Одинокая - Стефка Модар

Ничего не нужно, когда с тобой рядом нет любимого человека. Ты думаешь часами, а забываешь о нем на доли секунды. Любовь необходима как адреналин, чтобы она жгла твою плоть, топя на сердце лёд напоминая о второй половинке, заставляя искать с ней встреч.

Без встреч с любимым человеком ты сохнешь, чахнешь, не можешь дышать полной грудью.

Его образ как тень ходит за тобой по пятам; чувствуя полное опустошение, понимаешь, как прекрасно быть рядом, совокупляться, получая плотское наслаждение, даря друг другу любовь, страсть и не гнать, а приближать непреодолимое, желание тонуть в глазах напротив, ведь они как магнит манят тайной любви.

Эн купалась в иллюзии любви счастья и блаженства, представляя себя в объятиях Алекса.

Она до сих пор помнила тепло мужских рук пылкость и ненасытность губ, и его взгляд, испепеляющий её насквозь.

Эн постоянно мысленно рисовала его образ, корректируя мужские черты лица, что были ей так дороги.

Может поэтому, казалось бы, дописав портрет…

…Она вновь добавляла новые краски, внося оттенки – мужества, нежности, влюблённости, страдания, боли, порой страсти переходящей в неистовство. Как трудоголик портретист изучая его внутренний мир, который ей открывала её душа, Эн продолжала писать и писать… И так нескончаемо. Это был путь к их встрече.

Может она, таким образом, все больше и больше узнавала о нем, читая свою душу, что открывала тайны о суженном, любимом.

Невольно подумала: Не знаю где ты, но знай я рядом, помни имя моё, еду тебя спасать…

Глава 13. Надежда умирает последней

…Находясь в плену. Алекс считал, что находился в информационном вакууме, сидя в застенках, стал забывать, что существует время. Он настырно пытался отследить, следя за тенями на полу и стене, что вбегали в подвальное помещение из щелей грязного окошка, откуда пытался пробиться внутрь слабый блик дня.

Казалось бы, ничего не происходило не с ним не с парнишкой, но было ожидание чего-то, что должно было изменить их жизнь, каждый из них, надеясь, ждал освобождения, отвергая мысль о смерти; хотелось бы, но сделать это было нельзя, так как смерть блуждала по лабиринтам подвала. Все чаще и чаще до слуха доносились мужские крики, особенно по ночам, все говорило о пытках. К этому было невозможно привыкнуть. Алекс научился сдерживать внутренний страх, не показывать эмоции, а вот парнишка был в истерике.

Когда за дверью кричали он метался от стены к стене, закрывая руками, уши раздирающе кричал:

– Гады, гады… Изверги… Как вы можете? Они же люди!..

После чего их по одному выводили на допрос, в который раз спрашивая: кто они и на кого работают? Неудовлетворённые ответом, те же самые «гады» избивали.

После всего этого дня три они сидели без воды и еды. Потом опять допросы и избиение. Чем чаще были обстрелы, и неприятель приближался к их позициям, тем более изощрёнными были пытки, били по голове, угрожали расстрелом без суда и следствия.

Парнишку били до такой степени, что тот, ползая у их ног, просил пощады. Когда тому сказали, что если тот не станет с ними сговорчивым, они пропустят его по кругу, говоря, что соскучились по сексу. Тот соглашался и на это. После всего этого он хотел покончить с собой, чуть не повесился на проволоке, которую нашёл в закутке отсека, где они спали, хорошо, что Алекс заметил и вынул из петли смерти.

Конечно, выдержать то, что с ними происходило, было трудно. Не было сил даже переосмыслить происходящее. Мучила жажда.

От бессилия, теряя сознание, провалявшись, день-два открывали глаза с шепотом:

– Пить… – и падали в обморок.

Первый кто приходил в себя, дойдя до окна, собирал ладонью капли воды со стекла и потом подносил к высохшим губам. Только тогда чувствуя живительную прохладу, открывали глаза и с горькой усмешкой радовались тому, что живы.

Под утро в серой предрассветной дымке в основном каждую ночь куда-то вывозили мужчин. Пару раз и их с мешками на голове вывозили к ручью, было слышно журчание воды. Алекс был готов ко всему даже к смерти.

Однажды оказавшись у ручья с мешком на голове, он услышал крик:

– Всем на колени и читать молитву!..

Алекс просил разобраться, говоря, что он не военный, а спецкор венгерского телевидения. Ему тут же приставили к голове дуло автомата и сказали читать молитву. Алекс стал читать на польском. Тогда кто-то выстрелил и закричал, чтобы читал на родном языке. Он стал читать на русском.

Его стали бить по голове, говоря:

– А говорил, что с Украины…

Алекс просил не бить, подтверждая, что родился в Киеве, а жил в Польше.

Кто-то орал:

– Продажная тварь! Слинял как крыса на хлебные места, нет, чтоб со своими быть… – избивая прикладом автомата… – сладкой жизнь хотелось… – пиная в живот, – мразь…

Рявкая:

– Читай отче наш, да так чтобы в Венгрии и в Польше было слышно… – выпуская автоматную очередь.

Послышалось, падения тел, это были те, кто стоял рядом с Алексом.

Через полчаса он без сознания оказался в своём отсеке, пришёл в себя, когда его приводил в себя парень, приложив влажную ладонь к губам, спрашивая:

– Ну как лучше? Слава богу, жив. Я уже боялся, что останусь здесь один.

Охранник, слыша их разговор, тут же начал колотить кулаком в дверь с криком:

– Заткнули рты!

Парень возмущённо парировал:

– Мы иностранцы, вы не имеете права с нами так обращаться!..

Это казалось, взбесило охранника, тот, ворвавшись внутрь, избивая парня, потащил на выход.

Только к рассвету его привели обратно. Открыв дверь, два крепких мужика ввалившись внутрь волоча тело парнишки как мешок картошки, бросили у окна. Ничего не говоря, вышли. Он пролежал до вечера.

Алекс не решался подойти, так как охранник, наблюдая за ними, постоянно кричал:

– Только подойди к нему, убью как собаку!..

Два месяца нахождения в застенках сказались на здоровье. Парень совсем зачах. Его держали на игле, зная, что тот наркоман. Обычно, рано утром, когда тот еще был спросонья, с криком вломившийся охранник вкалывал ему в вену какую-то гадость.

Через несколько минут тот был «никаким», растением; видно его обрабатывали, стирая из памяти какую-то важную информацию, которая могла где-то когда-то всплыть.

Он, скрючившись, полусидя, подпирал стену, корчась от боли, весь белый, как мел. Его трясло так, что смотреть было больно.

Алекс, касаясь его плеч, пытался с ним разговаривать, тот был как «ледышка», глядя на него безумными глазами шептал:

– Я хочу домой к маме. Я устал…

Прижимая того к груди, Алекс попросил:

– Держись пацан, всё будет хорошо… Не умирай… Мир не без добрых людей, кто-то поможет нам… – тяжело вздыхая, констатируя, – наверно…