Диссиденты 1956–1990 гг. - Александр Широкорад

Долгая пауза, затем выкрик:

– … если не будет покаяния!

Легкий удар кулаком по колену и снова выкрик:

– Россия должна покаяться!»[54]

В Швейцарии и Вермонте Солженицын считал себя чем-то между пророком и Богом. Однажды Исаич выдал: «На что нам Пушкин? Не понимаю, что в нем люди находят».

А что ему? Он с Пушкиным на дружеской ноге, равно как и с Лениным. «У нас [с Лениным – А. Ш.] много общего. Только принципы разные. В минуты гордыни я ощущаю себя действительно антиЛениным. Вот взорву его дело, чтоб камня на камне не осталось… Но для этого нужно и быть таким, как он был: струна, стрела»[55].

К конкурентам-диссидентам относился свысока и довольно презрительно:

«– Сахаров? – хрипло закричал он. – Нет, прошу вас, о Сахарове со мной не говорите. Я даже слушать о нем совершенно не желаю. Сахаров – логист западного толка. Много мозгов, много ума, а душа? Души нет. Сахарову нечего сказать русскому человеку. Я лично с ним согласиться не могу. В сентябре прошлого года [то есть 1973 года] мы собирались подготовить совместный манифест. Не договорились. Я в конце концов написал „Письмо вождям Советского Союза“… Мы сближались, как две колонны во встречном бою, – правительство и мы, сами того не зная. Они готовили акцию против нас, мы – против них. Под конец на поле боя остался я один.

Александр Исаевич наклонился вперед и сжал виски ладонями. (К этому времени я уже успел изучить основные его жесты – их было пять, – выражающие его душевное состояние или отношение к собеседнику). Этот жест означал глубокую печаль.

– Я один… – Он широко разводит руки. Его рыжие волосы до удивления увеличивают сходство с Распятым.

И словно до вашего слуха доходит: „Я, страстотерпец Солженицын…“

– Да, один, – повторил он приглушенным голосом, но четко, по слогам…

В комнате наступила напряженная тишина.

– Вещи выглядят так, как выглядят, и другой формы им не придашь. Кто у нас есть? Братья Медведевы. Жорес и Рой. Но ведь это слабаки, неверующие и предатели. А кто еще? Якир и Красин? Мне стыдно говорить с вами об этих подонках, друзья…

Солженицын прикрыл глаза ладонью правой руки, прижав большой палец к виску. Это означает негодование, возмущение до глубины души.

Он находился в Цюрихе уже не первый день. Его треугольное лицо страдальца уже, видно, примелькалось, и его фотографии давно исчезли с витрин больших книжных магазинов. В телепередачах не появлялось больше сообщений о „великом борце против коммунизма“, замолкла и пресса. С тех майских дней 1974 года поредела и чешская „аудитория“ Александра Исаевича. Осталось всего восемь человек, включая владельцев квартиры – супругов Голуб, – неизменного доктора Прженосила и телохранителей – чемпионов по каратэ…

– Такие, как Якир и Красин, которые столь низко пали, что каются перед большевистским судом, не стоят того, чтобы говорить о них в таком обществе, как ваше, друзья мои! А еще кто?

Он нервным движением погладил бороду тыльной стороной ладони, затем резко рассек рукой воздух перед собой (что означало презрение) и посмотрел бегающим взором в сторону хозяйки.

– Амальрик. Все-таки он отличный социолог, – несмело отозвалась хозяйка.

В светлой, в стиле модерн квартире доктора Голуба воцарилась опять полная тишина.

Александр Исаевич наклонился вперед и закрыл лицо ладонями (что означало глубокое отчаяние), затем выпрямился и поднял указательный палец:

– Друзья, мои дорогие друзья! Ну кто такой Амальрик? Подонок! Любитель и распространитель порнографии! За что его и отправили в Сибирь. И поделом ему! Историк-недоучка, которого – слава богу! – исключили из университета за леность и ничтожные способности.

Александр Исаевич наклонился вперед.

– Вы можете себе представить, друзья? Амальрик имел связь с несколькими женщинами одновременно. Это глубочайшее падение, безнравственность! Нет, он ничего путного не может сказать русскому человеку. Я остался один…

Он снова широко разводит руками»[56].

Читая высказывания Солженицына, зачастую трудно понять, где кончается ложь и начинается дремучее невежество. И если в СССР писатели могли отговариваться тем, что они не имели достаточного объема информации, хотя, как уже говорилось, узнать и у нас можно было почти все. Но за 15 лет жизни в эмиграции неужто Солженицын не мог узнать, что англосаксы еще со времен Петра I ненавидят Россию. В XIX веке Англия воевала с Россией один раз, но шантажировала войной и готовила эскадры для атаки Петербурга не менее 20 раз. Ни Англия, ни США в годы Гражданской войны фактически не помогали ни одной из сторон. Но если они гадили большевикам открыто, то белым пакостили, дружески похлопывая их по плечу. США и Англии не нужна была Россия царская, белогвардейская, советская и нынешняя «демократическая».

Солженицын предлагал России избавиться от Средней Азии. Ну что ж, создание чисто славянского государства – идея привлекательная для не слишком грамотных русских мальчишек. Но Александр Исаевич своими глазами видел, как Англия и Франция избавились от своих колоний, а после чего к ним хлынул поток из миллионов негров, арабов, индусов и т. д. До него не доходило, что то же будет с Россией? Как не вспомнить знаменитые слова Милюкова: «Глупость или измена?».

Но вот в 1990 году Солженицын был восстановлен в советском гражданстве с последующим прекращением уголовного дела, а в декабре того же года удостоен Государственной премии РСФСР за «Архипелаг ГУЛАГ».

Согласно рассказу пресс-секретаря Президента Российской Федерации Вячеслава Костикова, во время первого официального визита Б. Н. Ельцина в США в 1992 году, сразу по приезде в Вашингтон Борис Николаевич позвонил из гостиницы Солженицыну и имел с ним «длинный» разговор, в частности о Курильских островах.

«Мнение писателя оказалось неожиданным и для многих шокирующим: „Я изучил всю историю островов с XII века. Не наши это, Борис Николаевич, острова. Нужно отдать. Но дорого…“»[57].

Но, может быть, собеседники Солженицына и журналисты неверно цитировали или недопоняли нашего великого патриота? Увы, вернувшись в Россию, Солженицын не отказался ни от одного из ранее сказанных им слов. Так, он писал в «Архипелаге» и других местах то о 60 миллионах заключенных в ГУЛАГе, то о 100 миллионах. Но, приехав, он мог из разных рассекреченных источников узнать, что с 1918 по 1990 год в Советской России было репрессировано по политическим причинам 3,7 млн. человек. Диссидент Жорес Медведев, писавший о 40 миллионах зэков, публично признал ошибку и извинился, а Солженицын – нет.

В итоге многие либералы и даже бывшие диссиденты не без основания именуют «Архипелаг…» сборником сплетен и анекдотов.