Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина - Павел Басинский

— Дрянь! — прошептал Джон.

Глава двадцать пятая

Молочные отцы

Изольдочка Спицына, двадцатидвухлетняя помощница секретаря райкома комсомола Владлена Леопольдовича Оборотова, тихо, как мышка, поскреблась о покрытую звукопоглощающим дерматином дверь начальственного кабинета и, не дождавшись ответа, неслышно вошла. Эта ее несносная привычка раздражала Оборотова ужасно, поскольку Изольда нередко заставала его за делами, не имевшими к работе ни малейшего касательства. Но у него были веские основания не выгонять бестолковую секретаршу, и только иногда, чтоб разрядить нервы, он сердито орал на нее так, что стекла в кабинете звенели.

— Владлен Леопольдович, к вам друзья! — прокурлыкала Изольда, высоко и удивленно подняв тонко выщипанные брови, словно эти «друзья» не приходили к Оборотову по нескольку раз на неделе.

— Пусть войдут! — слишком высоким для столь корпулентного мужчины голосом приказал Оборотов и посмотрел на секретаршу так, что Изольда тотчас запунцовела лицом и зачем-то оправила юбку.

Гостей было двое: Лев Сергеевич Барский, подающий надежды молодой преподаватель филфака, и Платон Платонович Недошивин, место службы которого даже лучшие друзья старались не поминать всуе.

Дожидаясь приглашения к Оборотову, Барский взял секретаршу за руку повыше локтя и заговорщическим тоном спросил:

— Пристает Оборотов?

— Да что вы, Лев Сергеевич! — округлила обведенные тушью глаза Изольда. — Владлен Леопольдович же ж женатый! У него же ж двое детей!

— Сегодня в шесть, — сексуальным, как ему казалось, голосом продолжал Барский, — в ЦДЛе будут выступать поэты. Придут Роберт Рождественский, Беллочка Ахмадулина, Андрюша Вознесенский… Обещал прийти сам Женя.

— Евтушенко?! — взвизгнула Изольда и закрыла ладошкой рот.

— Между прочим, могу провести.

Воровато оглянувшись, Изольда еле заметно кивнула. Барский самодовольно ухмыльнулся.

Оборотов был в мрачном расположении духа, но увидев приятелей, оживился.

— Салют, мушкетеры! Лёвка, хлопнем по рюмашке! Водка — что-то особенное! Из спецпайка моего тестя.

— Да погоди ты со своей водкой, — поморщился Барский. — Зачем вызвал? Я с заседания кафедры сбежал.

— Плюнь и разотри! — сказал Оборотов и достал из-под стола бутылку водки с необычной этикеткой. — За мной и моим тестем ты, старик, как за каменной стеной. Ой, какая водочка! Анастас Григорьевич на днях ею гостей разыграл. Вылил водку из бутылки в графин, в бутылку налил воды из-под крана и поставил на стол. Вот вам, говорит, новая специальная водка для дипломатического корпуса. «Посольская» называется. Ни вкуса, ни запаха, ни похмелья. Чтобы, значит, с врагами пить, но не пьянеть. Ну, гости пьют, морщатся, но нахваливают. Целый час он их промучил. Потом — опаньки! — спрашивает: «Ну как вам водочка из-под крана?»

— Очень смешно! — фыркнул Барский. — Я бы на их месте этой «водочкой» ему в рожу плеснул.

— Щас, плеснули! Аплодировали, как в цирке! Платон, кстати, тоже улыбался.

— Платон? — несколько удивился Барский. — С каких это пор тесть Владлена тебя в гости приглашает?

— Приглашает, — ответил за Недошивина Оборотов, и в голосе его прозвучала обида. — И заметь, меня он зовет лишь потому, что я, к его сожалению, оказался мужем его драгоценной дочери. А Платона приглашает от души, по велению сердца, так сказать. Из всех своих подчиненных одного Недошивина мой тесть возлюбил и вознес. Знаешь, куда собирается наш молчаливый, вечно трезвый Атос? В Европу! О стране его назначения, само собой, ни полслова, ибо тайна сия велика есть. И это только для разминки, для привыкания к буржуазному быту. После Европы Платон полетит в Америку. Это тесть мне сам рассказал. Нарочно, гад, при Полине рассказал, чтобы меня в глазах жены опустить.

— Так-так, — сказал Барский, недобро поглядывая на Недошивина. — Следовательно, вы, Платон Платонович, уж позвольте вас по имени и отчеству именовать, изволили окончательно скурвиться?

— Ты о загранице? — Недошивин устало махнул рукой. — Я тут ни при чем. Я офицер, это приказ.

— Ах, ты офицер? — издевательски протянул Барский. — Поклонник стихов Симонова? Слуга царю? Нет, ты не офицер, старичок! Ты, брат, гэбэшник! А это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

У Недошивина от скуки стянуло скулы.

