он любит разные технические подробности. Ради бога, не ляпни, что вертолет едва не рухнул.

От часов, прошедших до приезда машины, в моей памяти не осталось ничего, кроме ощущения холодного ужаса. Мы ехали по оживленным улицам, украшенным кричащими флагами и знаменами по случаю автомобильной выставки. По мере приближения к Рейхсканцелярии количество людей в черной форме увеличивалось, и наконец только они и остались.

Я поднялась по лестнице в сопровождении офицеров. У меня было такое чувство, будто меня влечет вперед некая сила притяжения, средоточие которой находится в центре здания и вытягивает все жизненные соки. В окружении черных фигур я пересекла приемный холл, затем просторный вестибюль, и ощущение дурноты усиливалось с каждым шагом. Мужчины справа и слева от меня превратились в неясные тени, огромный зал, через который мы шли, расплывался у меня перед глазами. Силы неуклонно покидали меня по мере нашего движения через залы и приемные к центру здания.

Открытая дверь вела в уютную комнату, выходившую окнами в сад. У стола красного дерева стоял человек в мешковатом костюме. Я не поняла, что он здесь делает. В момент, когда я его увидела и остро почувствовала этот трагический диссонанс, он показался мне не вполне реальным человеком. А бледным призраком, не обретшим определенной формы.

Глава двенадцатая

Начальник штаба верховного главнокомандования, известный также под прозвищами «Безотказный Кейтель» и «Покладистый осел», руководит боевыми действиями из виллы, расположенной в бывшем поместье датского нефтяного короля. Он перебрался туда в спешке и скорее всего будет вынужден в такой же спешке перебраться оттуда в другое место. И пока я летела с генералом над узкой полоской территории, еще не захваченной англичанами, американцами или русскими, мне пришло в голову, что мы запросто можем Кейтеля уже и не застать.

Но он еще не передислоцировался. Неожиданно я вылетаю к вилле, стоящей посреди леса, и вижу штабные машины, открыто движущиеся по подъездной дороге. Вероятно, скрываться уже не имеет смысла.

Когда мы входим, Кейтель, наклонившись над столом, с совершенно безнадежным видом изучает карту. Он выпрямляется и отдает приветствие.

– Поздравляю, Грейм. Получил сообщение о вашем повышении. Это следовало сделать раньше. Возможно, тогда мы не оказались бы в таком отчаянном положении.

– Спасибо. – Генерал-фельдмаршал отдает приветствие со всей ловкостью, на какую способен в данных обстоятельствах, и спрашивает, можно ли попить воды. Кейтель посылает адъютанта за водой.

– Сожалею о вашем ранении, – говорит Кейтель. – Рану обрабатывали?

– О да, да. Никаких поводов для беспокойства.

Тяжело опираясь на костыли, генерал с моей помощью добирается до кресла. Я беру у адъютанта стакан воды и ставлю его подле генерала, а потом присаживаюсь на стул в глубине помещения.

Кейтель вежливо кивает мне, и спустя две минуты оба забывают о моем присутствии.

– Вы вылетели из Берлина сегодня ночью? – спрашивает Кейтель.

– Около половины второго, – отвечает генерал.

– Было трудно выбраться?

– Не увеселительная прогулка. Сумасшедший пилот взлетел по ветру. – Генерал свирепо ухмыляется.

Кейтель не понимает: он не летчик.

– Иваны повсюду, – говорит генерал. – На крышах домов. На деревьях.

– Как близко к Канцелярии? – спрашивает Кейтель. Это единственное, что его интересует.

– Аксман говорит, что они попытаются взять Канцелярию сегодня утром. – Генерал смотрит на часы. Потом склоняет голову к плечу и прислушивается, словно пытаясь различить вдали треск пулеметов и тяжелый топот сапог. – Надеюсь, я не опоздал с радиограммой.

– С какой радиограммой?

– Мы делали остановку в Рехлине. Я передал приказ всем оставшимся в нашем распоряжении самолетам собраться там и лететь на Берлин бомбить позиции русских.

– Когда это было?

– В два двадцать пять.

– Господи, только бы не опоздать. – Кейтель невидящим взглядом смотрит на карту. – А в каком состоянии находился… он… когда вы покидали город?