Мститель - Михаил Финкель

было счастье – удостоиться откровения свыше и услышать голос Самого Б-га, точно так же, как Его слышал Моисей и все самые великие пророки древности! Ни на секунду Шолом не усомнился в истинности видения, ни на миг не подумал, что все это не более чем игра его помутившегося на фронте сознания… Он затанцевал в окопе, так как он танцевал в детстве вместе с отцом, держась за его большие грубые руки. Он танцевал, прыгая вверх и вниз и кружась из стороны в сторону.

– Шварцбaрд?! Совсем уже мозги отказали, мать твою? – крикнул кто-то на него из темноты.

Шолом остановился и обернулся. Это был Волков. Русский доброволец из Петербурга.

– Ты че тут прыгаешь, как козел?! Тренируешься, чтобы откосить от дальнейшей службы?! Типа ты с ума сошел? А, жидок?!

Шолом подошел к Волкову поближе и со всей силы ударил его в нос.

– Закрой свою грязную дырку, черносотенец! – хрипло сказал он при этом.

Волков удара не ожидал и завалившись на спину, рухнул на ящик со снарядами. Шолом поставил свою правую ногу ему на шею и сказал:

– Еще раз произнесешь слово «жид» – сдохнешь. Понял?! – процедил Шолом с ужасным еврейским акцентом.

Волков заорал:

– Да! Понял! Больно же! Убери ногу, Шолом! Я пошутил же! Мы ж свои! Ты что?! Мы ж русские! Убери ногу!

– Вы – русские. Мы – еврейские. А своими мы станем, когда вы нас громить прекратите, Черту оседлости отмените и жидами называть перестанете! А пока мы чужие! Мы такие же свои, как негры в Америке с белыми! Мразь!

Шолом плюнул Волкову в лицо, перешагнул через него и медленно зашагал к себе в барак, чтобы написать папе письмо о явлении Все-него.

Война продолжалась. Она вроде бы шла, но солдаты оставались в тех же самых траншеях. Время текло так медленно, что люди сходили с ума. Все чаще французские и русские солдаты из христиан поговаривали о том, что немцы свои, такие же, как они, христиане и чуть ли не родственники, и что это чья-то коварная, сатанинская воля стравила на этой войне братьев во Христе. По обе стороны фронта еврейские солдаты стали ощущать свое одиночество и обособленность. Их никто своими не считал. Наоборот, их считали более чужими, чем стрелявших смертоносным огнем немцев.

Шесть долгих месяцев Шолом сидел в этих проклятых траншеях в Шампани, ведя чуть ли не ежедневно тяжелые бои с немецкими траншеями. Наконец-то в апреле 1915 года поступил приказ о переброске на север, в Аррас, откуда, согласно слухам, командование планировало начать массивное наступление на немцев, которое и окончит эту войну. Шолом и все его друзья ликовали! Они отметили это событие хорошим коньяком с домашней говяжьей колбасой. Шолом даже написал стихотворение об этом ожидании; в нем он сравнил себя с запертой в конюшне лошадью, которую вот-вот выпустят на простор.

Сцена 22

Наконец-то вымотанных позиционной войной солдат перебросили из Шампани в Аррас. После подготовки и передышки им объявили, что наступление начнется 9 мая утром. Перед самой битвой Шолом вдруг вспомнил нежные руки Ханы и написал посвященное ей стихотворение. Когда он его закончил, крики офицеров уже поднимали пехоту в атаку.

Новый командир Шолома, черноволосый лейтенант Луи, начал объяснять боевую задачу:

– Наша цель, солдаты, в том, чтобы захватить стратегическую высоту номер 140. Так мы её называем. Вон она, перед вами! Немцев оттуда надо выбить во что бы то ни стало! И удержаться там!

В великом воодушевлении французская армия поднялась и побежала на немецкие пулеметы. Немцы были отлично подготовлены к любой возможной атаке и пристреляли каждый сантиметр низины. Не успев подняться, французы стали падать, выкашиваемые жутким пулеметным огнем, направленным на них с этой проклятой высоты. В первые минуты наступления были убиты сотни солдат. Но армия не залегла, а побежала вперед и вверх, теряя на каждом шагу своих бойцов. Тяжело было придумать что-то более ужасное, чем эта безумная атака на стоящие на высоте пулеметы.

– Мать их так! Почему не ударили в начале артиллерией? Почему не послали аэропланы?! – орали рядом с Шоломом русские.

А он просто стрелял туда, откуда вели огонь немцы. Этот день стал для французской армии одним из самых жутких за всю войну. Когда Шолом с приятелями уже оказался на этой высоте и увидел горы из тысяч трупов, оставленных позади, ему стало дурно. Убитых немецких пулеметчиков было во много раз меньше, чем французов. Высота была взята! Помощник Шолома, Нафтоли Вайнберг, рассказал, что опять почти весь их пятитысячный полк был убит. Все ребята, с кем Шолом начинал служить, сложили свои головы здесь. Через час пришел приказ отступать и оставить высоту. Немцы возвращались с большими силами. Так французы оставили высоту, за безумно храброе взятие которой, они заплатили многими тысячами жизней.

В этот день, как никогда ранее, Шолом ощутил всю бессмысленность этой страшной бойни, о чем он начал писать в своем дневнике, иногда стихами, а иногда прозой. Следующее наступление готовилось на 16 мая. Полк Шолома пополнили новичками и снова укомплектовали до пяти тысяч. Это уже был полностью новый полк. Знакомых лиц почти не было.

Нафтоли печально сказал Шолому:

– Да не грусти ты так. Этот полк тоже исчезнет уже 16-го числа. Такими темпами мало кто останется!

Ранним утром 16 мая офицеры снова подняли солдат в атаку. В жутком бою, длившемся до заката, пятитысячный полк Шолома потерял 4070 человек убитыми и тяжелоранеными. В этот же бою на руках у Шолома умер простреленный насквозь Нафтоли Вайнберг, последний однополчанин из первого полка… Самого Шолома чудом даже не задело.

После этого наступления в иностранном легионе началось открытое восстание среди российских подданных. Восстали как русские, так и евреи. Командование жестко подавило мятеж, казнив зачинщиков и сослав на каторжные работы сочувствующих им. Шолому тоже досталось, но, правда, легко. Он отсидел две недели под арестом, а потом был переведен из своего иностранного легиона в обычный пехотный полк, номер 363.

Сцена 23

Шолому повезло. В августе 1915 года он оказался в 363-м пехотном полку не один среди множества чужих ему по языку и духу французов. С ним вместе туда были переведены еще двенадцать евреев, с кем он мог поговорить о наболевшем. Французский язык Шолома по-прежнему был не очень хорошим, и над ним постоянно из-за этого подсмеивались.

Этот полк располагался в 500 километрах от Арраса на юго-восток, в гористом регионе Вогезы. Но, несмотря на то, что здесь ситуация была намного спокойнее, чем в районе Арраса, Шолом чувствовал себя вырванным из среды своего еврейского окружения. Французы неплохо к нему относились, и видели в нем скорее друга, чем изгоя, и называли его не иначе как le petit horologer