— Мне надоело тебе в сотый раз повторять, что в КГБ так же служат Родине, как в любом другом месте.

— Демагогия! — завопил Барский. — Ты еще скажи, что Владлен тоже служит Родине! Вместе со своей Изольдой!

— Но-но! — вскочил Оборотов. — Ты, Лев, не петушись. Хочешь, шепну тестю, тебя тоже за границу выпустят?

— Да не пустят меня, — грустно вздохнул Барский. — Твой же тесть первым не пустит. Я по делу Синявского проходил, хотя он был всего лишь руководителем моей диссертации. Я даже не читал, что он на Западе напечатал. И пусть я презираю свое отечество с головы до пят, как завещал Пушкин, но я не такой подлец, чтобы с КГБ дела иметь.

— Невелика честь! — засмеялся Недошивин. — Таких, как ты, мятущихся интеллигентов у нас вагон и малая тележка. Сами приходят и в очередь становятся. Потому что вы — люди без веры, без долга, без почвы! Вечно болтаетесь, как дерьмо в проруби, пока льдом не прихватит. А лед — это мы! И если бы не мы, вся Россия от вас провоняла бы.

— Что ты сказал, повтори! — вскинулся Барский, сжимая кулаки. — Провоняла? От русской интеллигенции провоняла? От Солженицына, от Синявского? Да, я потомственный русский интеллигент! Моя мать в Рыбинске простой учительницей работает, а я в Москву пробился умом и талантом! И насчет почвы ты помолчи! Мой прадед землю пахал. Фамилия Барский, знаешь, откуда? От барских крестьян. Но прадедов сын окончил университет, стал профессором и мог бы быть светилом мировой науки, если бы его твои товарищи на Колыме не сгноили. А твой дедушка кто был? Сенатор, из дворян. Прогрессист! Из тех либеральных оборотней, которые царям в ножки кланялись, исподтишка красную революцию поддерживая.

— Заткнись! — Недошивин тоже сжал кулаки. — Что ты понимаешь в трагедии русского дворянства? В трагедии советского служивого класса? Это не для твоего гнилого себялюбия! Вот ты говоришь: мама в Рыбинске… Когда ты был у нее последний раз?

— Не твое дело!

— Нам есть дело до всего, что происходит в стране. И до ее нравственного климата в том числе.

— Ну хватит, старички, — снова вмешался Оборотов. — У нас с вами очень серьезные проблемы. Капитан Соколов в Москву заявился.

Барский удивленно взглянул на Оборотова. Недошивин молча смотрел в пол. Со стороны могло показаться, что ему что-то известно. На самом деле это была его обычная манера не удивляться ничему — или не выдавать своего удивления. Разгорячить Недошивина было трудно, это удавалось одному Барскому.

— Какой еще капитан? — спросил Барский.

— Капитан милиции из Малютова. Приехал, чтобы разворошить дело с убийством горничной.

Барский занервничал.

— Постой, но дело-то закрыто.

Оборотов посмотрел на Барского нежно, как матери смотрят на любимых, но хулиганистых детей.

— Мне звонил Палисадов. Этот капитанишка совсем сбрендил. Палисадов опасается, что он доберется до нас и размотает ту историю на полную катушку.

Барский заметно побледнел.

— Что ты несешь! Я даже не помню, что там было. Уверен, что нам в коньяк подсыпали какую-то гадость. Как думаешь, Платон?

— Ты забыл, что меня с вами не было.

— Черт! — с досадой вскричал Барский. — Вечно, когда нужно, тебя рядом нет! Пострадать из-за какой-то бабы! Ну, покуражились! Но не съели же мы ее той ночью! Целехонькая наутро была, я точно помню.

— Такое дело… — вдруг замялся Оборотов. — Я тебе не говорил… Через год горничная родила.

— Ни хрена себе! — воскликнул Барский. — Это что же получается? Мы с тобой молочные отцы?

— Ты о чем? — встревожился Оборотов.

— Помнишь, как в общаге называют парней, переспавших с одной девчонкой? Молочные братья. Следовательно, мы с тобой молочные отцы.

В дверях неслышно нарисовалась Изольда.

— Владлен Леопольдович, к вам какой-то ветеран войны тут один рвется. Не уйду, говорит, пока не примет.

— Как зовут твоего ветерана?

— Максим Максимыч Соколов.

Оборотов затрясся от злости.

— Какая наглость! Гони этого ветерана, чтобы духу его тут не было! — закричал он. — Гони в шею!

— Но вы же ж сами распорядились, — испугалась Изольда, — чтоб ветеранов без очереди пускать.

— В шею! — визжал Оборотов.

— Молчать! — властно приказал Недошивин. — Я сам с ним поговорю.

— Ах, Максим Максимыч! — укоризненно говорил он смущенному Соколову, ибо тот не ожидал встретить Недошивина в райкоме.